Калигула - Зигфрид Обермайер
Шрифт:
Интервал:
Закладка:
Сенатор Аниций Цереал знал, что его будут пытать так же, как сына, и знал, что сил выдержать жуткие пытки у него не хватит. Его приемный сын был все равно потерян, он должен был — если переживет мучения — умереть от меча палача. А остальные, примкнувшие к ним?
Цереал не был ни героем, ни стоиком. Он стал заговорщиком — так он по крайней мере убеждал себя, — только поддавшись уговорам сына, и не понимал, почему должен вместе с другими идти ко дну.
— Ты что, онемел? — прикрикнул на него Калигула.
Цереал поднял глаза, посмотрел в искаженное пороком и обжорством лицо, содрогнувшись от бесчувственного взгляда, и понял, что была одна-единственная возможность выпутаться из этой злополучной истории. Он должен был выдать заговорщиков, предоставив себя воле императора.
— Могу я поговорить с тобой с глазу на глаз, император?
Калигула прогнал всех, и только два германца остались стоять рядом с ним, как две колонны.
Калигула отмахнулся.
— Эти не считаются, они не знают латыни. Итак?
Цереал поставил на карту все.
— Я обо всем расскажу, император, если ты при свидетелях пообещаешь освободить меня от наказания. И еще одно: поскольку я о заговоре только знал, но не принимал участия, преступление мое состоит исключительно в молчании. Ты как отец поймешь, что я не мог заставить себя донести на сына. Я заклинал, его отказаться от этой затеи снова и снова! Но юность безрассудна, и, к сожалению, я не имел успеха. У меня слабое сердце, император, я не перенесу и самой легкой пытки. Тогда ты окажешься снова ни с чем и будешь каждый день бояться за свою жизнь. Поэтому, если я заговорю, то потребую не только безнаказанности, но и высокого вознаграждения, которое позволит мне спокойно и без забот провести остаток дней в моем загородном имении.
— Если ты поможешь полностью раскрыть заговор, я пообещаю тебе при свидетелях безнаказанность и вознаграждение. Сотни тысяч сестерциев достаточно?
— Ты невысоко ценишь свою жизнь, император. Для меня же она бесценна, поэтому будет справедливо, если мы увеличим сумму договора в десять раз. За миллион сестерциев ты узнаешь все.
Калигула уже начал терять терпение, но втайне должен был признать правоту сенатора. Что такое миллион по сравнению с его бесценной жизнью?
— Хорошо, Цереал, я согласен.
Позвали Каллиста, который вместе с писарем составил договор, и все имена стали известны. Преторианцы, не мешкая, рассыпались по всем направлениям, чтобы арестовать изменников. Калигула же честно выполнил все пункты договора, и Цереал получил обещанную премию за предательство.
Арестовали Бетелена Басса, нескольких сенаторов и всадников. Почти все они сразу же признали вину, и только нескольким пришлось «помочь» пыткой.
Калигула праздновал триумф. Победа — победа по всему фронту! Он хотел превратить казнь изменников в массовое зрелище и долго обсуждал это со своими советчиками. Местом проведения казни были выбраны ватиканские сады, куда пригласили очень много зрителей.
31
Дул попутный ветер, и маленький парусник императорского флота летел по волнам, как на крыльях. Для Сабина было загадкой, как такое маленькое суденышко могло отыскать в открытом море крошечный остров? Корабельный префект только рассмеялся, когда Сабин спросил его об этом:
— Да, есть всякие способы, хотя главное, конечно, опыт. Сначала я ориентировался на мыс Кирки, а там поверну по солнцу на юг и буду плыть до самого острова Понтия, где мы тебя и высадим. В тридцати милях от него к востоку лежит Пандатериа — наша следующая цель.
Он знает, что там живет Агриппина, но остерегается произносить ее имя.
— Что ты там будешь делать?
Префект повернул к нему обветренное лицо, ухмыльнулся и пожал плечами.
— Ничего, что бы касалось тебя, трибун.
Сабин хлопнул его по плечу и снова принялся смотреть на воду. Когда вдалеке показался остров, он спросил:
— Где мы причалим?
— С восточной стороны есть маленькая гавань. Там живет только пара рыбаков.
— Какого размера этот остров?
— Где-то пять миль в длину, а пересечь ты его сможешь в самом широком месте за полчаса. И все-таки это счастье быть сосланным сюда, а не на Пандатерию или Синонию: те острова не больше двух акров, за час можно обойти все.
— Спасибо за пояснения. К счастью, я отправился сюда добровольно и долго не останусь.
— Но провести здесь всю жизнь… — префекта передернуло. — Да, ничего хорошего, но пока человек живет…
— …он надеется! — закончил Сабин.
В гавани их уже ждали легионеры, которые, правда, не знали, что им пришлют в начальники трибуна, но рассчитывали получить кого-нибудь вместо Приска.
Слуга помог Сабину надеть броню, шлем и сандалии и проверил быстрым взглядом состояние короткого меча.
— Вот они удивятся, господин, — сказал он, — когда увидят, что на место центуриона прибыл трибун.
— Легионер не удивляется, Руф, а подчиняется, центурион ли его командир или трибун.
— Так точно, трибун!
И все-таки они немало удивились, собравшиеся легионеры. Ни один из них не был здесь добровольно, каждый когда-то проштрафился и под угрозой позорного увольнения из легиона должен был пробыть здесь какое-то время.
Один из солдат вышел вперед и отрапортовал:
— Приветствуем тебя, трибун! Декурион Квинт Кукулл и его двенадцать легионеров построены в честь твоего прибытия!
Сабин подавил улыбку, потому что у слова «Кукулл» было еще значение «дурачок» или «лентяй».
В Риме его познакомили со списком солдат охраны. И напротив имени декуриона он прочитал: «Около пятидесяти лет, мужественный, всегда готов лезть в драку, вспыльчивый, был неоднократно разжалован, в конце концов служил декурионом сирийского легиона. Рекомендовано обращаться жестко, но справедливо».
«Да, — подумал Сабин, — внешность твоя о многом говорит, мой друг». Два глубоких шрама — один ото лба к правой щеке, другой от левой щеки к подбородку — рассекали широкое лицо. Раны эти так искажали его рот, что казалось, будто Кукулл всегда ухмыляется. Его левый глаз был мутным и, по всей вероятности, слепым, правый угрюмо смотрел на Сабина.
В гавани стояли наготове две лошади: для трибуна и для декуриона.
— Могу я спросить, трибун, что произошло с Приском, с центурионом Авлом Приском?
— Конечно, Кукулл, это никакая не тайна. Он был приговорен военным судом к бичеванию до смерти, но император смягчил наказание и приказал отрубить ему голову.
— А я думал, я думал… — бормотал декурион.
Но Сабин не обратил на это внимания. Дорога стала подниматься вверх, пока они не достигли равнины, обрамленной скалами, на которой в отдалении друг от друга стояли два дома. Декурион показал на них рукой.
— В том, который поменьше, живет ссыльная Ливилла, большой дом — это наша казарма, за ней — отсюда его не видно — еще один маленький дом, где жил центурион. Догадываясь о твоем прибытии, я распорядился навести там порядок.
Оставшиеся две дюжины легионеров выстроились перед казармой и приветствовали своего нового начальника.
«Сорок человек для охраны одной женщины», — подумал Сабин, удивляясь, какой опасной считал Калигула сестру.
Он спрыгнул с лошади и прошелся вдоль ряда солдат. В основном это были заслуженные, видавшие виды легионеры, по чьим лицам читались истории целой жизни. Вот, например, хитрый лис с маленькими бегающими глазками, который каждый раз все же оказывался немного глупее начальников, за что и расплачивался. А другой с его отсутствующим взглядом и недоверчивым лицом походил на лодыря, всегда готового увильнуть от любого дела, в чем его и уличали. Дальше стояли мелкие воришки, вечно недовольные и обиженные мятежники, драчуны и пьяницы.
Сабина проводили до его дома, который выглядел весьма запущенным. Внутри стоял запах пыли, пота и отходов.
— Распахни ставни, Руф, пусть вонь выветрится, а потом приготовь мне ванну.
Декурион ухмыльнулся, и Сабин хотел уже накинуться на него, но остановился: возможно, причиной ухмылки были шрамы.
— Ты свободен, декурион. Я позову тебя позже.
Прошел почти час, пока Руф нагрел достаточно воды, чтобы наполнить помятую медную ванну. Со вздохом погрузился Сабин в уже почти остывшую воду и принялся себя намыливать. Воняло страшно, и он с отвращением понюхал серый жирный кусок мыла. Да, жизнь Приска на острове была далека от цивилизованной. Неудивительно, что он мечтал о лучшей, достичь которую ему должна была помочь Ливилла. Пока Руф вытирал его, Сабин рассуждал вслух:
— Парни ждут, что я их построю, выступлю с короткой речью, пригрожу, назначу наказания, а потом все опять пойдет своим чередом.
— Да, трибун, в частях так обычно и бывает.
Сабин засмеялся:
— Откуда знать это такому зеленому юнцу, как ты? Я уже служил в одиннадцатом легионе в Эфесе, когда ты еще сосал материнскую грудь.