Граф Никита Панин - Зинаида Чиркова

— Слуга покорный, — сказал он молодому секретарю, — поздравляю вас с успехом комедии вашей…

Денис Иванович смутился и от души пожал руку Никите Ивановичу, — только вчера он читал своего «Бригадира» государыне, и вот уже разнеслись слухи о том при всем дворе…

— Благодарствую, — ответил он, — но едва ли можно говорить об успехе…

— Я вас уверяю, что ныне во всем Петергофе ни о чем другом не говорят, как о комедии и чтении вашем… Долго вы еще здесь пробудете?

Фонвизина привез к императрице граф Орлов, желая позабавить ее и вновь привлечь внимание к своей особе…

— Через несколько часов еду в город, — ответил Фонвизин.

— А мы с великим князем завтра, — сообщил Никита Иванович и, несколько смутясь, добавил: — Я еще хочу попросить вас, сударь… Его высочество желал бы весьма послушать ваше чтение, и для того, по приезде нашем в город, не умедлите ко мне явиться с вашею комедиею. Я представлю вас великому князю, и вы могли бы доставить ему удовольствие послушать вас…

— Не премину исполнить повеление ваше, — поклонился Фонвизин. — Почту за верх счастия моего иметь слушателями его императорское высочество и ваше сиятельство…

— Государыня похваляет сочинение ваше, — добавил Никита Иванович, — и все вообще довольны.

Фонвизин покраснел от удовольствия, но прибавил:

— Но я тогда только доволен буду совершенно, — сказал он, — когда ваше сиятельство удостоит меня своим покровительством…

Никита Иванович пристально взглянул на собеседника. Он знал, что у него уже есть сильный покровитель, хотя и отставленный от дел — граф Орлов.

— Мне будет очень приятно, — медленно, как всегда с расстановкой, произнес он, — если могу вам быть в чем-то полезен…

Фонвизин тоже пристально смотрел на Панина. Открытое лицо, доброта и честность, чистосердечие и незаурядный ум сразу же расположили Фонвизина…

Потом он вспоминал, что сердце его с этой минуты к Никите Ивановичу «привержено стало и как будто предчувствовало, что он будет мне первый и истинный благодетель»…

Молодой Фонвизин «не умедлил явиться» к Никите Ивановичу.

Раздобревший и постаревший Федот, едва ли не более важный, чем сам хозяин, тщательно завитой и напомаженный, в белых перчатках и лаковых штиблетах, доложил, что граф в антресолях и просил обождать…

В ту же минуту Фонвизина позвали к графу. Тот сидел за туалетом в ковровом шлафроке и извинился, что еще не одет и принимает его в таком виде.

— Но я тотчас оденусь, а вы посидите со мной…

Они долго разговаривали, и Никита Иванович спрашивал молодого человека, каких он взглядов, как относится к службе, семье, Богу…

Видно, Фонвизин понравился ему и открытым добродушным лицом, и моральными устоями.

Одевшись, Никита Иванович повел Фонвизина к великому князю — он всех интересных людей старался представлять своему воспитаннику.

— Ваше высочество, — сказал он Павлу, — вот хочу представить вам молодого господина Фонвизина. Отличных качеств и редких дарований человек…

— Да я уже слышал о нем, — живо обратился Павел к Фонвизину, — и не представляю, как хотел бы слышать ваше чтение. Все об вашей комедии только и говорят. А надобно знать ее из самых первых уст…

— Когда только изволите, — поклонился Фонвизин…

— Да вот после обеда, — сказал Никита Иванович, — вы, ваше высочество, ее услышите…

И, обернувшись к Фонвизину, добавил:

— А вы извольте остаться при столе его высочества…

Обед был самый простой, и Фонвизин подивился, сколь мало и нетщательно ест великий князь, молодой человек немножко болезненного вида, со вздернутым коротким носом, таким, что видны были сразу его большие ноздри…

— Была в апробации? — спросил Павел, обратясь к Никите Ивановичу, когда ему подали чашку кофе после обеда.

— Я пил, ваше сиятельство, — ответил Панин…

Уже через несколько минут чтения в зале раздался громкий хохот. Фонвизин не только читал, он мастерски умел изображать людей. Когда он подавал реплики Бригадирши, то все слушатели так и видели эту толстую невежественную и безграмотную самодуршу…

Отхохотав, Никита Иванович заметил:

— Я вижу, что вы очень хорошо нравы наши знаете, ибо Бригадирша ваша всем родня, никто сказать не может, что такую же Акулину Тимофеевну не имеет или бабушку, или тетушку, или какую-нибудь свойственницу…

То и дело громкий хохот прерывал чтение.

— Какая прелесть! — то и дело восклицал Павел.

Пожалели, что чтение кончилось так скоро.

— Это о наших нравах первая комедия, — заговорил Никита Иванович, — и я удивляюсь вашему искусству. Как вы, заставя говорить такую дурищу во все пять актов, сделали, однако, ее роль столько интересною, что все хочется ее слушать. Я не удивляюсь, что сия комедия имеет так много успеха. Советую вам не оставлять вашего дарования…

— Ничего не может быть лестнее, ваше сиятельство, чем одобрение ваше…

Они вышли в другую комнату — Фонвизин собрался уходить, и Никита Иванович пригласил его запросто бывать к обеду у Павла, когда только он пожелает.

Фонвизин искренне поблагодарил.

— Одолжите же меня, — попросил Никита Иванович, — и принесите свою комедию завтра ввечеру ко мне. Будут только близкие, и мне так хочется, чтобы вы ее прочли…

Денис Иванович с радостью согласился.

В антресолях у Никиты Ивановича общество собралось самое изысканное — послушать Фонвизина приехала княгиня Дашкова, Кирилл Разумовский, брат Петр Иванович Панин, были также оба секретаря Никиты Ивановича — Убри и Бакунин.

Денис Иванович не только прочитал пьесу, но и по усиленным просьбам слушателей начал пародировать известные личности. Только он выпятил живот, вытянул шею, сложил на животе руки и заунывным голосом начал читать какое-то стихотворение, как все покатились со смеху — Сумароков был узнан с первого слова. «Еще, еще», — кричали слушатели, уже не беспокоясь о церемониях и веселясь, как дети. Фонвизин высокомерно вскинул голову, презрительно посмотрел на всех, пробормотал какие-то несуразные слова, и живой Григорий Орлов предстал перед всеми в карикатурном виде со всеми характерными ужимками.

— А покажите-ка, батюшка, меня, — неожиданно предложил Никита Иванович.

— Не смею, ваше сиятельство, — пробормотал Фонвизин.

— Да я не обижусь, — заверил его Панин, — а со стороны посмотреть на себя очень даже полезно…

Денис Иванович принял сановитый и осанистый вид, выпятил начинающееся брюшко, погладил его рукой, медленно и в нос заговорил голосом Никиты Ивановича.

Хохот стоял неимоверный. Вместе со всеми смеялся и Никита Иванович — так похож он был в изображении Фонвизина.

Драматург поклонился и заискивающе взглянул на хозяина дома.

— Живой, как есть, — хохотал Панин. — Верно все — и руку на живот кладу, и поглаживаю…

Он представил его брату и просил на следующий день приехать обедать в его семью.

В большой гостиной Петра Ивановича собралась вся родня — Захар Григорьевич Чернышов с женой Анной Родионовной, Мария Родионовна вывела к гостям детей — прелестную Катю и сурового на вид, старавшегося держаться по-взрослому Никиту — любимца Никиты Ивановича, приехали Куракины с уже взрослым Сашей, товарищем детских игр и учебы Павла. Словом, в маленьком доме Паниных яблоку негде было упасть.

Успех чтения превзошел все ожидания. Родня хохотала, а сам Никита Иванович то и дело утирал платком глаза — удивительный был этот молодой человек, дарование его так очевидно, а сам к тому же умен, скромен и верующ.

— Редкий талант, — сказал он брату. — Когда он роль Акулины Тимофеевны читает, то я сам ее и вижу, и слышу…

В тот же вечер Никита Иванович повел с Фонвизиным серьезный разговор: предложил ему перейти на службу в иностранную коллегию…

С тех самых пор они стали друзьями — молодой драматург и уже постаревший дипломат. Все свои мысли открывал он этому человеку, раскрыл и свои взгляды на нынешнее правление и на реформы, которые так и не удалось ему провести в жизнь. Никита Иванович нашёл в молодом сотруднике иностранной коллегии полное взаимопонимание. Под его руководством стал излагать Фонвизин с той поры начала конституции…

Денис Иванович продолжал приходить обедать к Павлу и тогда, когда во дворце появилась хорошенькая, веселая и остроумная, молоденькая и умненькая Наталья Алексеевна — жена Павла. Ей тоже по сердцу был интересный собеседник, быстро подмечающий недостатки и характерные черты человека.

Екатерина невзлюбила Наталью почти с первого дня. Она сразу же осмотрела приданое невестки и заметила, что была гораздо беднее, когда сама приехала в Петербург. Но зорко следила за снохой.

Она вспомнила начало своего пребывания в Петербурге и видела, что невестка смела не по годам, что ее не занимают такие материи, какие занимали тогда Екатерину, — она не старалась нравиться всем, она и так нравилась…