Книгоедство. Выбранные места из книжной истории всех времен, планет и народов - Александр Етоев

Восемнадцать лет Мариэтте Шагинян было в 1906 году, а вот кусочек из того же Ходасевича о Шагинян начале 20-х:

В конце 1920 года, уже в Петербурге, однажды мне показали номер тогдашней «Правды» с отвратительнейшим доносом на интеллигенцию, которая, чтобы насолить большевикам, сама себя саботирует — припрятывает продукты, мыло, голодает и вымирает назло большевикам, а могла бы жить припеваючи. Подпись: Мариэтта Шагинян.

Через несколько дней встречаю ее. Спрашиваю, — как ей не стыдно. Говорю, что пора бы уж вырасти. Она хватается за голову:

— Донос? Что я наделала! Это ужасно! Я только что из Ростова, я ничего не знаю, как у вас тут. Я хотела образумить интеллигенцию, для нее же самой. Все мы в долгу перед народом, надо служить народу. Массы… Маркс… Иисус Христос… Товарищ Антонов…

И еще, в связи с Гумилевом:

Она готова была куда-то помчаться, протестовать, вступаться за Гумилева… А когда Гумилева убили, она не постеснялась административным путем выселить его вдову и занять гумилевские комнаты, вселив туда своих родственников…

А вот о той же Шагинян середины 20-х годов, но словами Н. Мандельштам:

…Глухая зануда, размышлявшая о Ленине и Гете и находившая прямую связь между ‹…› полезной деятельностью Фауста и знаменитым планом электрификации нашей молоденькой социалистической страны.

Мариэтта Шагинян прожила до 1982 года (родилась в 1888), лауреат Сталинской премии (1950) за книгу очерков «Путешествие по Советской Армении» и Ленинской — за четырехтомную эпопею о Ленине («Семья Ульяновых» и т. д.).

Шаляпин Ф.

Когда Шаляпин не пел — а не пел он, когда был пьян, — вместо него на сцену выпускали дублера Власова. Так вот, по этому поводу Константин Коровин рассказывает такую историю. Ехал как-то Шаляпин на извозчике выпивши из гостей. Ехал-ехал и вдруг спрашивает извозчика: «Скажи-ка, — говорит, — ты поешь?» — «Что вы, барин, — отвечает ему мужик. — Только разве что когда крепко выпью». — «А вот я, когда крепко выпью, — хвастается в ответ Шаляпин, — за меня тогда поет Власов».

Вообще, любые воспоминания о Шаляпине, кроме прославления его как артиста, в основном рассказывают читателям о его ссорах, скандалах на публике, издевательстве над людьми, зависти, мелочности, жадности, грубости и прочих проявлениях характера, которые человеку не знаменитому обычно вменяются как порок. В случае же с великим Шаляпиным эти свойства человеческой личности переходят лишь в разряд анекдота.

Сам Шаляпин свои пороки считал наследием тяжелого детства и несчастливой юности:

Трудно давался мне пятачок. Волга, бродяжные ночлеги, трактирщики, крючники, работа у пароходных пристаней, голодная жизнь… Я получаю теперь очень много денег, но, когда у меня хотят взять рубль или двугривенный, — мне жалко. Это какие-то мои деньги. Я ведь в них, в грошах, прожил свою юность…

А вот как Шаляпин оправдывал свои грубость и нежелание прощать кому бы то ни было былые обиды:

Помню, как одна антрепренерша в Баку не хотела мне заплатить — я был еще на выходах, — и я поругался с ней. Она кричала: «Гоните в шею эту сволочь! Чтобы духу его здесь не было!» На меня бросились ее прихвостни. Вышла драка. Меня здорово помяли. И я ушел пешком в Тифлис. А через десять лет мне сказали, что какая-то пожилая женщина хочет меня видеть: «Скажите ему, что он пел у меня в Баку». Я вспомнил ее и крикнул: «Гоните в шею эту сволочь!» И ее выгнали из передней.

Вот такой был непростой человек, этот Федор Иванович Шаляпин.

Шейнин Л.

Все книжки Льва Шейнина обучают искусству бдительности. Писать он начал еще в двадцатые, еще до следственно-прокурорской деятельности, которой занимался без малого тридцать лет (с 1923 по 1950), публикуется также с конца двадцатых. Говорят, это он посадил в 1941 году писателя Льва Овалова, разболтавшего в своей книге о майоре Пронине некие государственные секреты. В моей библиотеке есть небольшая книжечка «Берегись шпионов!» (ОГИЗ―Политиздат, 1943), по сути представляющая квинтэссенцию творчества этого популярного в 50-60-е годы автора.

«Это случилось летом 1942 года», — с такой незамысловатой фразы начинается книга.

Далее рассказывается о том, как усталые бойцы на подходе к линии фронта устраивают привал, валятся в траву, и тут… «Вдруг где-то недалеко запела скрипка… Ей тихо вторил баян. Несмотря на усталость, бойцы потянулись на музыку — так приятно было вдруг услышать вальс „На сопках Манчжурии“». Музыкантов было двое — «совсем седой, плохо одетый старик и средних лет женщина, по-видимому его дочь». Женщина играла на скрипке — «скрипка под ее ловкими пальцами пела нежно и ласково». Зато у старика, игравшего на баяне, со звуком получалось не очень. Инструмент хрипел, голос у баяна был «странный, какой-то сдавленный». Сыграв бойцам «На сопках Манчжурии» и получив от них в награду хлеб, сухари и деньги, старик объяснил солдатам, что они с дочерью спасаются от немцев, пробираются в город К. к родственникам. Политрук Иванов, сопровождавший солдат, поинтересовался стариковским баяном: «А почему он у тебя на переборах срывается?» — и предложил баян починить: «Большой я в этом деле любитель». Старик баян починить не дал, упорный политрук стал настаивать, женщина встала между Ивановым и стариком, и наконец политрук сдался. Сошлись на том, что музыканты сыграют для бойцов что-нибудь напоследок и отправятся дальше. «Это можно, — добродушно ответил старик и вытер грязным платком сразу вспотевший почему-то лоб. — Машенька, сыграем „Железняка“». Когда они кончили играть, политрук подошел к старику и резко вырвал из его рук баян. «Из лопнувших мехов старой гармонии вывалился немецкий радиопередатчик».

Поняли, кем на самом деле были эти мнимые папаша и его дочка? Гитлеровскими шпионами, под видом музыкантов собирающими сведения о красноармейских резервах, вот кем.

Далее у Шейнина идет короткое резюме: «Беженцы, слепцы, гадалки, добродушные с виду старушки, даже подростки — нередко используются гитлеровцами для того, чтобы разведать наши военные секреты, выяснить расположение наших частей, направления, по которым продвигаются резервы. Одним из методов, наиболее излюбленных немцами, является засылка лазутчиков под видом раненых, бежавших из плена, пострадавших от оккупантов, вырвавшихся из окружения и т. п.».

Таких шпионских историй в книжке Шейнина несколько. Особо драматичен рассказ об Адаме Иваныче, клубном работнике, руководителе драмкружка в маленьком городке недалеко от границы. Этот одинокий старик из родственников не имел никого — «кроме внучки Тамуси, десятилетней девочки-пионерки, оставшейся сиротой после смерти дочери Адама Иваныча, погибшей от туберкулеза». Весь город восхищался любовью этого человека к сиротке-внучке. Но восхищение это длилось не вечно. Однажды, рассказывает нам Шейнин, Адам Иваныч вернулся домой с работы, когда девочка уже спала.

Адам Иваныч подошел к ее кроватке, поправил сбившееся одеяло и потушил лампу. Потом прошел в свою комнату, плотно притворил дверь, закрыл ставни и сел к столу. Минуту Адам Иваныч сидел в кресле, закрыв глаза и вытянув ноги. Потом поднялся, включил какой-то провод, пропущенный незаметно под пол через ножку стола, и стал возиться с рычажком передатчика…

Вот вам и дедовская любовь к сиротке! Оказывается был этот Адам Иваныч никакой не Адам Иваныч, а матерый немецкий шпион, заброшенный в Россию еще в 1913 году и окопавшийся в маленьком городке с запасом ампул с ядовитыми веществами, которые в нужное время он должен был пустить в ход.

Но передавая фашистам сведения, «Адам Иваныч, сам того не замечая, стал вслух произносить все, что передавал. „Дедушка, что ты делаешь?“ — внезапно раздался взволнованный крик Тамуси. Адам Иваныч оцепенел. На пороге комнаты стояла внучка. Глаза ее были широко раскрыты от ужаса, она дрожала, как в приступе лихорадки. Она слышала все». Далее, после секундной заминки, «этот высокий худой старик, изогнувшись, прыгнул к ребенку, и цепкие пальцы сомкнулись вокруг горла девочки, рухнувшей под тяжестью его тела. Потом он медленно поднялся и вытер руки, испачканные детской слюной».

На этой жестокой сцене обрываю затянувшуюся цитату. Урок бдительности закончен. Спасибо, товарищ Шейнин.

Шекспир У.

Был Шекспир веселый малый,Зря бумагу не марал,Не давал проходу юбкам,Громко песенки орал.

Этот образ весельчака-поэта прочно вошел в культуру 70-х годов, когда впервые был прочитан по-русски «Заповедник гоблинов» Клиффорда Саймака. Понятно, это ничуть не значит, что, прочитав Саймака, люди моего поколения тут же бросились покупать Шекспира и читать взахлеб его сочинения. Тем более что не всё у Шекспира громкие веселые песенки и нескромные простонародные шутки. Хотя и этого, конечно, хватает. Люди поколения постарше воспринимали Шекспира в основном через актера Иннокентия Смоктуновского, сыгравшего в кинофильме Гамлета. И еще — через народного любимца Владимира Высоцкого, Гамлета которого хоть и не любому отечественному зрителю посчастливилось наблюдать на сцене, но знали про которого все. У Высоцкого был Гамлет с гитарой, положивший на простые аккорды философские стихи Пастернака.