Книгоедство. Выбранные места из книжной истории всех времен, планет и народов - Александр Етоев

Когда этих же самых школьников попросили назвать любимые сорта пива, спектр ответов был радужнее, чем радуга.

Один модный современный писатель назвал поколение 80-х поколением Пе — то есть выбравшим для себя «Пепси».

По аналогии с этим определением поколение 90-х, включая нынешнее, смело можно назвать поколением Пи. Оно выбирает пиво.

Что же сказать о нас — о поколении 60-70-х? Что мы за поколение такое?

Я думал, думал и, наконец, придумал: мы — поколение Пу.

Мы выбрали для себя Пушкина.

Великий маленький Пушкин

Спросите у любого из нашего поколения, кого из знаменитых русских людей мы одинаково хорошо помним и маленьким, и большим. Естественно, не в живую, а по портретам.

Половина назовет сперва Пушкина, потом Ленина. Другая половина, наоборот, — начнет с Ленина, а Пушкиным кончит.

Последовательность роли не играет.

Действительно, кто из вас помнит, как выглядел в детстве Достоевский или Толстой? А ведь фигуры эти для русской жизни не менее значительные, чем Пушкин. Во всяком случае, по серьезности. Так нет же — Пушкина помнят все, а Толстого, сколько ни вспоминай, кроме бороды и лаптей, в памяти не всплывает ни пуговицы.

Кстати, про Ленина. Память о его детском облике увековечилась в нас исключительно благодаря маленькой октябрятской звездочке, которую все мы бережно носили на левой половине груди. Помните, в белом круге юный русоволосый мальчик, а от него во все стороны расходятся рубиновые лучи?

А вот значков с Пушкиным мы не носили точно. Но почему-то его вьющиеся короткие локоны и упирающийся в подбородок кулак вспоминаются без всякого напряжения.

«Пушкина убил диатез»

«Пушкина убил диатез», и в 1937 году партия и весь советский народ торжественно отмечали столетие со дня гибели национального гения. Отмечали юбилей бурно. Во-первых, загодя провели чистку — отделили достойных от недостойных, то есть тех, кто жил по-пушкински, честно, не вредил, перевыполнял план, от других, кто лишь носил маску праведника, а сам был волком в овечьей шкуре. Недостойных, тех — кого постреляли, кого сослали в отдаленные лагеря. Когда же почва для юбилея была расчищена, приступили к материализации прочих планов. Скульпторы ваяли скульптуры. Художники школы Палеха артельно рисовали лубки на сюжеты пушкинских сказок. Писатели писали романы. Поэты сочиняли стихи. Издатели издавали книги. К юбилею были выпущены несколько капитальных собраний сочинений поэта, два из них — издательством «Academia»: полное, желтокожее, с тисненым профилем Пушкина на переплете, в шести томах, под редакцией М. Цявловского, и миниатюрное, тоже полное, но серенькое, без профиля, зато в девяти томах, это, кажется, подготовил Ю. Оксман.

«Academia» — издательство знаменитое. Славно оно, во-первых, своим подходом к изданию классических авторов. Издавало оно скрупулезно, постоянно заботясь о мелочах, из которых, как ни крути, состоит жизнь не только малых мира сего — нас с вами, — но и великих, таких, как Александр Сергеевич Пушкин. Вот, к примеру, был в истории случай: проходил как-то Пушкин по Невскому в два часа ночи. Видит — стоит извозчик. Пушкин спрашивает: «Свободен?». А извозчик, которого звали Парчук, отвечает: «Занят». И поскольку был он сильно уставши, тут же как ответил, так и заснул. В «Академии» к юбилею выходит пушкинский том «Звеньев», был такой литературно-исторический альманах. И там читателю дается возможность ознакомиться с мемуарами внучатого племянника извозчика Пурчука, в которых случай на Невском со слов деда выглядел так:

Сумеркалось. Поев щец, я отвез моего барина в Собрание и тут же получил по морде от одного гвардейского офицера в капитанских чинах, с аксельбантами. Сижу я после этого на козлах, и вдруг подходит ко мне один мужчина в бобрах и говорит, как сейчас слышу: «Извозчик, свободен?» Кажись, это и был Пушкин. А может, и кто другой из поэтов либо военных. Потом я переехал в Ростов, а оттуда в Могилев, где и шил в рассрочку.

Далее идут 382 страницы убористого текста с описанием Пурчука-деда в качестве портного, отца и соседа. Со снимками его мастерской, огорода и первых сшитых в рассрочку брюк. Также дан поясной портрет внучатого племянника извозчика.

Лично мне такой подход нравится — узнаёшь много нового о великих, расширяешь свой зауженный кругозор. Вот и Аркадий Бухов, рассказавший мне про случай с извозчиком, думает тоже самое.

Пушкин, Чапаев и пустота

Есть старый анекдот про скелет Чапаева в музее истории гражданской войны. Помните? В витрине стоят два скелета — большой и маленький. Экскурсовод показывает на большой и говорит экскурсантам: «Посмотрите, пожалуйста, сюда — перед вами скелет Чапаева». — «А этот чей?» — спрашивает кто-то из посетителей, показывая на скелет рядом. «А это Чапаев в детстве».

Про Пушкина такой анекдот просто не мог возникнуть. Странно, но Пушкин вообще остался вне анекдотов (литературные в расчет не беру). Единственное, что с трудом приходит на ум, связано с Александром Сергеевичем очень косвенно. Я имею в виду байку про аса Пушкина, автора книжки про летчиков.

Дело тут даже не в святости, не в какой-то особой любви народной — как известно, для русского человека святость — палка о двух концах. Сколько скабрезнейших анекдотов рассказывают про Иисуса Христа, про деву Марию — а уж святее этих фигур, кажется, и придумать трудно.

Да тот же незабвенный Владимир Ильич — похабных баек про него придумано столько, что из них запросто можно составить собрание, по объему перекрывающее ленинское.

А вокруг Пушкина — пустота. Нейтральная полоса, не истоптанная ничьими ногами.

Пушкин и Буся

Кто сказал, что Пушкин остался без анекдотов? Да отрежут лжецу гнусный его язык! Есть про Пушкина анекдоты, есть! Один, во всяком случае, существует точно. Я его услышал однажды от актера Михаила Боярского в телепередаче «Белый попугай». Привожу его целиком.

Пушкин, Буся и Гоголь играют в прятки. Гоголь водит, Пушкин и Буся прячутся. Спрятались они под кровать. Гоголь ищет, ищет, всё уже обыскал, а найти их никак не может. Наконец он сдается и спрашивает: «Пушкин, где ты?» А Пушкин отвечает из-под кровати: «Я и Буся под кроватью».

Пушкин как святой мученик

Помните привязанного к столбу, бледного, истыканного стрелами святого мученика Себастьяна с известной эрмитажной картины?

А помните, кто у нас вечный ответчик за всякое чужое нехорошее действие?

Бросит кто-нибудь, к примеру, на пол окурок. У него спрашивают с упреком: «А кто убирать будет?» Ответ однозначен: «Пушкин».

То же и с взятыми в долг деньгами. Долг будет отдавать Пушкин.

Пушкин выучит невыученные уроки, доделает недоделанную работу, ввинтит вывинченную лампочку в подворотне, спасет девочку из огня.

Потому что это удел великих — быть ответчиком за чужие грехи.

Пушкин как святой мученик (продолжение)

Кстати, насчет ответчика. Отсылка к Пушкину как к некой фигуре, обреченной отбывать за других любую трудовую повинность («Пушкин сделает»), психологически легко объяснима. Занятия литературой, и поэзией в частности (а если шире — то любым видом творчества, от музыки до выжигания по дереву), с точки зрения человека нетворческого всегда считались отдыхом, баловством. Сам Пушкин иронизирует по этому поводу много раз. Помните, как в одном из писем к жене он описывает взгляд обывателя на свою поэтическую работу: стакан хлопнет, потом еще, потом стихи попишет, потом снова стакан. Естественно, и относились к этой деятельности окружающие как к хитрой разновидности отдыха. Любой нынешний литератор это вам подтвердит. Кому в семье идти в магазин? Ему. Кому выносить мусор? Конечно, ему, бездельнику. Кому детей провожать и встречать из школы? Ему, кому же еще.

Вот и Татьяна Москвина мне поддакивает. В ее романе «Смерть это все мужчины» герой спрашивает главную героиню:

— Ты что, могла бы спокойно видеть мужика, который сидит порожняком в углу и часами рисует грибы и зверушек, как пятилетний?

Неважно, что ответила героиня. Дело в самом вопросе.

И так было, есть и будет во все века, пока у некоторых особей в человечьей породе существует потребность в творчестве.

Пушкин и русский спорт

Пушкин был не только гениальным поэтом, он был еще и гениальным спортсменом.

Занимался английским боксом, в самом широком месте мог переплыть любую из русских рек, хорошо прыгал с шестом, играл в шахматы, был искусным мастером фехтования, ему не было равных в технике верховой езды. Если перечислять все спортивные достижения Пушкина, они займут много больше места, чем прославленный дон-жуанский список.

В память о заслугах Пушкина перед национальным спортом в Петербурге на Черной речке каждый зимний пушкинский юбилей, начиная с 2005 года, устраивается специальный заплыв членов Союза писателей России и Санкт-Петербурга, обычно разобщенных по причинам отнюдь не творческим.