Договорились. Часть 2 - Ирина Воробей

не подумав, что это может быть неприлично. Зайкин и не возмущался. В хламе, который он носил с собой: платочки, влажные салфетки, несколько тюбиков разных кремов, два вида наушников с проводами и без, и много чего еще, пришлось хорошенько покопаться, чтобы найти таблетки в специальной аптечке, которая пряталась в боковом кармашке. Там были всякие обезболивающие, противовирусные и презервативы. Отыскав антигистаминное средство, она положила его на стол.

— Спасибо.

Зайкин чмокнул ее в щеку и выдавил одну капсулу из пачки прямо в рот. Стакан опустошил следом. Ей сразу полегчало, а то рассказанная им вчера история пугала возможностью легко повториться.

Пока он готовил завтрак, она делала утренние процедуры. Потом поменялись. Он пропал в ванной, а она села за стол, чтобы позвонить матери, узнать о Полине.

— Карочка, рада, что ты позвонила, — мать как будто плакала. — Как раз молилась за тебя. Ты убежала тогда… Я так мучилась. Места себе не находила.

— Могла бы и сама позвонить, — пробурчала Карина, едва слышала сама себя.

— Что говоришь? — мать тоже не разобрала.

Карина уже не испытывала столько боли, как в пятницу, но принять все это до конца пока не могла. Просто теперь знала, что и как было. Обида на отца никуда не делась, а на мать как будто выросла. За то, что позволяла ему срывать злость на ней и на Полине тоже. Девушка не могла знать, что они чувствовали все эти годы и не хотела. Ей своих страданий хватало сполне. Но остро ощущала несправедливость того, как ее мучили с самого рождения. Она могла вообще никогда не узнать эту историю, и так всю жизнь и думала бы, что сразу родилась неугодной, неуклюжей, никчемной, той, которую априори должны презирать и унижать. В ней это ощущение так и жило, въелось в корень сознания, и ничем, наверное, уже не выкорчевывалось. Просто приходилось осознавать каждый раз, что она не заслужила того, что пережила, а еще понимать, что пережить заново это невозможно. И смиряться с собственной участью потихоньку.

— Ничего, — ответила спустя пару секунд. — Я не об этом сейчас. Как Полина?

— Со вчерашнего дня сидит в своей комнате, — мать охотно переключилась. — И нас не впускает, и сама не выходит. Даже поесть. Из-за чего повздорили-то?

Карина вздохнула глубоко.

— Да так, девчачье. Я ее завтра встречу, извинюсь.

— Впервые такое, — мать насторожилась. — Что ты натворила?

— Да ничего такого, — уши краснели. — Просто… мнениями… разошлись.

— Насчет чего?

— Да ничего, мам. Неважно.

— Ну, как неважно? — в трубке затрещало возмущение. — Вы же сестры родные! Зачем так ссориться-то, из-за неважного? Мы помрем, только вы друг у друга останетесь.

Эти слова пронзили Карину, аж позвоночник вытянулся и дыхание сбилось. Хотелось поправить, что вообще-то они племянница и тетя, но показалось неуместным.

— Сестру беречь надо, роднее все равно никого не будет.

В голосе матери слышались слезы. Карина выдохнула и ответила мягче.

— Да, мам. Я знаю. Надеюсь, Поля тоже. Завтра постараюсь с ней помириться.

Закончив разговор, она разложила по пиалам кашу из гречневых хлопьев с ягодами, которую приготовил Зайкин, и ждала его из душа. Он застрял там на целых минут сорок. Пришлось бесцельно копаться в соцсетях, пролистывать новости, усмехаться мемам.

— Полина не отвечает? — парень возник над ее головой сзади, заглянул в экран телефона, на котором открылся профиль сестренки.

— Мама говорит, заперлась в комнате, не выходит.

Он сел на стул рядом и придвинул пиалу с кашей.

— Завтра хочу ее у музыкалки подкараулить, чтобы поговорить. Сразу после пар поехать.

— Хорошо, — синий взгляд остановился на ее измученном лице. — Не переживай. Рано или поздно мы до нее достучимся.

Карина опустила длинные ресницы и принялась завтракать.

— И когда мы поедем на кладбище? — спросила она, сунув в рот очередную ложку с хлопьями.

— Если ты готова, то сразу, как поедим.

— А что там… на кладбище? — девушка спрашивала осторожно, потому что чувствовала деликатность темы, не хотела давить или проявлять излишнее любопытство.

— Много чего. Могилы, трупы, кресты. Кустарники. Памятники. Кошки.

Она закатила глаза.

— Ты понял, о чем я.

Зайкин улыбнулся сначала, но потом сплющил губы до линии.

— Там мой друг.

Карину почему-то это остановило от дальнейших вопросов. Она заметила зачатки слез. Лицо красноречиво описывало его боль. Парень оставил ложку в пиале и поднялся.

Собирались они размеренно и также не спеша ехали. Воскресенье пробивалось сквозь лобовое стекло тусклым солнцем и серым небом. На дорогах было спокойно. Казалось, все решили никуда не спешить. Даже пешеходы терпеливо ждали зеленого, а не ломились на красный.

Зайкин в этот раз был молчалив и угрюм. Брови всю дорогу хмурил, иногда поджимал губы. Карина поглядывала то в окно, на полусонные улицы города, то на него и долго не решалась задать вопрос, который мучил ее с фестиваля. Но раз он сегодня обещал рассказать ей всю историю с бывшей, решила, что будет готов ответить и на этот вопрос.

— Ты с ней переспал тогда? С Линой. За мяч для Варда.

Зашуганные карие глаза пробежались по его профилю и убежали к помпезному зданию на углу, который они быстро проехали. Зайкин скорчил рожу, будто сама мысль вызывала в нем отвращение.

— Нет, конечно.

Отлегло. Карина уткнулась лбом в стекло и задышала свободнее.

— А помада откуда?

— Ну, она приставать пыталась, — он повел плечами, сбрасывал мурашки. — За этот мяч я просто обещал с ней поговорить, то есть выслушать. Спокойно выслушать все, что она захочет сказать.

Карина приподняла бровь и с вопросом посмотрела на Зайкина, ждала пояснений. Но он опять замолчал и отвлекся на дорогу, чуть не пропустил съезд с шоссе. В магазинчике по пути парень купил «Швепс» и «Эмэндэмс» зачем-то.

Кладбище было огорожено красивым забором, черным, вычурным, и больше походило на лесистый парк. Арочные ворота обвивались плющом. У входа стояли клумбы, уже опустевшие к зиме. Главная дорожка из красного гравия вела вглубь. Памятники, заборчики и кресты виднелись сразу от парадного въезда.

Они свернули направо и пошли по тропинке, держась за руки. Зайкин чуть шатался на каждом шаге. Ботинками сбивал гравий и распылял его в сторону. Карина каблуками утопала в рыхлой почве, потому шли небыстро.

— Я просто даже не знаю, с чего начать, — начал парень сдавленным голосом.

Девушка посмотрела на его профиль, опять увидела слезливые глаза. Это точно не могла быть аллергическая реакция. Он прятал взгляд, старался идти чуть впереди, чтобы она не могла видеть его лица. Жевал губы. То крепче сжимал ее пальцы, то почти распускал ладонь, но всегда подхватывал кончики.

— Я помню