Агент Соня. Любовница, мать, шпионка, боец - Бен Макинтайр
Шрифт:
Интервал:
Закладка:
Наконец в мае Юрген передал ей, что Центр скоро направит своего представителя. Незнакомый офицер ГРУ в штатском появился у ее дверей, довольно сухо объявив, что приглашает ее на “праздничный обед”. Офицер держался приветливо, но формально. Он похвалил ее работу в Китае, Польше, Швейцарии и Британии, извинился за неразбериху с тайником в Оксфордшире, из-за которой связь оказалась надолго прервана. Мир быстро меняется, говорил он. Товарищ Сталин предостерегал, что капиталистический Запад производит ядерное оружие для нападения на Советский Союз. На Корейском полуострове назревает война. ГРУ будет отведена ключевая роль в грядущем конфликте, впереди важная работа. Когда Урсула будет готова вернуться к работе на советскую военную разведку?
Отодвинув тарелку, Урсула, глубоко вздохнув, объяснила, что больше не хочет быть разведчицей.
Человек из Москвы лишился дара речи.
Оглядываясь назад, Урсула не могла точно назвать момент, когда решила отказаться от шпионажа. Возможно, после ареста Фукса или в те долгие месяцы, когда Центр бросил ее на произвол судьбы. Или, быть может, когда бежала из Англии. За последние четыре месяца в Берлине, одинокая, но ничего не опасавшаяся, она наслаждалась покоем, возникающим после того, как ты сложил оружие, миром в душе. Офицер ГРУ пытался ее переубедить, но она была непреклонна. “Я хотела вести гражданскую жизнь. Я сказала ему, что все так же верна Советскому Союзу и проделанной работе, но нервы и способность к сосредоточению уже оставляли желать лучшего. Я чувствовала, что двадцати лет достаточно”.
С профессией советского шпиона не так-то легко распрощаться. Стать членом клуба ГРУ было трудно, но еще труднее было из него выйти. Как правило, офицеры разведки оставляли службу из-за преклонного возраста, опалы или смерти. Двадцать лет назад Зорге мрачно предостерегал Урсулу, что произойдет, если она попытается пойти на попятную. Она не раз рисковала ради Красной армии, но самым большим риском было решение ее покинуть.
Урсула знала, чего она хочет. “Я настаивала на своем”.
И Центр ее отпустил. Точно так же как она пережила чистки, Урсула сумела получить разрешение ГРУ покинуть его ряды так, как не дозволялось ни одному другому офицеру. Власть Сталина зиждилась на полном подчинении, но Урсула, как и во всем другом, была исключением из правил. Уход из разведки без упреков, карательных мер и сожалений свидетельствует о ее огромном авторитете.
Урсула получила место ответственной за пропаганду в пресс-бюро правительства Восточной Германии. Она писала ежедневные пресс-коммюнике и дважды в месяц редактировала “Бюллетень против американского империализма”. Ее руководителем был Герхарт Эйслер, блюститель идеологии, шпионивший за ней в начале ее вербовки в Шанхае и настаивавший, чтобы она носила шляпу.
Детям опять пришлось привыкать к совершенно новой жизни. Увлечение Нины британской королевской семьей прошло, и она вступила в Союз свободной немецкой молодежи. Питер быстро сменил свой деревенский английский на берлинский жаргон. Как только его нога восстановилась, Лен Бертон вылетел в Берлин – это случилось в июне 1950 года. Его взяли на работу в Восточногерманскую информационную службу. Через год, покинув Абердин, Миша, юный идеалист-социалист, также устроился в коммунистической Восточной Германии. Семья вновь воссоединилась.
Восточная Германия была полицейским государством, где слежка граждан друг за другом приветствовалась, поощрялась и становилась инструментом давления. Министерство государственной безопасности, или Штази, было одной из наиболее действенных и репрессивных сил тайной полиции с огромной сетью осведомителей. Здесь следили за всеми, и Урсула не была исключением.
В первых рапортах Штази на Урсулу ей давалась положительная оценка, отмечалось, что она “двадцать лет прожила за границей, выполняя конфиденциальную работу для партии”. Склад ее характера называли “скромным и самодостаточным… она открыта, честна и надежна”. Но, как и над всеми, вернувшимися с Запада, а особенно евреями и любыми лицами, задействованными в разведке, над ней нависло облако подозрений. “Все находившиеся в изгнании в капиталистической стране считались неблагонадежными”, – писала она. Штази требовались сведения о ее допросе сотрудниками МИ-5, о вербовке Александра Фута и, как ни странно, Мари Гинзберг, секретаря Лиги Наций в Женеве, которая помогла ей получить поддельный паспорт. Гинзберг подозревали в связях с “американско-сионистской шпионской организацией”. В Штази неодобрительно отмечали, что Урсула “родом из семьи с буржуазным прошлым”. Ее пригласили дать показания перед Центральной контрольной комиссией партии. В конфиденциальном донесении Штази сообщалось, что она слишком независима в суждениях: “Она до сих пор не преодолела свои мелкобуржуазные наклонности, в числе которых замечена индивидуалистическая позиция”. Урсула построила карьеру, уходя от слежки, и неустанное пристальное наблюдение со стороны государства выводило ее из себя. Она даже написала Эриху Мильке, наводившему ужас начальнику Штази, возмущаясь, что соседей расспрашивают о ее политической благонадежности. “В одном из домов в отсутствие родителей за оценкой моей благонадежности и моего поведения обратились к восемнадцатилетней девочке, – писала Урсула Мильке. – Скажите своим сотрудникам, чтобы они впредь воздерживались от подобного вынюхивания”. В ответ она получила извинения. Но слежка продолжилась.
В обстановке растущей антисемитской шпиономании в Восточной Германии британская разведка разглядела свой шанс. Если режим займется чисткой евреев-коммунистов, Урсула Бертон и Юрген Кучински попадут под удар. У МИ-5 появился план их вербовки или, по крайней мере, попытки переманить их на сторону Великобритании. 23 января 1953 года полковник Робертсон отправил в МИ-6 записку, предложив следующую сделку для Урсулы и Юргена: надежное укрытие в Британии и иммунитет от уголовного преследования в обмен на сотрудничество. “Эти люди могут владеть ценной информацией о российской разведке, и стоило бы приложить значительные усилия, чтобы попытаться заполучить их, а вместе с ними и их информацию… Мы осознаем, что, как бы ни были они взволнованы неопределенностью своего будущего в условиях
