Перехваченные письма - Анатолий Вишневский

Общество-племя есть первый диалектический момент, второй есть личность, она становится в прямую оппозицию к первому термину, и скоро выясняется метафизическое уродство этого антитезиса. Оно есть, раньше всего, роковое одиночество такой личности в себе. Одиночество в себе и полная неприспособленность к действию в организованной общине, которая требует глубокого упрощения личности и принятия традиционных форм, например, брака, требует огромных уступок личной свободы. Слишком уж индивидуализированные люди очень часто вообще безбрачны, ибо редко им удается найти дополнение себе.

Род тоскует по личности, тщится к ней, а личность тоскует по соборной жизни, и здесь останавливается печально диалектика демократии, понимая, как мертвое одиночество в большом городе и смерть от голода среди гор запасов необходимо связаны с демократической свободой. В этом смысле, жизнь Рембо и Бодлера есть откровение индивидуалистической Европы о самой себе.

Фашистские государства покупали свое могущество возвращением к доистории, то есть к этапу приказания и подчинения. Да, внешне эти государства гораздо симметричнее и архитектурно законченнее, и это не есть деспотия, а свободный отказ индивидуумов от индивидуальности, радость войти в ряды и больше не быть одинокой личностью. Гибель их будет мгновенна, ибо они не состоят из личностей и, следственно, подвержены массовому паническому геройству и панической подлости.

В сущности, фашизм и коммунизм есть возвращение России и Германии к природе.

Из записей апреля 1934

Поскандалив из-за тарелок и прокляв меня родительским проклятием, мама ест, жрет, чавкая. Насморк тяжелит голову, как после слез. Старые стихи разобрал и связал, скользнув сердцем в неистребимую печаль пустых дней, над которыми тщетно склонилось дивное Динино лицо.

Вчера даже не медитировал. Проснувшись поздно, писал роман и, одевшись и сделав гимнастику, в счастливом настроении поехал к Мережковским встретиться с Наташей, где снова ярко, грубо, тяжело перехамил всем.

Агентурное донесение французской спецслужбе[187]

Париж, 24 апреля 1934

A.V.5

Р. 4697

По поводу общества «Евразийцы» (Европа/Азия)

Общество «Евразийцы» было основано в 1926 году Петром Сувчинским, родившимся 4 октября 1906 года в Санкт-Петербурге. Журналист и музыкант, живет в Париже с 1925 года.

Организация существует в основном на английские субсидии; со времени основания ей, по-видимому, было передано 2 миллиона франков, сейчас она ежемесячно получает 5000 франков.

Среди ее членов гг. Радзевич, Арнольди, и Палеолог, двое последних были исключены из Русского республиканского союза, возглавляемого Павлом Милюковым, из-за их связей с большевиками.

Руководители общества «Евразийцев» осведомлены о существовании связей между некоторыми из его членов и ГПУ. Один из них, Савицкий, «тайно» посетил СССР. Вскоре после его возвращения более 100 корреспондентов «Евразийцев» в России были арестованы ГПУ и расстреляны.

Связь между Москвой и ее агентами внутри «Евразийцев» обеспечивает мадам Столярова, которая часто приезжает во Францию и Бельгию. Она дочь русской социалистки Климовой, воинствующая коммунистка, член[188] ГПУ и Коммунистического Интернационала молодежи.

Дневник Бориса Поплавского

Из записей мая 1934

Граммофон орет, разбивая уши, шум улицы, скрипение вилки по сковороде наверху. В душе, после двух часов дневной медитации-полусна, остервенение дела без благодати, без утешения.

Résiste, résiste contre tout, tout[189]. Сопротивление изо всех сил всему, что мучает, тормозит: печали, лету, шуму. Днем увижу Наташу.

* * *

Солнце, граммофон поет, и, несмотря на все, исподволь, медленно, верно вырисовывается синяя фреска лета.

Вчера на Монпарнасе счастливо хамил, дурил — с церемонными поклонами, деланной нежностью со всеми в центре микроскопического кипения парижской литературной России. Но скоро устал, вернулся домой в изнеможении и опять утром едва встал. Дни, в точности похожие на 1931, когда ни на что не хватало сил.

По временам волны боли от тяжести солнечной полноты, знакомое отвратительное чувство непоправимого. И снова душа устремляется к неумной работе, которая сегодня будет умная. Ибо стихи переписаны. И сердце смеется над собой, все это тщетно, а самое менее тщетное, Логика, снова прошла перед сердцем.

Мама завешивает окно. Милая, подобрела от горя. Она вчера потеряла сумку с 200 фр.

* * *

Папа ест суп без хлеба, это я все мои 7 фр. отобрал на епь.

Дина Шрайбман — Николаю Татищеву

Позднее лето или осень 1934

Милый Ogre[190], как меня обрадовала твоя открытка утром рано. А то было и впрямь очень грустно. Так неприятно-странно с тобой разлучаться, но, к счастью, комната наша полна тобою.

Ночью, просыпаясь, думала, что слежу за твоим поездом, но, оказывается, мои расчеты были неправильны, ты выехал только тогда, когда, по-моему, должен был проехать Laroche и лечь спать. Удалось ли днем выспаться?

Утром все возилась, сейчас собираюсь пойти на рынок, но вот дождь забарабанил. Подожду немного, а то башмаки протекают. А ты как? В Марселе солнце? Понравилось? Долго ли ты там пробудешь? Надеюсь, ты предупредил Врангеля о своем приезде.

Котенька, душенька любимый, не уставай, пожалуйста. Бери всюду носильщика, не тащи тяжелых чемоданов и не нервничай, вчера ты был сам не свой, милый круглоглазый Кот. Ешь хорошо и спи. Христос с тобой. «Мы» много о тебе думаем и все время помним и любим очень много. Крепко целую.

* * *

Сегодня день мой грустен. Твоя открытка ко мне ли? Она — нервный отчет о поездке. И оттого, что я не совсем понимаю это твое горячечное тяготение к природе, оттого, что не могу ему соответствовать, мне больно. Разлука этим усиливается, подчеркивается.

Я как-то спокойнее отношусь к природе, не знаю, любовнее ли (не думаю), но как-то по-иному, и это меня с тобой разлучает. Я хотела бы во всем быть с тобой, всегда — одно.

Боюсь твоей нервности, от — неровности. Не знаю, куда послать это письмо, но не могу тебе не писать. Сегодня как будто что-то разделило нас, и я так стремлюсь восстановить нашу связанность этим письмом.

Но если бы этой открытки не было, было бы очень тревожно.

У нас все дождь, и ветер хлопает окном. Вчера приходила твоя мать и как радовалась, что тебе удалось поехать. Очень она тебя любит. Думаю, что она была неровной матерью, тебя любила и баловала больше сестер.

(adsbygoogle = window.adsbygoogle || []).push({});