Костры на берегах - Андрей Леонидович Никитин

могли остаться лежать гарпуны и прочие предметы — ножи, топоры, шлифовальные плиты, — на которые никто из современников не покусился. Поодаль от этого было еще одно подобное стойбище, значительно менее разрушенное, что давало возможность в будущем заняться его исследованием. На востоке Терского берега обитатели этих двух крупных стойбищ были явно пришлыми людьми, их родину следовало искать западнее и южнее, там, где были известны лабиринты и где находились надежные свидетельства обитания именно морских охотников.

В первую очередь на скалах возле реки Выг.

Низовья реки Выг у впадения ее в Белое море знамениты множеством изображений, выбитых тысячелетия назад на скалах возле воды. Впервые их исследовал и описал А. М. Линевский, археолог и писатель; их изучал В. И. Равдоникас, А. Я. Брюсов и многие другие археологи, представлявшие, как и с лабиринтами, две точки зрения — «реальную», или бытовую, и «ритуальную», или магическую. Теперь, когда в результате раскопок Ю. А. Савватеева открыто еще большее число рисунков, находившихся под намытым рекой песком, в котором лежали остатки неолитических стойбищ, представляющих разные археологические культуры, можно видеть, что правы были и те и другие. Каждый из них для подтверждения своей точки зрения обращался к разным группам рисунков, к изображениям, отличавшимся и по своему содержанию, и по стилю.

Здесь можно видеть громадные, чуть ли не в натуральную величину вереницы лосей, выполненные художником первобытности изящно и точно; здесь есть интереснейшие по своему повествовательному динамизму «комиксы», рассказывающие об удачной охоте на этих великанов северных лесов зимой — потому что охотники передвигаются на лыжах; сцены весенней и осенней охоты с луком и стрелами на боровую дичь и на стаи водоплавающей птицы. Здесь можно увидеть картины военных столкновений, какие-то загадочные действа, происходящие с большим количеством участников, — танцы или торжественные шествия обнаженных людей, так что действие, без сомнения, происходит летом, и рядом с ними — выступление в поход отряда лыжников… Тут же отдельные изображения птиц, зверей, изредка — рыб; «конфликтные» сцены, действующие лица которых оказываются проткнуты стрелами, а рядом или в непосредственной близости — какие-то загадочные звезды, розетки, изображения одноногой фигуры «беса», как его именовали местные жители, и выбитые в камне отпечатки человеческой ступни…

И все-таки больше всего здесь рисунков, связанных с морем, морским промыслом, охотой на морского зверя, с морскими экспедициями и даже военными столкновениями на море.

Везде здесь можно видеть изображения нерп, белух, причем как отдельных животных, так и в момент охоты на них. Морские охотники, стоящие или сидящие в лодках, мечут в животных гарпуны. В ряде случаев животное оказывается загарпунено сразу с нескольких лодок — от них к нему протягиваются натянутые прямые или только еще распускающиеся линии, изображающие длинные и гибкие кожаные лини, соединявшие наконечник гарпуна с лодкой. Но самое любопытное в этих сценах, на мой взгляд, — сами лодки.

На всех без исключения «каменных полотнах» мы видим один и тот же определенный тип судна с высоко поднятым форштевнем, обязательно украшенным головой лося, точно так же, как в более позднее время это можно видеть на лодках бронзового века среди наскальных изображений Швеции; с выступающим снизу наподобие тарана килем, предохраняющим судно от внезапного удара о камень, с украшенным румпелем на корме. Суда легкие, широкие, маневренные, с высокими бортами, не боящиеся морской волны. И представлены они двумя видами. Первый — большие суда, предназначенные, как можно думать, для дальних морских путешествий или охотничьих экспедиций. На них можно насчитать от 16 до 24 человек команды, обычно 19–21 человека, и в этой повторяемости уже чувствуется определенная стандартизация. Второй вид, собственно промысловые суда, как правило, несут на себе экипаж из трех, реже — из двух или только одного человека. И это особенно интересно, потому что на память сразу же приходят каменные очаги на мысу Востра, вокруг которых я неизменно находил один, два, но, как правило, именно три жальца от наконечников гарпунов!

Другими словами, каждый из очагов стоянки Востра можно было достаточно надежно связать с экипажем одной промысловой байдары, изображенной на скалах Выга. А это позволяло уже прямо отождествлять обитателей сезонного стойбища морских охотников на Терском берегу с художниками, изображавшими их морской быт на скалах Карелии.

Было здесь и еще одно немаловажное обстоятельство. До раскопок Ю. А. Савватеева наскальные изображения приписывали людям, остатки поселений которых были найдены здесь же. Однако в материалах этих поселений не обнаружили не только наконечников поворотных гарпунов, но и вообще предметов, которые можно было бы связать с культурой морских охотников. Недоумение рассеялось, когда оказалось, что эти остатки не одновременны, а намного моложе петроглифов, которые перекрыты их культурными слоями. А действительные остатки материальной культуры древних охотников и художников представлены не кремневыми, а опять-таки кварцевыми орудиями и сланцевыми ножами и гарпунами, лежащими под песчаными наносами…

Но где доказательство, что их владельцы были строителями лабиринтов? Ведь здесь, среди тысяч изображений, не было найдено ни одного сколько-нибудь похожего на изображение каменной спирали!

Впрочем, если подумать, то на скалах Выга напрасно было искать изображение лабиринта. И не только потому, что сама каменная спираль символизировала вход в подземный мир, а «изображение изображения» в первобытном искусстве просто не могло иметь места. Главным было то обстоятельство, что скалы низовьев Выга являли собой «зеркало живого», своего рода изобразительный архив мира живых, копившийся на каменных «полотнах» — или на «листах каменной книги», как выразился когда-то очень удачно А. М. Линевский, утверждавший «реалистическую», «бытовую» точку зрения на петроглифы. Лабиринты же принадлежали миру трансцендентному, связывая с собой мир живых и мир мертвых.

И хотя на беломорских петроглифах можно видеть во множестве убитых людей, они отнюдь не мертвецы: это изображения живых врагов, пораженных стрелами, та их зримая оболочка, которая принадлежит сущему, хотя уже расстались со своей душой, отправившейся в предназначенный ей путь в царство теней.

Вот почему не следовало искать здесь того, чего и быть не могло. Гораздо важнее было увидеть то, что есть, в первую очередь — всю ту морскую тематику, которая подтверждает догадку о существовании на Белом море высокоразвитой и, что особенно важно, единственной среди всех остальных культуры морских охотников и мореходов. Это ее создатели освоили пространство Белого моря, изучили его берега, обжили Соловецкий архипелаг, ставший для них своего рода «Елисейскими полями блаженных», «страной предков», центральным племенным святилищем. Постепенно, отправляясь во все более далекие плавания, открывая для себя берега Северной Европы и осваивая их, они приносили с собой не только свое мореходное и кораблестроительное искусство — великолепные по судоходным качествам и грузоподъемности легкие суда с деревянным каркасом,