Прекрасная Габриэль - Огюст Маке

— Это вас не касается, — сказал женевьевец.

— Но меня касается глупость этого олуха, который хвастался передо мною, что перерезал веревку, на которой Понти повесил убийцу. Зачем вмешался этот трус не в свое дело и не оставил висеть то, что было повешено?

— Послушайте, тело, висевшее поперек его решетки, портило ему вид.

— А между тем вот ожил разбойник, злодей, который меня убьет, если я его не опережу! О, ваш ближний, как вы говорите, сделал прекрасивое дело!

— Он испортил совсем новую веревку, — сказал монах, — но это не причина, чтобы вы отняли у него его жену. Эти вещи делаются в свете, но не в монастырях. Итак, я вас увел.

— Чтобы видеть кавалера де Крильона.

— Имейте терпение.

— Вы ходили к герцогине Монпансье, которую не застали. Я полагаю, вы не там надеялись встретить кавалера де Крильона?

— Разве знаешь, где находятся люди? Но вот кто-то въехал за Новые ворота.

Инвалид наклонился с балкона.

— Граф де Бриссак, — сказал он.

— Надо сойти, — продолжал монах, — если вы не увидите кавалера де Крильона, то вы увидите графа де Бриссака. Это также воин.

— Если бы граф де Бриссак захотел, — сказал инвалид, вздыхая, — он позволил бы мне продажу на нынешнюю ночь.

— Разве ты не видишь, кум, — продолжал монах, — что этот испанец боится, чтобы его солдаты не заснули от твоего напитка?

Эти слова заставили задуматься Эсперанса, которого, впрочем, многое заставляло считать себя в исключительных обстоятельствах. На лестнице, которая скрипела под их ногами, монах наклонился к молодому человеку и шепнул ему на ухо:

— Будьте внимательны с испанцами; надо быть осторожным. Смотрите, слушайте, и чтобы ни один мускул в вашем лице не говорил…

Эсперанс сделал движение, как бы спрашивая причину этого совета.

— Испанцы недоверчивы, — отвечал женевьевец, приложив палец к губам.

«Стало быть, внизу больше возможности на развлечение, чем наверху», — подумал Эсперанс.

Оба вошли в караульню, где их присутствие не произвело никакого впечатления. Все присутствующие занялись исключительно парижским губернатором, который, возвращаясь, приказал отворить для себя ворота и которого караульные, забрызганные грязью, промокшие, проводили опять к воротам, не имея случая убить его, как получили приказание.

— Ну, капитан, — сказал Бриссак, подходя к дону Хозе с тем веселым видом, который не оставлял его никогда, — славную прогулку сделали вы; спросите ваших друзей, которые провожали меня. Не правда ли, господа, что вы довольно нагулялись? Вы свободны; поезжайте сказать герцогу Фериа, что вы видели.

Ворчание за дверью караульни отвечало на эти слова, и восемь испанцев не заставили повторить себе этого приказания, они исчезли.

— Мы сделали, по крайней мере, восемь лье, — продолжал Бриссак, — не встретив ни одного из этих всадников роялистских, которые, по словам герцога, наводнили окрестности.

— А! — сказал Кастиль.

— Погода слишком дурна для роялистов, дождь, ветер, грязь — это хорошо для храбрых испанцев. А я просто выбился из сил, еду спать и советую вам, сеньор Кастиль, и вашим солдатам сделать то же самое.

— Господа милиционеры уже храпят, — сказал испанец с надменным видом, — послушайте-ка.

В самом деле, на скамьях и на столе виднелось двенадцать милиционеров, погруженных в шумный сон. Женевьевец считал испанцев во время этой сцены. Он подошел к Бриссаку и Кастилю.

— Как! — сказал он. — Вы даже не встретили большого конвоя, который проезжал через Рюель в эту ночь?

— Какого конвоя? — спросил Бриссак, обернувшись, чтобы рассмотреть странную фигуру, вмешавшуюся в разговор.

— Я думал, что вы захватите эту добычу, — продолжал женевьевец. — Я сейчас говорил моему племяннику, когда привратник назвал вас: «Графу де Бриссаку посчастливилось, говорю я, это верно его герцогиня послала захватить денежный конвой Беарнца».

— Денежный конвой? — закричали Бриссак и Кастиль. Женевьевец приблизился и как бы нечаянно дотронулся до руки губернатора.

— Шестнадцать тысяч ливров, — сказал он, — новенькими экю.

— Черт побери, славная сумма! — вскричал Бриссак с алчным взглядом, неприметно толкнув ногой сандалии монаха. — Но ведь этот конвой — выдумки, как и кавалерия.

— Вы почему же это знаете? — спросил дон Хозе женевьевца.

— Мой монастырь в Безоне возле Рюеля, где должен проходить конвой. Он должен пройти, потому что сегодня утром приготовляли на смену лошадей для четырех повозок и даже у нас взяли лошадей.

Глаза испанца все более сверкали.

— Вы говорили о герцогине Монпансье — перебил он.

— Да, наш преподобный приор ее друг и послал меня предупредить ее об этом конвое. Я не нашел герцогиню в отеле, но оставил записку. Вот почему, зная, что граф де Бриссак за городом, я говорил себе: его послали навстречу этому конвою, и ему посчастливится.

— Шестнадцать тысяч ливров, — сказал Бриссак, — а герцогиня ничего мне не сказала!

— И вы прямо от герцогини пришли сюда? — сказал Кастиль, любопытство которого удвоилось.

— Да, сеньор, а ворота были заперты.

— Вы знаете, что они заперты всегда. Нет, их теперь отпирают!

— Но зачем вы выбрали эту дорогу в ваш монастырь?

— Это самая короткая.

Все ответы женевьевца были так ясны, так просты, тон, которым они были произнесены, носил отпечаток такой искренности, что испанец смутился до глубины сердца.

— Шестнадцать тысяч ливров! — повторил он.

— Я их пропустил! — вскричал Бриссак. — Вот была бы славная выгода.

Он вздохнул.

— Поеду спать, — сказал он. — Как бы то ни было, мой достойный брат, я тем не менее благодарю вас за ваше сведение. Если на дороге я найду друга верхом на свежей лошади и с пустым кошельком, я передам ему это дело. Спокойной ночи, господа; караульте хорошенько, дон Хозе, я возвращаюсь домой.

— Не можете ли вы приказать отворить для меня ворота? — сказал женевьевец Бриссаку, который уходил.

— А! Это касается капитана, я ничего не могу сделать у него.

— Останься, — шепнул Кастиль на ухо брату Роберу, — мы поговорим об этом.

«Он не устоит, он поедет за конвоем, — подумал Бриссак, — и бросит свой пост. Экий славный монах!»

— Если вы скучаете, племянник, — сказал монах Эсперансу, — пойдите поговорить с этими господами из народной милиции, которые говорят по-французски, как мы.

Эсперанс повиновался странному взгляду брата Робера и пошел к милиционерам, из которых большая часть так громко храпела. Вдруг его остановила рука, крепко сжавшая его руку под столом направо. Он вздрогнул и чуть не вскрикнул, узнав в одном из спящих Понти, левая рука которого закрывала голову, оставляя открытым лукавый глаз, сверкавший, как карбункул. Эсперанс еще не опомнился от удивления, когда налево под этим самым столом два колена схватили его ногу, как тиски. Офицер милиционеров, приподняв с усилием свою голову, отяжелевшую от сна, показал под забралом молодому человеку лицо, при виде которого Эсперанс чуть не упал навзничь.