Сборник Поход «Челюскина» - Коллектив авторов

Бортрадист дирижабля «В-3»

В детстве я, как полагается, мечтал о всяких захватывающих приключениях. Читал Джека Лондона и даже Ника Картера, пряча от отца очередной выпуск под матрац. Мечтал о мужественной борьбе с опасностями и думал, что для этого нужно убежать в Америку. Но оказалось, что в будничной жизни советского радиста не меньше приключений, чем в любом лондонском романе. Расскажу один эпизод, имевший место между походами «Сибирякова» и «Челюскина».

Зимой после «Сибирякова» я поступил бортрадистом на самый большой тогда дирижабль в СССР — «В-3». В марте 1933 года был совершен пробный полет, чтобы дать тренировку экипажу в зимней обстановке для будущих арктических рейсов. Дело подходящее, родное. Отправились по маршруту Москва — Владимир — Иваново-Вознесенск — Ярославль — Москва. Сначала шли очень быстро, около ста километров в час, так как ветер был нам попутный. Все время держали радиосвязь с нашей базой. Началась «петля». Мы стали заворачивать на север. Ярославль проходили с большим трудом, против ветра.

До Переяславля мы несколько часов топтались на одном месте. Сильным ветром нас болтало так, что часть экипажа заболела морской болезнью. Ветер бил прямо в лоб. Мы не могли двигаться [389] вперед. До Москвы осталось каких-нибудь сто километров, но стало приходить к концу горючее. Кое-как доплелись до Переяславля. Уже в темноте стали кружить совсем низко над городом, высматривая в его окрестностях место для посадки. Было выброшено два парашюта с записками: просьба разложить три костра и ввиду сильного ветра приготовить человек 200–300 для приема дирижабля. Пока в городе снимали с работы ночную смену, выстраивали ее за городом и разводили костры, мы около полутора часов с ревом и гулом носились совсем низко над домами.

Тихий городок должно быть был взволнован таким неожиданным посещением ревущего чудовища, описывающего круги так низко над землей. Выпускная антенна была убрана для того, чтобы не задеть за крыши и возможные провода высокого напряжения. В конце концов мы увидели костры и пошли на посадку. Почти совсем уже приблизились к земле и выбросили гайдроп, т. е. канат, за который люди, находящиеся на земле, притягивают дирижабль, но каната нехватило, и сильным порывом ветра мы были брошены на высоту 800 метров. Город очень быстро стал исчезать; исчезли и последние огоньки; кругом тьма — хоть глаз выколи. Нос дирижабля, а вместе с ним и вся гондола настолько задрались кверху, что нельзя было, не держась за что-нибудь, стоять на ногах. Командир решил итти на посадку, так как высота уже становилась опасной для оболочки дирижабля. По его приказанию все сгрудились в передней части гондолы. Стали выпускать газ. Дирижабль очень быстро, почти падая, пошел вниз. Соблюдалась тишина, слышны были только отсчеты:

— 600, 500, 300, 200.

Сквозь целлулоидные окна увидели, как быстро приближается к нам земля в виде белого поля с отдельными островками леса. В это время у нас не работал руль направления. Об этом заранее было сообщено командиру. Я стоял на самом носу гондолы рядом со штурвальной — единственной женщиной в экипаже. Она была вынуждена сидеть бездеятельно. Уже приближаясь к земле, услышали дикий крик командира:

— Право руля, сейчас налетим на дом!

Оказывается, он в темноте разглядел стоящий на пригорке дом с высокой каменной башней. Как-то инстинктивно я и женщина-рулевой ухватились вдвоем за провисшие стальные тросики рулевого управления и, намотав их вокруг рук, с силой положили руль направо. Очевидцы нашей посадки внизу, на земле, рассказывали, что мы повернули буквально в нескольких метрах от башни. Мы [390] шли с большой быстротой, с работающими моторами, так что катастрофа была бы неизбежной (тем более что дирижабль был наполнен водородом).

Экипаж остался весь невредим, только женщина-рулевой до кости ободрала себе руку.

Дирижабли меня очень интересуют, и самое приятное было бы совместить Арктику и дирижабли. Думаю, что это скоро удастся, но пока приходится в Арктику отправляться на пароходах и ледоколах.

На «Челюскине»

Поход «Челюскина» из Ленинграда начался для меня очень странно. Было объявлено о том, что «Челюскин» уходит с набережной Васильевского острова 12 июля. На самом же деле, отойдя от Васильевского острова, он направился в Угольную гавань, откуда вышел в поход только в час ночи 16 июля. На отходящем с набережной «Челюскине» на мостике торжественно стояла приметная фигура Отто Юльевича Шмидта, но весь состав экспедиции был на берегу. Работали киноаппараты; радиорепортеры, надрываясь, вели актуальную передачу — «Челюскин» уходил в далекий путь. А я в это время мирно сидел на поплавке в ресторане вместе с женой за кружкой пива и, провожая «Челюскина», слушал разговоры окружающих о предстоящем походе якобы ушедшего корабля.

На «Челюскина» я был взят О. Ю. Шмидтом в качестве старшего радиста. Уже занесенный в списки экспедиции, я продолжал работать на дирижабле и даже совершил 1 мая полет над Красной площадью на вновь отремонтированном «СССР В-3», после чего занялся радиооборудованием нашего парохода. Радиоаппаратура «Челюскина» состояла из длинноволнового передатчика мощностью в 500 ватт, коротковолнового передатчика той же мощности и аварийного передатчика обычного судового типа. Кроме того на борту было несколько длинноволновых и коротковолновых приемников.

За несколько часов до отхода «Челюскина» монтаж и установка были закончены и аппаратура испробована. Моим помощником был радист Иванюк, который много лет работал на ледоколах Балтийского моря. К нам был прикомандирован радист Стромилов. В конце рейса, около Берингова пролива, взамен ушедшего на [391] берег Стромилова стал работать радист Иванов, краснофлотец Черного моря, который был на «Челюскине» в качестве пассажира и направлялся на зимовку на остров Врангеля.

Благодаря наличию полярных радиостанций вдоль побережья Северного ледовитого океана, построенных частично в 1932, частично в 1933 году, связь с берегом все время была надежной и бесперебойной.

В ноябре начался наш полярный дрейф.

* * *

Обстоятельства гибели «Челюскина», пребывание участников экспедиции на льдине и возвращение на материк широко известны. Встреча, оказанная нам партией, правительством и народом СССР, дала мне такую зарядку для дальнейшей работы в Арктике, которой хватит на сто лет. Столько прожить я, пожалуй, не ухитрюсь, но я еще человек молодой, мне 31 год, и можно полагать, что рассказанное здесь только начало моей биографии радиста-полярника. Хотелось бы в дальнейшем осуществить свою заветную мечту: летать на Север бортрадистом советского дирижабля. Этого мне достаточно для полного счастья. В заключение маленькая подробность.