Ганнибал. Роман о Карфагене - Гисперт Хаафс

— На месте членов Совета? — Сципион сморщил лоб. — Ну, вероятно, я бы постарался предотвратить войну, а уж если этого не получилось, отправил бы на помощь Ганнибалу все корабли, всех коней, всех воинов и, разумеется, выскреб бы для него всю казну до последнего обола.

Антигон понимал, что кроется за подчеркнуто вежливыми манерами его гостя, и старался в беседах с ним не выдать какие-либо тайны Карт-Хадашта. За свою жизнь он не опасался, ибо знал, что Публий Корнелий способен вырезать почти все население Ливии, но всех сколько-нибудь важных пленных непременно отошлет в Рим, чтобы они приняли участие в его триумфальном шествии. Корнелий в самом начале их вынужденного знакомства сразу же дал понять, что счастлив заполучить в свои руки человека, который вот уже свыше сорока лет не только является владельцем богатейшего банка, но и считается одним из ближайших друзей Баркидов. Антигон же, естественно, не чувствовал себя счастливым. Сильный западный ветер вынудил Бомилькара долго плыть вдоль побережья и пристать между Утикой и Карт-Хадаштом, где уже стояла на якоре небольшая римская флотилия. Бомилькар и вся команда также сидели под стражей на территории имения. Корабль же римляне использовали для доставки своих гонцов в Вечный город и обратно, к берегам Ливии.

— Я знаю, — прервал затянувшееся молчание Сципион, — что ты сделал все возможное. Тебе не в чем себя упрекнуть. А вот остальные…

Он поднес кубок и без малейшей издевки в голосе предложил выпить за роковые ошибки старейшин.

За окнами сгустилась вечерняя мгла. Догоравшие светильники бросали на стены тускло-красноватые отсветы. В комнату с низким поклоном вошел раб-ливиец в сопровождении легионера в начищенном до блеска панцире, прикрывавшем грудь и спину, и бронзовом шлеме. Пока раб заправлял душистым Маслом светильники в высоких бронзовых треножниках и раздувал огонь в трех жаровнях, воин стоял неподвижно, не сводя с него прямою холодного взгляда и не снимая ладони с рукояти меча. В сумерках ярче запылали костры, сложенные легионерами из охранявшего имение небольшого отряда. Порывисто налетевший ветер подхватывал искры и разносил их по двору.

— Да нет, мне есть в чем себя упрекнуть.

Сципион с деланным равнодушием от вернулся и принялся внимательно рассматривать старый сундук. Вырезанные на его крышке тонкими линиями фигуры словно плясали в трепещущем пламени светильников.

— В чем же, уважаемый хозяин дома?

— Я слишком поздно узнал, что в действительности связывало купца Деметрия из Тараса и достопочтенного Ганнона Великого.

Римлянин понимающе улыбнулся, устранив тем самым последние сомнения грека, затем откашлялся:

— Что, по-твоему, предпримет Ганнибал?

— Не знаю, — Антигон чуть приподнял плечи, выражая сожаление. — Я также не знаю, какими он располагает силами и где сейчас находится Магон.

— Нигде.

Антигон резким движением отставил кубок в сторону, выплеснув вино на столешницу, сиявшую теперь уже не зеленоватым, а черным светом.

— Значит?

— Да, я плохой гость, — подтверждающе кивнул Сципион, — поскольку просто забыл тебе сказать, что Магон умер от полученной в последнем бою раны неподалеку от Сардинии.

Антигон закрыл глаза. Из трех «львят», своим рычанием сотрясавших мир, в живых остался самый великий из них… Антигон вдруг понял, что скорбит не столько по Магону, сколько по его брату и гибнущему Карт-Хадашту. Совет в очередной раз вынудил Магона отправиться вместе с Гадзрубалом Гисконом и пятьюдесятью тысячами необученных наемников в почти уже потерянную Иберию. Исход их столкновения с опытными, закаленными в боях легионерами Сципиона было нетрудно предсказать. Потом Магон отплыл к самому маленькому из Балеарских островов, спешно соорудил там небольшую гавань, завербовал новых воинов и по приказу Совета отбыл с ними не на помощь старшему брату, а в Северную Италию, которая была наглухо отрезана от Южной многочисленным римским войском. Это заранее обрекало на неудачу любые попытки соединиться с Ганнибалом.

— А его армия?

— Часть ее теперь под началом Ганнибала, часть по-прежнему на землях галлов. Там ею командует пун по имени Гамилькар.

— Хорошее имя.

— Одно из лучших. — Глаза Сципиона весело сверкнули и тут же колюче уставились на грека. — Но далеко не всякий достоин носить его… Однако ты не ответил на мой вопрос. Что же, по-твоему, предпримет Ганнибал?

— Я же сказал, что не знаю. Могу лишь предположить, что он будет всячески усиливать свое войско.

— Хорошо иметь умных друзей. — Сципион допил вино и медленно поднялся.

— Каждый имеет тех друзей, которых заслуживает. То же самое относится и к врагам. И тех и других не выбирают.

— Все правда, — римлянин недовольно скривил губы, — Даже слишком уж правда. Желаю тебе, эллин, спокойной ночи, хотя понимаю, что тебе неприятно мое присутствие в твоем доме.

Антигон вяло пошевелил пальцами правой руки. После ухода Корнелия он до краев наполнил кубок и приготовился к долгой бессонной, заполненной размышлениями ночи. Сципион, похоже, испытывал огромное уважение к Ганнибалу и одновременно непреодолимый страх перед ним. Грек тяжело вздохнул и подумал о потерянных годах, бессмысленно погубленных людях, выброшенных на ветер деньгах. Даже в прошлом году, через пятнадцать лет после перехода через Альпы и тринадцать лет после победы при Каннах, еще можно было одержать победу. Потом он вспомнил о странных, вроде бы второстепенных событиях.

Необычайно красивая дочь Гадзрубала Гискона Сапанибал, которую римляне называли Софонибой, стала женой Сифакса и тем самым побудила его перейти на сторону Карт-Хадашта. Вместе со своим тестем они собрали мощную пятидесятитысячную армию и окружили римлян под Утикой, но вместо нанесения решающего удара позволили втянуть себя в долгие переговоры, закончившиеся тем, что Корнелий в одну из ночей поджег оба их лагеря.

Сифакс и сын Гискона спешно собрали новую, правда уже тридцатитысячную, армию, но опять предпочли медлить с началом сражения и в результате потерпели сокрушительное поражение в битве у Великих равнин.

В этих условиях Совет решил отправить свой флот к Утике, где ему удалось частично потопить, частично захватить римские корабли. В свою очередь Сифакс собрал еще одно войско, но его неопытным воинам не дано было справиться с легионерами Сципиона. После нового поражения царь массасилов попал в плен, а его давний заклятый враг Масинисса заставил Цирту[164] открыть ему ворота и в тот же день женился на Софонибе. Частично потому, что был поражен ее красотой, частично — чтобы помешать ее пленению римлянами. Но Сципион прекрасно понимал, что присутствие рядом с хитрым нумидийцем этой женщины может иметь совершенно непредсказуемые последствия, и потому недвусмысленно потребовал ее выдачи. Масинисса лично дал своей юной жене яд.

Но еще до всех этих событий большинство членов Совета вдруг выступило ярыми поборниками немедленного заключения мира и отправило к Корнелию послов. Римский полководец потребовал возвратить всех пленных и перебежчиков, вывести пуни некие войска из Южной Италии и Лигурии, а также со всех островов между Италией и Ливией, отдать Риму весь военный флот, за исключением двадцати кораблей, и выплатить пять тысяч талантов серебра. Затем послы отправились в Рим, где этот мирный договор был утвержден Сенатом и трибутными комициями[165].

Римские и пунийские послы немедленно возвратились в Ливию. И тут Совет совершил один из своих наиболее непостижимых, бессмысленных и чудовищных по своим последствиям поступков. Он принял решение захватить выброшенные бурей на берег неподалеку от Карт-Хадашта римские грузовые корабли вместе с их командами. Членов Совета побудили к этому чрезмерная переоценка собственных сил и надежда на совсем недавно возвратившегося в Ливию со своим войском и остатками армии Магона стратега, которому они все эти годы так сильно мешали. По сведениям лазутчиков Сципиона, Ганнибал сразу же после высадки близ Гадрумета назвал членов Совета безумцами, а в ответ на их требования немедленно выступить против римлян ответил так: «Сперва вы из-за глупости и скаредности никак не желали позволить мне одержать победу, теперь же вы лишили город возможности заключить мир. Но знайте, что отныне все зависит уже не от Совета Карт-Хадашта, не от старейшин и судей, а от крепости клинков, Публия Корнелия Сципиона и вашего стратега».

Обо всем этом Антигон услышал из уст самого Сципиона. Тем не менее у него не было оснований сомневаться в правдивости его слов. Вряд ли такое можно было выдумать. Кроме того, римлянин рассказал, что лишь благодаря усилиям Ганнона Великого и готовящегося стать новым вождем «стариков» Гадзрубала, носящего странное прозвище Козел, римским послам удалось целыми и невредимыми покинуть Карт-Хадашт. Впервые за последние сорок пять лет грек полностью поддержал Ганнона.