Росток - Георгий Арсентьевич Кныш

ужом протиснулся между холодных мраморных урн и устало закрыл глаза: «Все. Теперь вытерпеть! Выждать! Золото дает власть...»

Утром приподнял крышку одной из урн, переложил туда драгоценности, оставив при себе лишь двадцать золотых червонцев. Обернул их в листки, вырванные из блокнота, чтобы не звенели в кармане.

В скупочном пункте золото купили без лишних расспросов и разговоров.

«Мое уваженьице, славный наследник недавно умершей бабушки! — положил на прилавок пачку денег шельмоватый оценщик. — Целую ручки за комиссионные! Готов и дальше к услугам. Если надо, познакомлю с нужными людьми».

Ёся зашел на почту и перевел себе в общежитие почти всю сумму. На обороте почтового перевода нацарапал несколько слов приветствия от бабушки из Бердичева. Выдуманная им Двойра Лейбовна обещала и дальше щедро помогать в учебе найденному внуку, чтобы он ни в чем не чувствовал недостатка.

Однокурсники прониклись уважением к «внуку» щедрой бабушки, выпили несколько бутылок вина за чуткое сердце Двойры Лейбовны и перенесли немудреные пожитки Ёси в уютную комнату недалеко от общежития, которую сдала ему старая полька пани Ванда.

Вскоре пани Ванда уехала в Польшу, и всю квартиру Ёся переписал на себя, конечно, не без соответствующей мзды некоторым чинам жилищного отдела горсовета.

Окончив институт и став врачом, Ёся темной глухой ночью последний раз посетил кладбище на улице Мечникова. Мокрый от пота, измученный пережитым страхом, он выгреб из урны все драгоценности в докторский саквояж и принес домой...

— В это время на моем пути появилась ты, Майя. Не стоит пересказывать все перипетии нашей семейной жизни. Ты их знаешь. Не знаешь только, каким образом я сошелся с ребе и его помощником. Все очень просто. Древний иудейский закон. Чем можешь, помоги единоверцу. Не можешь — дай хороший совет. Нет и хорошего совета? Сведи с человеком, у коего этот совет найдется. Ближе держись своих в мире чужаков. Пускай корни в их обычаи, науку, промысел. Лечи их тела, и они сами отдадут тебе свои сердца. У тебя будет положение в обществе и достаток. И тебе не будет равных среди туземцев, ибо не на их плечи ты опираешься, не их разумом живешь, не их руки тебя поднимают...

Золотых дел мастера хорошо знают друг друга. Кое-что узнали и про Иосифа Самуиловича. Но только кое-что. То есть лишь то, что у него имеется золото.

К тому времени уезжал в Израиль ребе Кахане, доверенное лицо и негласный опекун капиталов митрополита Андрея Шептицкого, который в годы войны спас от уничтожения и самого Давида Кахане, и Ицхока Левина, и еще нескольких видных иудеев. Смерть миновала их, потому что они спрятались от «очистительных» акций под крышей митрополичьего жилища, куда не всякий гитлеровец отваживался заглянуть, поскольку греко-католический митрополит пользовался поддержкой апостольской курии в Риме — она подпадала под действие статей конкордата между фюрером и папой.

Выждав удобный момент, Иосиф Самуилович проник в квартиру в скромном неприветливом здании, где прощался с единоверцами Кахане. Он положил на плоский полированный столик толстую пачку червонцев, несколько ниток мониста с алмазами, несколько золотых пластинок.

«Нашим единоверцам... Для дела Сиона...»

«Уважение и благодарность тому, кто дарует, — Кахане оценил вес и значимость дара. — Целесообразно объединить... Благодарность местных жителей, спасенных милостью их экселенции Андрея Шептицкого, и наших, колонизирующих пустынные земли древнего Ханаана».

«Неужели? — встрепенулся Иосиф Самуилович. — Когда?»

«Время покажет».

«Пусть тогда все пойдет для нового Израиля! Было бы хорошо, если бы в его столице был возведен памятник спасителю и опекуну иудеев, рожденных этой землей...»

«Да будет так!» — кивнул Кахане.

Иосиф Самуилович поклонился.

Кахане сгреб его драгоценности и деньги в металлическую чашу.

«Присоединим к остальному... Вам, уважаемый, наша община и каждый ее член в отдельности окажут всевозможную поддержку и содействие, чтобы вы заняли достойное место и положение... Тот, кто станет чинить препятствия, будет заклеймен проклятьем бога Адонаи. Вы, Иосиф, получите рекомендации...»

Эти рекомендации привели Иосифа Самуиловича к заместителю ребе Кахане — нынешнему руководителю еврейской общины и его предприимчивому помощнику.

К Иосифу Самуиловичу начали обращаться уважаемые люди с просьбой поставить зубной протез, заменить коронку. Шаг за шагом нащупывались и протаптывались тропинки к более важным и ценным связям. Не без помощи и совета влиятельных иудеев Иосиф Самуилович создал облегченный зубной протез, новый способ его изготовления. Спустя несколько лет подал заявку на изобретение, чтобы получить патент. Зачем? А какой толк от богатства, если ты не можешь воспользоваться им? Попробуй в стране, где все принадлежит государству, зажить на широкую ногу, черпая все жизненные блага из бесконечного золотого ручейка, текущего от благодарных клиентов. Тут же схватят за руку и...

Вот для чего нужен был новый протез, заявка на патент. Все это стало непроницаемой стеной для недреманного ока инспекторов, контролеров, ревизоров...

— За той стеной, Майя, и вырос твой дворец! Очаг, вернувший тебя ко мне... Ты увлеклась своими опытами в лаборатории... А я хочу... Мечтаю... Жажду иметь свое собственное дело... Расходы мои... Доходы мои... И твои...

Все это Иосиф Самуилович говорил, не поднимая глаз, поглаживая пальцами покрашенные голубой краской доски столика. И Майе казалось, что обращается он не к ней, а к кому-то еще. Но к кому? Ведь их здесь только двое.

— Ты действительно непрост... — поджала пухленькие губки Майя. — Прости, что раньше не разглядела.

Иосиф Самуилович придвинулся ближе, взял руку Майи, припал губами к чутким пальцам.

— Мы уедем... Не никчемными людьми... Не голодранцами... Доверяюсь тебе, вопреки запрету торы. Два человека знают... Впрочем, тебе ни к чему имена! Существенное скажу... В прошлом году нужные люди подсказали... Я переправил часть своих средств туда, где никакой ревизор, никакой контролер их не достанет. Дипломатическая почта неприкосновенна. Поняла?

Майя медленно отклонилась назад, прислонилась к стволу сосны. Ей было приятно, что имеется хоть какая-то опора в любимом лесу, что привычные, много раз виденные, запечатленные взглядом и прикосновением деревья, трава, листья не отдалились, не стали чужими.

Вон сбоку покачивается тимофеевка, рядом с ней барвинок, болиголов, ромашка. Они нежно, приветливо примут шаг ее босой ноги, подарят приятный холод и мягкость своих стеблей, запах цветков и скромную раскраску лепестков. Где еще найдешь такое, что вросло в сердце, в каждую клеточку? Где?

Не отрывая взгляда от цветов, Майя с трудом