Стоп дуть! Легкомысленные воспоминания - Павел Ефремов

Старший помощник капитан 3 ранга Пашков занимался любимым делом: спал в каюте. Утром ему предстояло взобраться на мостик и куковать там до вечера. Обняв подушку, старпом набирался сил. Когда вахтенный разбудил его и пригласил к телефону, Пашков поднял трубку очень недовольным и раздраженным. Но услышанное обратило его в соляной столб.

— Сергей Валентинович, дежурный по гарнизону беспокоит. Мирчу твой мичман?

— Мой.

— Слушай, Валентиныч, пришли кого-нибудь, заберите его к… матери! Он тут мне чуть ли не перепихнуться предлагает! Минет хочет мне сделать, подлец! Да я…

— Ты что, сбрендил, что ли?

— Сам ты сбрендил! Понавоспитывали, твою мать, голубых, на вахте уже спокойно не постоишь! Обосремся на весь флот, если узнают, забирай и забудем об этом. Я его отовсюду вычеркнул. Не было его у меня — и точка!

По несколько истерическим интонациям дежурного старпом понял: с ним не шутят. Немедленно был снаряжен помощник командира, проинструктирован дальше некуда и отправлен в комендатуру. Старпом разбудил командира и как можно мягче поведал об инциденте. Командир раскачивался недолго, и дал команду будить всех причастных, и лично наорал заму по «Каштану» слова «поддержки». Оповещенный замполит бросился по кораблю проверять вахту, ненавязчиво расспрашивая вахтенных об увлечениях земляка и заранее прикидывая, как прикрыть свой зад от возможных осложнений. Сонный корабль зашевелился, не понимая, в чем дело. Через десять минут в центральном посту собрались оба старпома, командир БЧ-2 и вахтенный механик. В качестве громоотвода был вызван непосредственный начальник мичмана старлей Волдухин. Он зевал спросонья и никак не мог врубиться в происходящее. Командира ждали молча. Во избежание лишних слухов вахтенного ЦП выгнали погулять. Беляков влетел в центральный пост и в траурной тишине плюхнулся в свое кресло. Вопреки фамилии командир был ярко рыж, а когда злился — багровел до зубов. С сексуальными проблемами в рамках служебной деятельности он столкнулся впервые, ощущал неуверенность, и это бесило. Обозрев присутствующих волчьим взглядом, командир остановился на зевающем Волдухине.

— Ну что, командир сосательно-лизательной группы, доигрался?! Ракетчики-минетчики!

Свои соображения Беляков высказывал Волдухину минут пятнадцать, остальные деликатно молчали. Спустив пар, командир поискал глазами предусмотрительно непришедшего зама и растерянно спросил:

— Куда наступать будем, начальнички?

Плотину прорвало, и все заговорили чувствуя, что беседа перешла в более мирное русло и гроза прошла мимо. Даже замполит немного погодя чудесным образом проявился в центральном посту, правда, за спиной командира. К возвращению блудного Мирчу все сошлись во мнении, что если тот и занимался до сей поры этим делом, то маскировал свое увлечение вполне профессионально.

Центральный пост — не сейф, прослушивается со всех сторон. Короче говоря, когда Мирчу ступил на борт корабля, от него шарахались, словно от прокаженного, и очень недвусмысленно подмигивали. Мирчу же был доволен столь благополучным завершением дела, радости не скрывал и странного поведения сослуживцев не замечал.

Пересказывать разговор в ЦП нет смысла. Скажем одно: закончился он гомерическим, утробным хохотом, перекатывавшимся потом по поселку несколько месяцев. Неуемная тяга к знаниям совершенно запудрила мозги простоватого сына солнечной Молдавии. Одному богу известно, как слово «фуршет» поменялось местами с «минет» в осоловевшей от умища голове Владимира Ивановича. Командир и его свита, дружно давясь от смеха, все простили Мирчу. Тот, не совсем понимая причин веселья, тоже радовался и хохотал чуть ли не громче всех.

Утром корабль благополучно ушел в море. А после возвращения в базу Мирчу ждала слава. Большая и громкая, превратившая его в местного Бориса Моисеева и Сергея Пенкина в одном лице. Не избалованное сексуальными скандалами население поселка тешилось, как могло. Поначалу Мирчу пытался объяснить всем свою лингвистическую ошибку. Потом сообразил, что дело гиблое, плюнул и зажил спокойно, не обращая внимания на издевки. Истины ради надо сказать: Брэгг не был заброшен, но второй настольной книгой Мирчу стал толковый словарь. Да и выражаться он стал очень осторожно и обдуманно. Раз и навсегда.

Много позже, по секрету, Владимир Иванович рассказал мне, что до этого случая, приходя домой со службы, он кричал с порога жене:

— Марина! Минет мне!

И та накрывала ужин и садилась рядом, с любовью глядя, как муж поглощает этот самый «минет».

Нам песня строить и жить помогает…

Всегда под нами сотни тонн воды и океан без края и конца штурмуют глубь могучие винты стучат в отсеках верные сердца!

Строевая подготовка — вещь для военного святая и жизненно необходимая. Особенно для подплава. Подводник, без четко поставленного шага в общем строю, боевые задачи в полном объеме выполнять неспособен. Нет единения с коллективом! Нет чувства локтя! Не видно грудь четвертого человека! А вот в строю, да с песней флот непотопляем! Правда, раньше маршировали мы нечасто. Больше в море ходили. Ну, когда надо было, шаг чеканили о-го-го! Да с песней — не хуже парадно-паркетных частей! А потом по кораблям, до новой показухи. Так и жили.

Шло время. Старые корабли гнили, на новые государство не раскошеливалось. Выходы в море стали роскошью. Когда нет дел, их выдумывают. А военного занять есть два проверенных способа: приборка и песни в строю попеть. И пошел Военно-морской флот лопатой и метлой махать, перемежая приборочки внешних объектов строевыми смотрами и конкурсами песни в строю. Маразма с этим хватало, уж если сходить с ума, так по-крупному. Инициатива командиров боевых кораблей превышала допустимые пределы. Маршировали и пели везде. Не хватает плаца — не беда. На третьем этаже казармы в коридоре строится экипаж. На месте шагом марш! Запевай! И человек сто топают, расшатывая хилые перекрытия и содрогая здание истошным распеванием строевых псалмов. И на пирсе топали, вызывая волну.

А один раз на трое суток выходили в море, так комдив предупредил командира о главной боевой задаче: как вернетесь — строевой смотр флотилии с песней. Чтоб готовы были! Командир насторожился. Все, море побоку! Замполит три часа трещал на машинке, тексты печатал. Всем раздал, вплоть до командира. А потом при каждом заступлении на вахту боевые посты кроме доклада слова песен в центральный пост напевали. И на каждой тревоге, и на каждом разводе. Зам бегал вахту проверять, так у матросов вместо их обязанностей при аварии тексты куплетов спрашивал. Командир самым первым вызубрил слова, а потом офицеров в кают-компании доставал, а штурмана на мостике этой песней вообще изнасиловал. Подготовились на славу!

Мне последние пару лет службы довелось побывать главным врио экипажа. То помощника командира, то старпома, а затем и до конца — замполита. И когда командир приказал приготовить к очередному церемониальному песенному форуму новые шлягеры, я растерялся. На мой взгляд, песни о моряках лучше «Варяга» нет и быть не может. Но ее, на удивление, начальники не любят. Мол, надоела, стара, все знают. Думаю, им ее просто стыдно слушать. Поэтому «Варяга» командир сразу исключил и поставил задачу песни родить. И я пошел рожать в каюту временно потерянного замполита.

Умели готовиться к будущим битвам советские политорганы, не отнимешь. Бумаг и рекомендаций на все случаи жизни нашлось — немерено! Но главное, сборник песен о море! То, что надо! Я открыл и погрузился в мир песенной лирики.

Сначала мне безумно понравилась песня «Улица Комсомольская», В. Матвеев / Ю. Чичков (поется оживленно):

Эх, сопки Кольские!Да камни скользкие!

Поразмыслив, я все же решил не форсировать события и поискать еще. Да и военные моряки, чеканящие шаг под такой припевчик, как-то не воодушевляли. Несолидно. Следующий хоровой шедевр заставил меня призадуматься.

«Письмо из глубины», М. Рейтман / В. Калистратов (неторопливо, проникновенно):

Вот уже, видать, на третий срокПотянула наша автономка.Мы ушли, когда мела поземка,А теперь в березах бродит сок.

Даже принимая во внимание давность написания, и делая сноску на некоторую техническую неграмотность авторов, горлопанить ее не стоило. Автономность лодки — 90 суток, а третий срок — это ж за двести суток! Такое медицина запрещает: «Летучий Голландец» какой-то! Нет, песня о психически нездоровых моряках, брошенных командованием на произвол судьбы, никак не годилась. Превратно истолкуют. Надо быть политически грамотным. Отметаем! Но очередная песня меня насторожила еще сильнее. «Каюта морская», В. Семернин / Б. Терентьев (умеренно, с душой):