Триптих - Макс Фриш
Шрифт:
Интервал:
Закладка:
Катрин в кресле качалке и Ксавер.
Ксавер. Я видел тебя в гробу.
Катрин. Да?
Ксавер. Целый час.
Катрин. Ты вспоминал, как я хохотала над твоими лекциями на кухне, когда ты мыл посуду, и как ты однажды дал мне пощечину, потому что я тебе дала пощечину, и как по-детски я вела себя на перроне?
Ксавер. Я разговаривал с тобой.
Катрин. Я не слышала. (Снова качается.)
Ксавер. Ах, Катрин.
Она перестает качаться.
Катрин. Итак, ты видел меня — целый час — с острым носом из алебастра и с белыми губами, которые почти смеялись, и с этими руками, которые внезапно снова стали невинными.
Ксавер. Я их не целовал.
Катрин. Спасибо.
Ксавер. Что ты хочешь мне сказать?
Она снова качается.
Катрин. Мы больше не истязаем друг друга, Ксавер, мы мертвецы, Ксавер, и остается только не узнавать друг друга.
Старик с удочкой; Инвалид, который еще раньше приветствовал его кивком, стоит рядом.
Инвалид. Знаю, знаю, мне бы надо было объявиться раньше. Да я и собирался это сделать. Когда-то мы были друзьями. И вдруг оказалось слишком поздно. А ведь я часто о тебе думал. Хочешь верь, хочешь нет. Для меня был такой удар прочитать твой некролог. Я даже видел тебя во сне…
Старик смотрит на него.
Почему мы не поговорили по душам?
Молодой пастор возвращается.
Пастор. Летчик нашел своего ребенка! (Стоит один.)
Старик с удочкой и Инвалид.
Инвалид. Ты не изменился: стоишь и ловишь рыбу, а я жду, чтобы мы помирились!.. Мы были с тобой в одном гребном клубе. Ты помог мне защитить диплом. Когда ты вернулся из своей Испании, ты полгода жил у меня.
Старик. За это я был тебе очень благодарен.
Инвалид. Вот видишь.
Старик смотрит на удочку.
Я разговаривал с Софи после твоих похорон, и я говорил открыто. Да, я действительно не раз говорил, что Пролль — сталинист, сталинистом и останется.
Старик. Я не слышал.
Инвалид. Но тебе это навредило.
Старик вытаскивает удочку, на которой ничего нет.
Ты меня слушаешь?
Старик наживляет крючок.
Старик. Когда было это восстание в Венгрии?
Инвалид. В одна тысяча девятьсот пятьдесят шестом.
Старик. Прошла уже целая вечность.
Инвалид. Маттис, то-то и оно…
Старик. Ты стал директором?
Инвалид. Причем тут это!
Старик. Вообще я мало знаю о тебе. Позднее кто-то обронил в разговоре, что ты ходишь на костылях.
Инвалид. Почему ты мне ни разу не позвонил?
Старик. У тебя артрит?
Инвалид. Как-никак ты знал, что я жив, и мы жили в одном городе.
Старик возится с удочкой.
Софи меня поняла. Трудное было время. Тогда. Я перестал звонить, когда твой телефон начали прослушивать, это правда. Но и ты не звонил. Ни разу. Ты же мог позвонить из автомата. Пойми, у меня было впечатление, что ты меня презираешь. Впрочем, потом я как-то раз написал тебе письмо, но не отправил. Однажды я даже заходил в твою букинистическую лавку…
Старик. Когда?
Инвалид. Тебя как раз не было.
Старик. Ты нашел то, что хотел? (Снова забрасывает удочку.)
Инвалид. Я хотел извиниться перед тобой, Маттис, подумал: двое разумных людей, двое взрослых мужчин, как мы, можно же поговорить друг с другом, когда-то мы были друзьями…
Старик смотрит на удочку.
Я тебе безразличен!
Катрин в белом кресле-качалке и Йонас, который вносит ее пальто и чемодан и ставит чемодан рядом с Катрин.
Йонас. Ксавер принес мне твои вещи. (Кладет пальто на чемодан.)
Катрин. Наступила твоя революция?
Йонас. Не думаю.
Катрин. Ты пошел на баррикады…
Йонас. Нет.
Катрин. Но у тебя кровь.
Йонас. Они стреляли в толпу.
Сосед с поперечной флейтой снова репетирует и прерывает игру, заметив, что Молодой пастор подходит к нему.
Сосед. Мешает, когда я репетирую?
Пастор. Повторение — мать учения.
Сосед. Такого понимания, как у вас, господин пастор, у многих соседей не найдешь. Почему я не закрываю окно! Иногда просто забываешь. (Снова подносит флейту к губам.) Трудное место.
Пастор. Можно задать вам вопрос?
Сосед. Господин пастор, у меня маловато таланта, я знаю. Но человеку необходимо хобби. Целыми днями я на службе, а иногда и ночью. В клинике я вообще не мог репетировать.
Пастор. Понимаю.
Сосед. Я выздоравливаю.
Пастор. Понимаю.
Сосед. Но это не рак, иначе меня бы не отпустили домой. Теперь я снова могу репетировать.
Пастор. Вы верите в Бога?
Сосед. Один ваш коллега уже спрашивал меня об этом. Католик. Клиника-то католическая.
Пастор. Есть только один Бог.
Сосед. Так говорил и ваш коллега… Знаете, господин пастор, когда я пошел в полицию? Я учился на чертежника, но работы не нашел и стал гандболистом, хорошим гандболистом. А тут появился этот плакат: «Для здоровых и молодых людей — надежная мужская профессия». Тогда мою невесту коробило оттого, что я в свои двадцать шесть лет уже мечтаю о пенсии. Сегодня мы этим довольны, сами видите, сегодня мы этим довольны. (Вытряхивает слюну из мундштука флейты.) Я бы сказал, что-то должно быть, знаете ли. По-моему, да. Порядок должен быть. Я по должности адъюнкт, и вдруг все идет кувырком до такой степени, что начинаешь радоваться приказу… Ни один человек не знает, господин пастор, в того попадают в подобной ситуации или не в того. Знает только Господь Бог. Вот что я бы сказал.
Клошар, который сидит в одиночестве.
Клошар. Людей жаль. Стриндберг. Людей жаль.[16]
Старик с удочкой; Ксавер смотрит.
Старик. Катрин о вас рассказывала. (Вытаскивает удочку, на которой ничего нет.)
Ксавер. Когда вы в последний раз что-нибудь поймали?
Старик наживляет крючок.
В гимназии мне пришлось однажды вылететь из класса и проторчать остаток урока в коридоре, потому что я спросил: не водится ли в Стиксе рыба. Мне этот вопрос казался существенным, но так как весь класс грохнул со смеху, учитель оскорбился, ведь он этого тоже не знал.
Старик. Нет там рыбы. (Снова забрасывает удочку.) Тогда в букинистической лавке, когда вы пришли проверить, действительно ли Катрин тут работает, например, знает ли она, что в каталоге под рубрикой АНАРХИЗМ…
Ксавер. Об этом, стало быть, вы помните?
Старик. Вы хотели меня о чем-то спросить.
Ксавер. Да.
Старик. О чем же?
Ксавер. Вы вдруг исчезли.
Старик. Я вдруг впервые почувствовал, что Катрин тошнит от меня. Разве об этом забудешь.
Пауза.
Ксавер. Так вы считали Катрин умной?
Старик. Вы именно это хотели спросить? (Смотрит на свою удочку.)
Ксавер. Господин Пролль, вы жили?
Старик.
