Костры на берегах - Андрей Леонидович Никитин

поскольку он стал символом тернистого пути человеческой души, ищущей выхода к свету, но по своей греховности обреченной на блуждания и страдания. А пересказанные «Илиада» и «Одиссея», полюбившиеся воинственным скандинавам, для которых древнегреческие герои были всего лишь «добрыми викингами», дали повод назвать крупные лабиринты «троянским замком».

Не то было на русском Севере. Если в западных странах даже в переименованиях загадочных сооружений слышались отголоски прошлого, предполагавшие явную историческую преемственность, будь то память о плясках фей или существование подземного царства, то совсем иную картину исследователь встречал в Карелии и на Белом море. Ничего таинственного и волшебного, по мнению поморов, в каменных спиралях не было. Если саамы что-либо и знали о лабиринтах, то нити, связывавшие их с прошлым, были оборваны окончательно и бесповоротно. По мнению же русских обитателей берегов Белого моря, все лабиринты построены Петром I в ознаменование посещения данного места или Пугачевым и его сподвижниками, наглядно показывая, как коротка народная память и как она оказывается фантастична в отношении к собственной истории.

Ну а к каким все-таки выводам пришли археологи?

Собственно говоря, все, что высказывали по этому поводу ученые, можно свести к двум точкам зрения, попеременно преобладавшим в науке, — так сказать, «реалистической», или бытовой, и магической, или сакральной. И хотя первая из них, выдвинутая и наиболее подробно разработанная известным исследователем Севера Н. Н. Туриной, получила распространение значительно позднее, чем вторая, обоснованная Н. Н. Виноградовым и А. Я. Брюсовым, свое изложение я начну все-таки с нее, потому что ее сторонников и сейчас можно встретить в науке и в популярной литературе.

В свое время, изучив расположение и форму лабиринтов на карельском берегу, связь их с тоневыми участками, а главное — невысокое положение каменных спиралей над уровнем моря, Н. Н. Турина предположила, что сохранившиеся на берегу лабиринты являются моделями рыболовных ловушек. Сами ловушки сооружались на морском дне, обнажаемом отливом. Спирали, выложенные из камней, служили, по ее мнению, основанием для шестов, переплетенных еловыми или ивовыми прутьями. Зайдя в такой лабиринт во время прилива, когда ловушка на 1,5–2 метра скрывалась под водой, рыба, дойдя до центра, уже не могла повернуться, чтобы выбраться назад. Когда же наступал отлив, рыболовы беспрепятственно вынимали обсохшую на дне рыбу.

Логика в таком предположении была, хотя оставалось непонятно, что могло заставить рыбу лезть в тесный проход, который она легко могла бы миновать. Но тут на память приходили конструкции современных ставных неводов, соединенных с берегом стенкой из сети, которая и направляла идущую рыбу в щель невода, а вместе с тем — выложенные из камней невысокие стенки, точно так же соединявшие кое-где лабиринты. Вот почему, если поначалу я довольно скептически отнесся к этой гипотезе, позднее, познакомившись ближе с различными способами рыбной ловли на Терском берегу, понял, что все дело в том, о какой рыбе идет речь. Семга, конечно, в подобную ловушку вряд ли зайдет. Но камбалу, например, терские поморы до сих пор ловят простейшим способом, выкапывая в песке при отливе много мелких ямок. Ямки оплывают при приливе, их затягивает песком, но углубления остаются. При начавшемся отливе в них ложится камбала, и когда наступает осушка, рыболовам остается только ходить с ведром или корзиной, собирая свежую рыбу…

Правильно подметив обязательное положение лабиринтов на берегу моря, а на Кольском полуострове еще и рядом с тоневыми участками, причем на мурманском побережье удалось в ряде случаев неподалеку от лабиринтов обнаружить стоянки древних рыболовов, Н. Н. Турина предположила, что модели лабиринтов напоминали древним рыболовам, в каком месте их ставить и как ориентировать вход в них относительно берега и сторон света. Правда, осталось неизвестным, почему в некоторых случаях, как на Соловецких островах, в одном месте расположено сразу несколько одинаковых гигантских моделей? Не обратила она внимания и на другие каменные сооружения, столь обильно представленные на Соловецком архипелаге, хотя с работами Н. Н. Виноградова, a тем более А. Я. Брюсова она была хорошо знакома и сама бывала на беломорских островах.

Между тем именно в этих работах впервые было высказано предположение, что лабиринты следует рассматривать в комплексе не материальной культуры обитателей древнего Беломорья, в одном ряду с каменными скребками, очагами, остатками жилищ, охотничьими и рыболовными ловушками, а в комплексе культуры духовной. Они заключали в себе определенные представления их строителей о мироздании, по-видимому — о космогонии и о месте человека в системе природы. Одиночные лабиринты, разбросанные по берегам морей, находящиеся в различном окружении, давали их исследователям широкий простор для различных догадок и гипотез. Но стоило им обратиться к Соловецким островам, общепризнанному центру своеобразной «культуры лабиринтов», как все открывающееся взгляду заставляло отбросить попытки «реального» толкования этих удивительных памятников человеческой мысли и духа.

Виноградов и Брюсов работали на Соловецких островах в разное время, но одинаково считали, что лабиринты — святилища, алтари древности. Правда, такую точку зрения требовалось еще и доказать. После безрезультатных попыток обнаружить что-либо под спиралями, оба ученых обратились к каменным кучам, лежавшим в кольце лабиринтов на Большом Заяцком острове, позволяющим думать, что они-то и есть то самое «ядро», ради которого создано все остальное. Уже само присутствие среди куч разрушенных дольменов утверждало мысль, что здесь находится огромный «город мертвых». Обращала на себя внимание и такая особенность: прямые входы, подводящие к центрам гигантских лабиринтов, окружающих каменные кучи, были сложены так, что входящий в них оказывался обязательно лицом к этим сооружениям и никогда — спиной или боком.

Здесь требуется пояснение, без которого нельзя правильно представить ни действительную форму, ни вероятное назначение лабиринтов. «Двойная каменная спираль» — образ более художественный, чем точный, хотя он и бытует в научной литературе. На самом деле идущий по «спирали» проходит на каждом витке не полную окружность, а, дойдя до крутого поворота, начинает движение в обратном направлении. Полувитки, заполняющие своими почти смыкающимися дугами круг или овал, имеют конечной точкой центр лабиринта. По своему рисунку лабиринт больше всего напоминает положение стальной спирали на керамическом основании электроплитки. Узкий, постоянно меняющий свое направление проход уводил идущего не просто в центр, но как бы в глубь лабиринта, отмеченного всегда группой крупных камней или неясной каменной конструкцией.

Все это убеждало меня, что лабиринты служили входами в подземное царство мертвых, о чем, кстати сказать, недвусмысленно напоминали связанные с ними легенды. Феи, эльфы, дверги, йотуны — все они были выходцами «с того света», куда завлекали неосторожных путников или любопытствующих искателей приключений. Запутанный вход в подземный мир предназначался здесь не для живых, а для душ умерших. Поэтому так нужны были здесь изгибы и повороты, чтобы, пройдя однажды «туда», душа не