Ди-Джей - Александр Берник

class="p1">— Доброе утро, судари, — снисходительно процедил Ришелье и больше не обращая внимания на вразнобой приветствующих его постовых, не останавливаясь и не сбрасывая скорость, толкнул дверь и буквально влетел в темноту прохода.

Дима поспешил за ним, небезосновательно полагая, что стоит ему только задержаться, как эти озверевшие от безделья охранники тут же отправят бедного абитуриента на очередное перерождение. Вот так, в высшей степени прозаично, человек будущего удостоился посещения великого дворца средневековья, сердца воспетого на все лады Парижа — Лувра.

Правда, экскурсии по нему, на что так надеялся молодой человек, не получилось. Ришелье проскочил его насквозь и, также, не сбавляя скорости, вышел из исторического здания во внутренний двор. Дима, всю дорогу изображающий бестелесную тень великого политического деятеля прошлого, стараясь как можно меньше попадаться на глаза окружающим, прячась за его фигурой, выскочив следом, на пару секунд оторопел, отхватив от увиденного культурный шок.

Во внутреннем дворе королевской резиденции располагался самый обыкновенный базар! Вернее, рынок в его понимании, состоящий из разномастных бутиков, не имеющих единой концепции в застройке. Кто как хотел, тот так и выпендривался в обустройстве своей торговой точки. Лавки, прилавки, витрины, магазины, толпа народа и Димино состояние шока.

Придя в себя и шустро нагнав не собирающегося снижать скорость и тем более оглядываться на сопровождающего гостя патрона, Дима, тем не менее, быстро успел оценить и сам рынок, и его обитателей.

Во-первых, пришелец мгновенно оценил, что это никакой-то там блошиный развал, а элитный торговый центр. Здесь втюхивали исключительно дорогостоящую продукцию: ювелирные изделия, изысканные ткани, готовую одежду, созданную в кооперации ткацких и ювелирных лавок, образцы разномастного оружия, опять же не обошедшее ювелирного апгрейда, парфюм, ларцы, шкатулки, дамские аксессуары и всё в том же золотом и самоцветном духе.

И покупатели, и продавцы по одеянию и манерам общения нисколько не уступали сверкающим на прилавках товарам. Простых среди них, наподобие скромно одетого Димы, тут не было. Даже в услужении. Одно успокаивало. На него никто и не обращал внимание, лишь приветствуя епископа. Каждый это делал по-разному, исходя из положения при дворе. При этом воспринимая его сопровождение не более как тень от отсутствующего на небе солнца.

Проходя скопление явно неплохо питающихся аристократов, Ришелье вынужден был сбавить прыть, здороваясь и перебрасываясь короткими репликами с обратившими на него внимание таких же, как и герцог VIP-персон, что позволило молодому человеку с бега трусцой перейти на шаг.

Но всё равно, это не позволяло как следует осмотреться. Стоило ему из любопытства где-нибудь притормозить, как приходилось с огромной осторожностью, словно слаломист на склоне, маневрировать среди великосветских дам в пышных нарядах чуть ли не на весь проход и вооружённых господ, нагоняя ушедшего вперёд проводника, прекрасно понимая, что не дай Бог, кого-нибудь заденет ненароком, враз в карете Суккубы окажется.

Наконец, Ришелье, безошибочно пройдя торговый лабиринт, остановился у деревянной пристройки к каменному зданию. Только тут епископ Люсона впервые обернулся и как-то странно, задумчиво посмотрел на своё сопровождение.

Дима: — Чо опять не так? — высказался молодой человек про себя, вопросительно вскинув брови.

Монсеньёр не Джей. Читать мысли не мог. Поэтому, не ответив на незаданный вопрос, просто распахнул входную дверь и вошёл внутрь, оставив обязанность закрывать её за собой сопровождающему Диме. Это оказался книжный магазин! Или лавка, или бутик, но это уже не суть важно.

По всему периметру помещения располагались полки с книгами. Три небольших круглых окна в трёх стенах пристройки, давали вполне сносное освещение. У дальнего стеллажа-прилавка — массивный стол с полированной столешницей, за которым сидел упитанный монах и что-то с особым усердием записывал в толстый талмуд огромным белым пером.

Первое, на что обратил Дима внимание, это бросающаяся в глаза светофорная внешность писаки. Жёлтые волосы, красная морда и сине-фиолетовый нос, заменивший зелёный цвет в гостовской раскладке регулятора движения в мире будущего.

Монах мельком взглянул на вошедших, не спеша, аккуратно отложил перо, посыпал написанное из какой-то перечницы, дунул, подняв облачко пыли, и только после завершения этой церемонии медленно поднялся и, сложив руки перед грудью, замер в молебной позе, опустив голову.

— Доброе утро, отец Симеон, — небрежно приветствовал его епископ только после того, как тот соизволил встать и, указав на Диму, коротко добавил, — это тот про которого я говорил. Обустройте его.

И с этими словами, манерно развернувшись на каблуках и не обращая внимания на стоявшего у дверей гостя, направился на выход, да с таким напором, что офигевший лжепрофессор чудом успел отскочить в сторону, чтобы не быть вынесенным обратно на базар тщеславия.

Распахнутую дверь за собой монсеньёр в очередной раз закрывать не собирался. Видимо, воспитание не позволяло. Дима пренебрежительно посмотрел в след удаляющемуся патрону, удержал себя от плевка ему в спину и с мыслью: «ни чо, я не гордый», закрыл дверь и обернулся к стоящему монаху, приготовившись знакомиться.

Пару минут они друг друга молча разглядывали. Монах оказался изрядно перекормленным мужчиной, явно за пятьдесят. Точнее сказать было затруднительно. Вид имел больной, похмельный, о чём красноречиво говорили цвета лица и носа. Судя по покатости плеч, с физкультурой не дружил. Наличие пивного пуза неимоверных размеров указывало, что кроме как поесть, он ещё очень любил по любому поводу, а то и без оного попить. И явно не водичку.

Служитель культа, рассматривая навязанного ему иностранца, даже не имея ничего во рту, что-то жевал. Видимо, это уже был жёстко установленный условный рефлекс или бзик на нервной почве. Смотрел он как-то нехорошо, и гость из будущего решил прервать этот нерадушный взгляд, представившись первым:

— Меня зовут Ди Балашихинский. Я из Пражского университета.

— У-у-у, — прервал его представление скривившийся толстяк, — из гуситов, что ли?

— Нет. Из православных, — взаимно скривившись, соврал ни разу не крещёный Дима.

Брови монаха резко взметнулись на лоб, встав дыбом напряжёнными дугами, как выгнутые спины перепуганных котов.

— Не католик? — выказывая верх недоумения, переспросил монах, мгновенно переходя в обескураженное состояние, не веря, как такое может быть на белом свете.

— Нет, — раздражённо процедил Дима, потому что это уже начинало бесить.

Монах глубоко вздохнул и резко сдулся, став ещё покатистее в плечах, полностью перетекая в живот. Он неспешно закрыл книгу, в которой писал. Закрыл рядом лежащую, видимо, с которой переписывал. Убрал их на полку за спиной. Туда же сложил перо, чернильницу и присыпку. Вытер рукавом стол, жалостно посмотрел на гостя и столь же жалеючи проговорил:

— Ну что ж, будем делать из тебя истинного католика.

И с этими словами, кряхтя, наклонился, вытаскивая из-под стола пузатый бочонок литров на десять,