Живая статуя - Наталья Якобсон

— Так ты дашь мне свой плащ? — снова потребовала Флер.

Я развязал золотистые тесемки, снял тяжелую бархатную накидку и протянул ей.

— Возьми!

— Нет, лучше ты сам накинь мне на плечи, — Флер повернулась ко мне спиной, приподняла волосы над шеей и стала ждать, пока роскошный, искусно расшитый сложными узорами плащ окажется на ее плечах. Он мог бы упасть на них и без помощи моих рук, но я сделал так, как она хотела, накинул его поверх ее платья и успел заметить, шнурок позади корсажа порван, приоткрыт кусочек спины, а на нем тянется по бледной коже глубокий, загноившийся порез. Как долго у нее эта рана? Обычно царапины либо заживают сразу, либо воспалительный процесс уже не прекращается сам собой. Мне почудилось, что от раны исходит неприятный трупный запах. Все, хватит фантазировать. Флер — не труп. Она живая, и не надо искать какого-либо подвоха в ее внезапном воскрешении. Она больше не умрет. Просто я сам оказался слишком опрометчив и принял живую девушку за труп. И не имела больше никакого значения пометка на ее ладони. Флер должна жить. Ради меня…

— Хочешь, я исцелю ту рану на твоей спине? — чистосердечно предложил я, подумав, что порез, наверное, причиняет ей большое неудобство и боль.

— Какую рану? — Флер завязала шнурки плаща у себя под горлом и недоуменно посмотрела на меня.

— Ну… порез, чуть повыше лопатки. Я думал, ты о нем знаешь…

— Там нет никакого пореза, — возразила она. — Тебе показалось.

— Разве ты не ощущаешь боли, когда шнуруешь корсет или сейчас?

— Я ничего не чувствую, — тут же сказала она и добавила, чтобы подчеркнуть. — Ничего.

Она гладила рукой мягкую бархатную ткань, вертелась на месте и смотрела, как вспыхивают колдовские знаки на полах плаща, вышитые блестящими нитями.

— Чудесная вещь! Спасибо!

Знала ли она, что благодарности в ее глазах заслужил не кто-то, а дракон. Не часто меня за что-то благодарят. Правда, на этот раз я совсем не рассчитывал на «спасибо». Зато теперь я точно знал, что просить плащ назад будет бесполезно. Ну и ладно. Не в тряпках счастье. В замке у меня и так их излишек. К тому же, Флер эта вещь к лицу, куда больше, чем мне.

— А ты не помнишь, что случилось с тобой до того, как ты очнулась здесь? — осторожно стал допытываться я. — Ты была дома? К тебе заходил кто-нибудь? Может, кто-то посторонний настойчиво стучался в твою дверь?

— Не знаю, — протянула Флер и недовольно поморщилась. Обновка, явно, интересовала ее сейчас куда больше, чем мои расспросы. — А почему ты спрашиваешь?

— Да, так, — я пожал плечами, будто был не в силах это объяснить. Да и разве мог я сказать ей о том, в каком затруднительном положении оказался, когда раскрыл шкаф и обнаружил там ее бездыханное тело. Флер вряд ли была бы рада услышать все это от меня. К тому же, мне совсем не хотелось говорить ей о моем весьма оригинальном способе вернуть кого-то к жизни. Разве можно открывать душу перед этой взбалмошной хорошенькой девочкой. Как я могу рассказать кому-то, пусть даже ей, о своем таинстве, о своем преступлении и о той, другой умершей, которая встала с этого стола незадолго до того, как я принес в лабораторию Флер.

— Ты волнуешься обо мне? О том, как я провожу время и с кем? — заинтересовалась она.

— Я не это имел в виду, — Флер удалось меня смутить, и, если бы я был человеком, то, наверное, сейчас ощутил бы, как вспыхнут щеки. Хорошо, что румянец не мог меня выдать. Кожа оставалась белой, сердцебиение не усиливалось. Меня можно было назвать даже бесчувственным, хотя на самом деле я готов был провалиться сквозь землю, лишь бы только не чувствовать себя застигнутым врасплох. Как Флер могла думать обо мне так восторженно и одновременно так плохо? За кого она меня принимает? За дворянина, которому скучно ухаживать всего за одной дамой.

— У тебя живет птица? — Флер заметила сову. — Каково ей в таком унылом месте?

— Это сова, — я был рад сменить тему. — Только ее я подарить не могу ни тебе, ни кому-то другому. За ней нужен особый уход, — поспешно добавил я, потому что отдавать еще и клетку с питомицей мне совсем не хотелось. — Новому хозяину она может доставить множество хлопот.

— А тот забавный зверек, которого ты украл у меня? — Флер нахмурилась. Она ни на миг не сомневалась, что я совершил именно кражу, если не отдал гремлина ей. Я даже на нее не обиделся, ведь она не хотела подколоть, а, действительно, считала, что я поступил, как вор. И не важно, что это зверек хотел меня обокрасть.

— Надеюсь, ты его накормил. Он выглядел очень голодным.

— Да, он, и вправду, был голоден, но теперь доволен и сыт, и, клянусь тебе, я никогда не приведу его в такую мрачную лабораторию, — я обвел глазами своды помещения, и оно показалось мне тесным. По сравнению с целой небесной сферой, где я привык проводить время в полете, это, действительно, была теснота.

Мыши копошились где-то под потолком, сова нервно ухала и била крыльями по прутьям клетки. Кажется, она решила, что Флер представляет собой опасность.

Не бойся, я тебя ей не отдам, мысленно сказал я, но птицу это мало успокоило. Посторонняя в моей лаборатории внушала ей трепет и страх. Странно, разве может эта девушка, смиренно опустившая глаза и расчесывающая пальцами длинную прядь волос, хоть кому-то внушить ужас вместо восхищения.

Лишь бы только никакие бесплотные голоса не начали сейчас шептаться возле книги и хвалить своего господина за то, что он наконец-то нашел красивую спутницу, чтобы скрасить себе одиночество. Их любимой поговоркой стало то, что на вечность нужно подбирать себе достойную компанию, иначе будет скучно проводить весь этот неограниченный срок, сидя перед колдовским фолиантом и имея в собеседниках только тех, кто, к сожалению, не облечен в плоть и кровь. Такая мораль мне нравилась, и я отдавал должное их смекалке, но на этот раз мне не хватало только того, чтобы Флер живо заинтересовалась обрывками долетевшей до нее болтовни и начала приставать ко мне с вопросом: «а кто это шепчется там, в уголках, а ты уверен, что за печкой никто не прячется, а, может, все-таки стоит проверить, не забрались ли сюда посторонние». Конечно же, ей не придет в голову связать подозрительное перешептывание с уже закрытой, но все еще обладающей мощью книгой на пюпитре. Можно ли объяснить этой простушке, что, если в помещении звучали голоса, то это еще не значит, что их хозяева обладают телом. То, что до нее донесся чей-то разговор, это еще не признак того, что говорят между собой лазутчики, которых можно схватить или, по крайней мере, увидеть. Вряд ли мне бы удалось сделать понятным столь сложное объяснение для ее хорошенькой, но глупенькой головки. Даже при всех своих возможностях чародея я представлял это невероятным. Правда, я мог вдохнуть в кого-то частицу ума или, наоборот, наслать безумие, но делать Флер умнее, сообразительнее или талантливее мне совсем не хотелось. Иначе, это будет уже не она. Флер хороша для меня такой, какая она есть. А если я попытаюсь дать ей побольше разума, то снова произойдет катастрофа, так, уже вышло однажды, когда я сам оказался слишком опрометчив и влюблен. Я вспомнил об ученице, предавшей меня, о ее чистом, почти детском разуме, который, благодаря мне, пристрастился к пороку. Это я испортил ее, это я превратил ребенка в демона. Такого не должно повториться.