Собрание сочинений. Т.26. Из сборников: «Поход», «Новый поход», «Истина шествует», «Смесь». Письма - Эмиль Золя

Вот как я буду действовать.

В субботу вечером опубликую короткую статью, в которой расскажу о «Госпоже Жервезе»,[81] не слишком раскрывая ее содержание. В своей статье я сообщу, что на следующий день, в воскресенье, будет напечатан отрывок из этой книги.

И на следующий день опубликую отрывок.

Таким образом, мы вызовем большой интерес у публики. Я предпочел подождать, чтобы нанести более верный удар.

Преданный вам.

ИЗДАТЕЛЮ ЛАКРУА

Париж, 14 ноября 1868 г.

Милостивый государь!

Получил Ваше письмо и весьма удивлен. Я знаю, что Вы обязаны считаться с французским правосудием, и первый предупредил бы Вас, если бы думал, что издание моей книги может представить для Вас какую-нибудь опасность.

Прошу Вас, рассудите сами. «Мадлена Фера» уже была опубликована в «Эвенман» под названием «Стыд». Преследовать меня за это произведение, когда оно выходит отдельным изданием, незаконно. То, что разрешено периодической печати, нельзя запрещать издательствам. Г-н Бауэр, правда, говорил мне то же самое, что сказал Вам. Оказывается, действительно, имперский прокурор поставил ему на вид, что, хотя его и освободили от штрафа, как официальное лицо, это не значит, что дело сойдет с рук и мне, сотруднику «Трибюн».[82] Это самая настоящая предупредительная цензура, и вместо того, чтобы просить меня сделать купюры, Вы должны были бы помочь мне высказать прокуратуре свое мнение о ней. Вопрос состоит в следующем: можно ли преследовать автора за страницу в книге, которая уже была допущена цензурой? — С другой стороны, имеет ли право имперский прокурор заранее объявлять, что еще не опубликованная книга подвергнется преследованиям? Заметьте, что имперский прокурор говорил об этих будущих преследованиях самому директору газеты, которого он только что освободил от штрафа.

Поэтому я не соглашаюсь на предлагаемые Вами купюры. Для меня это вопрос права. Думаю, что мое достоинство требует, чтобы я шел вперед, навстречу угрожающей мне опасности. И если нужно, я во всеуслышание расскажу всю эту историю.

Я отказываю Вам в этих купюрах еще и по другой причине. В тех страницах, которые мне инкриминируются, заключается главная идея романа. Я заимствовал эту идею у Мишле и у доктора Люка, изложил ее трезво и убежденно. Я не собираюсь признавать, что написал нечто аморальное. Я предпочитаю, чтобы книга совсем не была опубликована. Впрочем, надеюсь, Вы поймете мои доводы и измените свое решение.

1869

© Перевод А. Тетерникова и М. Трескунов

ЖЮЛЮ И ЭДМОНУ ГОНКУРАМ

Париж, 9 января 1869 г.

Милостивые государи!

Обращаюсь к вам с просьбой. С 1 января я веду библиографическую рубрику в «Голуа», и обязанность моя — говорить о книгах, которые скоро должны появиться. Я очень хотел бы совершить нескромность по отношению к вашей «Госпоже Жервезе» при условии, что эта нескромность пойдет вам на пользу. Поэтому, прежде чем обмолвиться хотя бы словом, я решил посоветоваться с вами.

Что должен я рассказать, в каком смысле разрешите вы быть мне нескромным? У Лакруа, кажется, есть кое-какие заметки, которые он рассылает по газетам. Но я хотел бы большего. Недавно я дал пятьдесят строк из нового романа Гюго, и это наделало много шума. Не могли ли бы вы послать мне короткий отрывок, который возбудил бы любопытство, не удовлетворив его, — короткое описание на одну-две страницы? Это не помешало бы мне напечатать большой фрагмент за несколько дней до того, как книга поступит в продажу.

Сейчас дело единственно в том, чтобы внушить публике надежду на скорое появление одного из ваших романов.

К нескольким строкам, которые вы мне пришлете, я припишу два-три неопределенных суждения о вашей книге, не раскрывая ничего важного, и получится статейка, которая сможет быть вам полезной. Это мое единственное желание.

Соблаговолите сообщить мне ваши намерения как можно скорее и примите уверения в моей глубокой преданности.

ГЮСТАВУ ФЛОБЕРУ

Париж, 10 января 1869 г.

Милостивый государь и дорогой учитель!

Соблаговолите принять прилагаемую книгу[83] в знак уважения к Вашему великому таланту наблюдателя и художника.

Единственно, чего я хочу, это чтобы она не показалась Вам слишком недостойной Вашего внимания.

Прошу Вас принять уверение в совершенном моем почтении.

1870

© Перевод А. Тетерникова и М. Трескунов

ЭДМОНУ ГОНКУРУ

Париж, 23 июня 1870 г.

Милостивый государь!

Я вернулся из короткого путешествия слишком поздно, чтобы отдать последний долг тому, кого Вы потеряли.[84] Я страшно огорчен, что не мог прийти и пожать Вашу руку.

Это такая внезапная, такая страшная смерть, что со вчерашнего дня я чувствую себя совершенно опустошенным. Не могу опомниться.

Ваш друг.

ЭДМОНУ ГОНКУРУ

Париж, 27 июня 1870 г.

Мне хочется еще раз сказать Вам, как много у Вашего брата было неизвестных друзей; и я пришел бы и сказал Вам это лично, если бы не испытывал благоговения перед горем.

Не правда ли, он умер отчасти из-за равнодушия публики, из-за того, что самые его выстраданные произведения не встречали никакого отклика. Искусство убило его. Когда я прочел «Госпожу Жервезе», то ясно почувствовал, что в этом пылком мистическом рассказе слышится словно хрип умирающего; а когда я увидел, с каким удивлением и страхом публика приняла эту книгу, я подумал, что художник мог бы от этого умереть. Он был из тех, кого глупость поражает в самое сердце.

Так вот! Если он ушел от нас, потеряв бодрость духа, сомневаясь в себе, я хотел бы громко сказать ему теперь, что смерть его привела в отчаяние великое множество молодых умов. Ах, как мне хотелось бы, чтобы Вы были здесь, когда я сообщил эту ужасную весть моим друзьям, людям моего возраста, которые любили его и восхищались им издали.

На Вашей стороне вся молодежь, слышите, все искусство завтрашнего дня, все те, кто живет лихорадочной жизнью нашего века. «Умер Жюль Гонкур!» — я видел слезы на глазах многих; когда я произнес эти слова, вокруг меня воцарилась скорбь. Он не ушел из жизни бесследно, а Вы, Вы не остались один. Вот что я хотел написать Вам.

Я хочу сказать последнее прости Вашему брату в статье, которую напечатаю в какой-нибудь газете, но я подожду. Не хочу смешаться с толпой репортеров.

Ваш друг.

АНТОНИ ВАЛАБРЕГУ

Бордо, 29 декабря 1870 г.

Дорогой Валабрег!

Я не ответил Вам раньше, и по основательной причине: я был в Бордо, и Ваше письмо привезла мне моя жена, когда приехала сюда.

Я понял, что с «Марсельезой» ничего не выйдет[85] за неимением необходимых средств и приличного персонала, и бросил это дело. Чтобы лучше изучить обстановку, я согласился на должность личного секретаря Гле-Бизуэна. Мне обещают префектуру при ближайшем передвижении префектов. Тогда я увижу, что делать дальше.

Сейчас мое положение отлично. Все идет как нельзя лучше. На выборах в провинции мне обеспечен полный успех.

Вы правы. Если вам надоел Экс, Бордо может стать для Вас временным Парижем. Видите, я опередил Вас.

Пришлите весточку о себе, Вы доставите мне большое удовольствие, а если когда-нибудь приедете, приглашаю Вас завтракать.

Преданный Вам.

1871

© Перевод А. Тетерникова и М. Трескунов

ФИЛИППУ СОЛАРИ

Бордо, 12 февраля 1871 г.

Милый мой старина Филипп!

Наконец-то я могу рассказать тебе о своих делах и спросить тебя, как ты и твоя семья пережили осаду.

О себе могу рассказать в двух словах: я поехал с Ру в Марсель, чтобы основать там газету; потом меня вызвали в правительственную комиссию и назначили секретарем Гле-Бизуэна. Теперь, когда правительство Национальной обороны сложило с себя полномочия, я снова вернулся к частной жизни. Пока останусь в Бордо и посмотрю, как будут развиваться события, чтобы как можно скорее вернуться в Париж.

А как поживаешь ты? Как твоя жена, дочь? Отвечай с обратной почтой, чтобы успокоить меня относительно вашего здоровья. Скажи, что ты за это время сделал? Для искусства сейчас тяжелые времена. Но надо надеяться, что все это скоро кончится. Сообщи мне также, что знаешь об общих знакомых.

Поль на юге.[86] Ру и Валабрег здесь, в Бордо, вместе со мной. Базиль убит.[87] Гильме и Моне, кажется, в Англии.

Мои жена и мать здоровы и кланяются тебе и твоей жене. Они просят поцеловать твою девочку.