Виртуоз - Александр Проханов

Кабинет открылся Алексею царственным убранством, ампирными креслами, диваном, столиком из красного дерева на точеных львиных лапах. На малахитовом камине стояли золотые часы. На рабочем столе лежали бумаги и старинный фолиант. Казалось, сидящий за столом человек сейчас обмакнет в чернильницу гусиное перо и сделает на мелованном листе размашистую красивую надпись. Таким, похожим на Наполеона Бонапарта, предстал перед Алексеем президент Лампадников. Короткие, косо закрывавшие белый лоб, темные волосы. Слегка одутловатые щеки. Большие, женственные глаза, в которых странно переливались два выражения — неги и целеустремленной воли, и было неясно, какое из двух возобладает в следующий момент. Он сидел чуть боком, театрально, будто принял эту позу специально перед приходом Алексея, чтобы произвести наилучшее на него впечатление. Его губы слегка улыбались и вздрагивали, словно он репетировал заготовленную заранее фразу. И эта фраза не замедлила явиться:

— Наше заочное знакомство не могло длиться вечно. Настало время пожать друг другу руки. — С этими словами он вышел из-за стола, невысокий, с маленькими полными ногами, взял ладонь Алексея в свою пухлую изнеженную руку, покрыв сверху второй ладонью. Что означало не рядовое приветствие, а особые, уже сложившиеся заочно отношения дружбы.

Лишь спустя минуту, получив самые первые впечатления о хозяине кабинета, Алексей заметил присутствие еще одного человека. Он сидел в стороне, на диване. Черные волосы, волнистая, с вороненой синью, борода, выпуклые глаза с отливом солнечного окна. Перед ним был раскрыт блокнот, лежал миниатюрный диктофон.

— Познакомьтесь, это наш известный журналист Илья Натанзон, — представил его президент. — Ему пришла фантазия написать обо мне книгу. Мы иногда встречаемся и непринужденно беседуем.

Рука Натанзона, которую пожимал Алексей, была вялая, влажная, но лицо, волевое и страстное, окруженное колечками бороды, волнистой чернью волос, показалось Алексею знакомым. Испугало сходство с тем таинственным «черным человеком», что явился в столовую Ипатьевского дома в момент предсмертной трапезы царской семьи, а потом в полутемном подвале читал царю приговор. И от этого сходства заломило в груди, набухли под рубашкой гематомы.

— Давайте расположимся поудобнее, по-домашнему, — президент усаживал Алексея на диван, Виртуоза — в ампирное кресло, сам занял другое, поставив ноги на львиные лапы стола, удобно опершись локотком на красную полированную панель.

— Ну что ж, — после минутного молчания начал президент Лампадников, позволяя Алексею привыкнуть к убранству роскошного кабинета, известного стране по новостным телепередачам. — Надеюсь, все это время вы чувствовали мое незримое присутствие, мою неназойливую опеку.

— Я вам так благодарен, — взволнованно ответил Алексей, все еще чувствуя неловкость перед этим могущественным человеком, возымевшим к его персоне странный и настойчивый интерес. — За это время я столько пережил и прочувствовал, так много повидал и понял. И все благодаря вашему вниманию, вашим побуждениям, которые, если честно признаться, мне все еще до конца не понятны.

— Вот за этим я вас и пригласил. Чтобы открыть вам мои побуждения, — он опять помолчал, удобнее утверждая свои маленькие ступни на когтистых львиных лапах, что усиливало впечатление о его властной силе. — Побуждения мои были вначале весьма просты, о чем, вероятно, вам уже поведал мой друг Илларион Васильевич Булаев. Похоже, у вас установились дружественные, почти братские отношения, не правда ли? — проницательно улыбнулся он. — Эти побуждения были связаны с моим предшественником, прежним хозяином этого кабинета, Виктором Викторовичем Долголетовым. Он, видите ли, слишком озабочен тем, чтобы снова сюда вернуться. Пускается на разные хитрости, интригует совсем по-детски. Возомнил себя Духовным Лидером России, полагая, что его духовная власть уравновесит мою власть политическую. Поэтому не пропускает ни одной обедни, ни одной благотворительной встречи, представляя себя мудрецом, покровителем всех малых и сирых, эдаким Пантелеймоном Целителем Земли Русской. Вот я и решил его немного подразнить, создав рядом с ним другого Духовного Лидера, то есть вас, который ведет свою родословную от убиенных Романовых.

— Да, я об этом узнал. Мне это объяснил Илларион Васильевич, с которым у нас, как вы верно сказали, братские отношения. — Алексей заметил, как Виртуоз потупил глаза. Президент Лампадников чуть улыбнулся, а Натанзон довольно заерзал на диване. — Мне вполне понятны ваши мотивы.

— Однако мотивы могут меняться, Алексей Федорович. Жизнь не стоит на месте. Меняются мотивы, меняются роли, меняетесь вы, меняюсь я. Я внимательно следил за вашими превращениями, и если поначалу вы казались неопытным робким актером, то впоследствии вполне овладели ролью. А затем роль растворилась среди обстоятельств естественной жизни, и вместо роли возникла судьба. Ваша судьба, Алексей Федорович. Судьба будущего монарха России.

Президент изменил позу, отказавшись от театрального позирования. Сосредоточился, его глаза утратили женственную негу, сузились и сверкнули острым блеском.

— В России за сто лет накопились гигантские противоречия, сгустки трагедий, комки неразрешимых, нерастворимых конфликтов. Казненный царь. Бездарный Керенский. Узурпатор Ленин. Большевистская рать, которая была уничтожена Сталиным. Сталин, которого убили Хрущев и Берия. Расстрелянный Берия и отлученный Хрущев. Застойный Брежнев и явившийся ему на смену либеральный Андропов. Горбачев, подточивший Советский Союз. Ельцин, разваливший имперские территории. Мой предшественник Долголетов, желавший совместить «царское» и «советское». Наконец, мое президентство, в котором все исторические осколки и глыбы повисли над головой и готовы обвалиться. Эти противоречия не разрешить, не распутать. Их можно только отринуть и начать с белого листа. Восстановить династию, посадить на трон монарха. Чтоб к нему не предъявляли счет ни жертвы, ни палачи, ни кулаки, ни комиссары, ни горбачевцы, ни брежневцы. Вы для этого — идеальный человек. Вы снимете накопившиеся перегрузки истории. Предотвратите взрывы. Спасете Россию от очередного ужасного потрясения, которое может случиться в любое мгновение. Вы меня понимаете? — Рем пытливо всматривался в бледное лицо Алексея, в его сияющие голубые глаза, желая понять, как глубоко и истинно проникли эти слова в сознание претендента на царство.

— Мне кажется, я вас понимаю, — взволнованно ответил Алексей.— Вы готовите акт передачи власти. Готовы совершить отречение, которое искупит то, другое отречение, совершенное сто лет назад на станции Дно. Если то отречение перерезало артерию, из которой хлынула кровь русской истории, обагрив весь русский двадцатый век, то это отречение должно соединить рассеченную артерию, запечатать в ней русскую кровь, не дать ей снова разлиться.

— Вы меня правильно поняли. Я готов отказаться от власти и восстановить в России монархию. Я вижу в этом единственный способ сохранить гражданский мир, не допустить революции, Сберечь страну. Этот акт чрезвычайно сложный, но, имея таких рафинированных управленцев, как Илларион Васильевич Булаев, мы сможем найти технологии передачи власти. Это и есть ответ на вызов истории. Это и есть настоящее историческое творчество. Вы готовы на это пойти?

— Готов, — страшно побледнел Алексей, и ему казалось, что он теряет сознание, и земля начинает вращаться, захватывая в свое вращение золотые купола соборов. — Я думал об этом.

— Если вы думали об этом, если вы примеряли к своей голове корону русской империи, вы наверняка размышляли о шагах, которые вам предстоит совершить. Конечно, у вас нет реального опыта управления государством. Вы не сталкивались с истинными проблемами внутренней и внешней политики. Но это все наживное. Преодолевается с помощью советников и помощников, круга единомышленников, среди которых вы, разумеется, найдете и меня, и Иллариона Васильевича, и всех, с кем уже успели познакомиться.

— Да, да, я надеюсь на помощь. Вы познакомили меня с замечательными людьми, талантливыми государственниками, на которых я смогу положиться. — Алексей чувствовал стремительность происходящих кругом перемен. Внезапное завершение тех странных превращений, которым был подвержен. Его готовили не к карнавалу, не к забавному спектаклю, а к царству. Взирающий на него человек, обладавший несравненным могуществом, в распоряжении которого находился флотский офицер с «ядерным чемоданчиком», бомбардировщики и ракеты, несметная казна и послушные его воле чиновники, — этот человек добровольно уступал ему власть, возвращал громадную, измученную разладом страну в русло традиционной истории. Это являлось актом Божественного промысла, несло в себе космический смысл. Недаром пели под его стопами черные камни брусчатки, звенели голубые проемы колоколен, возвысились и озарились стены кремлевских соборов, в которых мироточили мощи царей и праведников, светились камни великих гробниц. — Я, конечно же, стану опираться на драгоценный опыт советников, как это делал Петр, окружив себя «птенцами гнезда Петрова». Пусть будут «птенцы гнезда Алексеева», не правда ли? Наш замечательный режиссер Басманов, чьи киношедевры оставляют позади лучшие ленты Голливуда. Владыка Арсений, мудрейший пастырь, светоч нашего православия. Искушенный в делах разведки генерал Лобастов, который вывез меня из провинции и показал первопрестольный град Москву. Министр обороны Курнаков, который, храня государственную тайну, не смог показать мне настоящую ракету «Порыв», но дал понять, сколь крепок и надежен ядерный щит России. Министр экономики Данченко, блестящий стратег и управленец, сохранивший великие советские заводы, рабочий класс и ученых. Искушенный и умный политик Сабрыкин, кому послушна Государственная дума и кто будет незаменим во время перехода России от Президентской республики к монархии. И, конечно же, Илларион Васильевич Булаев, чей управленческий гений и мистическое чувство России сделали его метаполитиком. И вы, Артур Игнатович, гениальный провидец, истинный русский подвижник, совершающий акт, небывалый в истории Государства Российского. И Виктор Викторович Долголетов, управлявший страной в самые страшные, кромешные годы. Вы все станете мне содействовать, мы вместе станем целить Россию, вправлять вывихи русской истории, сращивать переломы русских эпох.