Граф Никита Панин - Зинаида Чиркова

К сожалению, Екатерина лицемерила. И Петр Панин хорошо это понял, когда просил, чтобы ему как командующему войсками дали контроль над всеми властями той обширной территории, где разрастался бунт. Единоначалие теперь было самым твердым условием успеха.

Она даже писала, что господин Панин изволит делать из своего братца властителя с неограниченной властью… Но ведь дала же она Бибикову те же полномочия и не назвала их беспредельной властью? Потемкин верно оценил положение и заступился за Панина.

Но Екатерина долго еще отыгрывалась на брате Панина — Никите Ивановиче. «Я уверен, мой любезный друг, — с горечью писал он брату, — что ты собственным своим проницанием уже довольно постигнешь, в каком критическом положении я теперь и как очевидно извлекают меня из участвования в твоем деле, как будто бы в возмездие тому, что крайность привела к употреблению тебя, а из сего выходит и притеснение всем моим делам. Тебе надобно в твоем настоящем подвиге обняться единым предметом служения твоему отечеству, а исполня оное, Боже тебя избави принуждением оставаться долее в службе. Вот, мой сердечный друг, истинное и непременное души моей разрешение. Нам уже и на остаток нашего века быть не может никакого другого средства и положения спасти свои седины и закрыть глаза с тем именем в нашем отечестве, которое мы себе приобрели»…

И опять собралась в дорогу, на войну с бунтовщиком Пугачевым, вся кочующая панинская семья. Никита Иванович держался в курсе всех начинаний брата, старался, чем возможно, помочь ему советами и видел, что новый начальник края, охваченного бунтом, действует толково, разумно и деятельно.

Прежде всего понял Петр Иванович, что начальство крепости Казани даже самую мысль об осаде города Пугачевым отвергало, удаляло самое стремление подготовиться к штурму. Еще за десять дней по нападения на город прежний ставленник Бибикова генерал-майор Александр Ларионов писал о положении Казани:

«Приступая к рассуждению об оказавшихся якобы опасностях от известного злодея городу Казани, согласен я взять меры ко укреплению сего города. Но как не предусматриваю я ни скорой к тому и ниже отчаянной опасности, то и желал бы, чтоб произнесшиеся слухи о сем не потревожили живущих в здешнем городе и во окрестностях оного всякого звания и рода людей и не привели бы в замешательство нынешнего земледелия. Последние известия дают нам сведения о движениях сего злодея, который, сжегши Ижевский завод, обратился к Сарапулу, расстоянием около 350 верст. В преследование за ним, известно, из Екатеринбурга майоры — кавалер Гагрин и Жолобов 23-го числа прошедшего месяца выступили на подставных подводах.

Уповательно уже, если оные к злодею не приближались, то, конечно, от него не в дальнем расстоянии. К тому же войски, находящиеся в Башкирии и поблизости реки Камы, яко то деташамент подполковника Михельсона и полковника Якубовича, которые, известно, отряжены на то, чтоб наблюдение за ним иметь. Так что никак сего ожидать не можно, чтоб по сие время им было неизвестно злодейское его обращение, следовательно, они и приближиться к нему должны, а с другой стороны, точных известиев не имеем мы, чтоб он шел на Казань, где, совершенно и ему должно быть знамо, без войск никак быть не можно. То и можно надеяться, сей разбойник без всякого дальновидного намерения, следуя одной удаче, в местах не укрепленных войсками и безоборонных стремление свое и варварство может продолжить.

Соболезнуя духом патриотическим о безоборонных бедных края того поселянах, и паче ежели ожидать набегу его на Казань, то на расстоянии от Казани до Сарапула предаем мы на сем пространстве всю землю его злодейскому варварству, и тем самым приумножению его злодейской толпы, не испытав могущих средств всеми последними нашими силами и без всякого сумнения ожидаемой помощи от главнокомандующего над находящимися в здешнем крае войсками генерала, отвратить.

Взирая на все вышеописанное достойно соболезнования и неминуемо подвергнувшия следствия, представить бы я осмелился, не соизволите ли, не обнажа однакож город как войсками, так и артиллериею, отправить навстречу корпус с надежным штаб-офицером, придав ему и поселян сколько возможно, не вступая никак в сражение с ним, а обсервовать только одни движения, и давая, как в Казани, так и в Вятской провинции, устрашение…»

А уже через десять дней после такого неосмотрительного донесения Ларионов подвергался нападению Пугачева. Бунтовщик взял город, а Ларионову пришлось запереться в казанском Кремле и выдерживать длительную и жестокую осаду…

Получив в свои руки командование над краем, занятым самозванцем, Петр Иванович озаботился прежде всего самой тщательной разведкой.

Прибеглые солдаты и переметнувшиеся казаки снабжали его достоверными сведениями, и Петр Иванович вскоре уже знал все о передвижении, о намерениях и составе толп бунтовщиков. Его военный опыт, его выучка и смелость дали себя знать.

Зная обстановку, он и расположил свои войска наиболее удобным способом, отнесясь к Пугачеву с его громадными толпами плохо вооруженных, недисциплинированных, но охваченных энтузиазмом людей серьезно, как к настоящему военному противнику, и лучшими помощниками его стали полковник Михельсон, царицынский комендант Цыплятев, а также начинавший свою воинскую карьеру Александр Васильевич Суворов.

Четкие и точные приказы, предписанная Паниным тактика, назначение Михельсона в помощь осажденной Казани позволили уже 25 августа 1774 года Михельсону рапортовать Панину:

«Повеление вашего сиятельства отчасти помощью Божией имел счастье исполнить. Злодея Пугачева сего числа на рассвете атаковал и с небольшим уроном с нашей стороны, о коем за невозвратом всех команд точно донести не могу, совершенно разбил. Все пушки, числом 19, единорогов 4, мортир пудовую 1 и весь обоз отнял. На месте побитых более 2000, живых взято тысяч шесть, в числе коих вся Саратовская и оставшая легкой полевой команды. Обо всех прочих обстоятельствах отправленный с сим майор Дуве, коего осмеливаюсь как храброго штаб-офицера препоручить в милость вашего сиятельства, словесно донести может. Злодей с малым числом бежит. Вся моя конница оного преследует, о чем вашему сиятельству покорнейше донеся, не замедлю представить обстоятельный рапорт. Полковник Иван Михельсон, в степи в ста верстах от Царицына».

Уже через пять дней снова рапортовал Петру Ивановичу Михельсон об очередной стычке с отрядами Пугачева:

«По отправлении моих пленных злодейской толпы, продолжая марш мой, пополудни в пятом часу получил рапорт от своей передовой команды, что показывается злодейская партия от меня верстах в десяти, которая, как видно, умножается. Я приказал моим передовым, ежели способно будет, на оную ударить, а сам поспешил в подкрепление к оным. Отошел верст 5, меня вторично рапортовали, что сия партия человеках в тысячу остановилась за буераком, позади коего великая пыль. С полчаса спустя стали показываться великие огни, из чего я заключил, что там вся злодейская толпа, и взял намерение на рассвете оную остановить, а чтоб злодеи о моем прибытии или месте, где я остановился, не могли узнать, запретил раскладывать огни. Злодеи, между тем, узнав о преследовании их, еще с вечера построились к бою и ожидали меня, имев и то намерение ночью на меня сделать нападение. Однако, не знав места моего расположения, сие оставили.

Расстояние мое от злодейской толпы хотя и не было более шести или семи верст, однако, будучи принужденным обходить великий буерак неподалеку злодейского места, который меня мог привести в расстройку, я поднялся с полуночи и на самой заре стал на пушечный выстрел противу злодейской толпы, ожидающей меня во всякой готовности. Я, приметя намерение варваров, надеющихся на свое многолюдство, меня окружить, разделился на три колонны. Укрепя фланговые колонны своею конницею, приказал майорам Харину и графу Меллину ударить на злодейский левый фланг, а сам пошел на середину, имев с собою 100 человек конницы.

Первые три выстрела были сделаны с нашей стороны, на которые было нам отвечено со всех пушек, бывших у злодея. Я между тем приближался к злодейской толпе, не дав им долго времени думать. По продолжении огня не более получаса, как скоро мои боковыя колонны поравнялись против их флангов, со всею кавалериею ударился на варварскую толпу. Злодеи, сколько ни усиливались и старались удерживаться при своих пушках, коих по всем местам имели, однако помощью Божией были опрокинуты в бег. Пешие же между тем злодеи еще и тут старались нам вредить из пушек, в числе коих себя отличила Саратовская артиллерийская команда. Однако храбростью и расторопностью господ пехотных штаб-офицеров полковника Муфеля и майора графа Меллина, коим я при сем случае должен отдать справедливость, подоспев тот же час со своею пехотою принудили их к сдаче. Злодей Пугачев между тем неоднократно со своими конными сколь ни старался останавливаясь, усиливаться, однако всякий раз был опрокинут и напоследок прогнат позади его обозу, где рассыпался во все стороны. Более 2000 человек кинулись в буераки и займищи возле Волги, куда мною тот же час отряжен был майор граф Меллин с его колонною, а злодей человеках в 1000 побежал нагорною стороною, коего преследовала вся моя конница с майором Хариным. Бывшие же в толпе злодея калмыки, при начале сражения потеряв несколько человек, ударились в степь.