Слово товарищу Сталину - Ричард Иванович Косолапов
Шрифт:
Интервал:
Закладка:
Ситуация, сложившаяся на Юго-Западном фронте, усугублялась тем, что ослабленный боями Южный фронт не был теперь в состоянии удержать оставшуюся в наших руках часть Донбасса, а Брянский не мог преградить путь врагу на Воронеж и к Волге. Вырисовывалась перспектива обхода Южного фронта на Нижнем Дону при одновременном наступлении немцев через Донбасс. А там было рукой подать и до Кавказа…
К сожалению, действительность превзошла самые худшие предположения…
Доклады Генерального штаба в Ставке имели свой строгий порядок. После вызова по телефону мы садились в автомашину и по пустынной Москве отправлялись в Кремль или на «Ближнюю» — кунцевскую дачу Сталина. В Кремль въезжали всегда через Боровицкие ворота и, обогнув здание Верховного Совета СССР по Ивановской площади, сворачивали в так называемый «уголок», где находились квартира и рабочий кабинет И. В. Сталина. Через кабинет Поскребышева входили в небольшое помещение начальника личной охраны Верховного Главнокомандующего и, наконец, попадали к нему самому.
В левой части кабинета со сводчатым потолком, и обшитыми светлым дубом стенами стоял длинный прямоугольный стол. На нем мы развертывали карты и по ним докладывали за каждый фронт в отдельности, начиная с того, где в данный момент происходили главные события. Никакими предвари тельными записями не пользовались. Обстановку знали на память, и она была отражена на карте.
За торцом стола, в углу, стоял большой глобус. Должен заметить, однако, что за сотни раз посещения этого кабинета мне никогда не довелось видеть, чтобы им пользовались при рассмотрении оперативных вопросов. Разговоры о руководстве действиями фронтов по глобусу совершенно беспочвенны.
Анфилов В. «Каждый мнит себя стратегом…». О досужих вымыслах и исторических фактах. Российская газета. 1994. 23 фев. С. 7:
Сознательно и по незнанию путая события войны, сам Хрущев (речь идет о его мемуарах. — Сост.) в то же время проявляет поразительную щепетильность к мемуарам военачальников. Особенно возмутили его воспоминания К. С. Москаленко, в которых Кирилл Семенович упомянул два эпизода, с которыми связано имя Хрущева.
«В Военном совете Юго-Западного фронта, когда рассматривался план действий войск весной и летом 1942 г., — писал он, — Тимошенко и Хрущев считали, что наши войска на юге в состояние разрушить противостоящую группировку врага, освободить Харьков и этим создать условия для изгнания захватчиков из Донбасса… Н. С. Хрущев заявил, что Верховный главнокомандующий И. Б. Сталин сам поставил перед войсками фронта эту задачу и что уже одно это (??!) является гарантией успеха».
Понятно, что Хрущева взбесила его (К. Москаленко. — Сост.) ссылка на мемуары Жукова, где говорится, что ни Тимошенко, ни Хрущев не вскрыли своевременно опасности со стороны противника, что привело к харьковской трагедии в мае 1942 года. Хрущев называет книгу Москаленко гадкой, а самого маршала — приспособленцем, беспринципным человеком.
К сожалению, это лишь один из множества примеров подтасовки фактов в угоду подчеркивания своей особой роли…
Автор мемуаров немало места отводит своим оценкам известных военачальников. Но сама манера этих воспоминаний несет настолько «кухонный» характер, что, право, не хочется занимать внимание читателя разбором этих рассуждений, в которых Хрущев направо и налево раздает нелестные оценки всем, кто в годы войны командовал войсками.
25. За здоровье русского народа! Тост на приеме в Кремле в честь командующих войсками Красной Армии 24 мая 1945 года. Заголовок составителя.
Ни один русский, ни один славянин, ни один советский человек (а русскими во время войны называли себя представители всех наций и народностей Союза ССР) не мог остаться равнодушным при чтении этого исторического документа. Отмеченные в нем «ясный ум, стойкий характер и терпение» были как раз теми чертами народного духа, которые позволили нам превозмочь все испытания.
Однако речь сильна не столько этой констатацией, сколько второй, политически знаменательной частью. Сталин прямо указывает на ошибки Советского правительства и «моменты отчаянного положения в 1941–1942 годах…» Он винится перед народом и признает его право прогнать это правительство и заменить другим, которое обеспечило бы мир покой. «Но русский народ не пошел на это…» Несмотря ни на что, он оказал Советскому правительству доверие, и оно «оказалось той решающей силой, которая обеспечила историческую победу над врагом человечества — над фашизмом». В речи звучит почти лирическая нота признательности народу за великую поддержку, а сам этот текст, хотя он и очень короток, является маленьким шедевром обратной связи с массами, умения сказать миллионам именно то, что надо сказать в данную минуту.
26. За здоровье скромных людей! Тост на приеме в Кремле в честь участников Парада Победы 25 июня 1945 года. Заголовок составителя.
Это — знаменитая речь о «винтиках», которую много толковали и перетолковывали «перестроечные» «демократы». Те, кто прочел ее внимательно, прекрасно понимают, насколько перевиралась основная мысль. Суть этой мысли состоит не в умалении, унижении или нивелировании рядового работника, как силились доказать горбисты, а напротив, в утверждении его уникальности, в его возвеличении. Не случайно ударное окончание тоста. Сталин предлагает выпить «за здоровье этих людей, наших уважаемых товарищей».
О лживости интерпретации этой речи, приписывания Сталину концепции «винтиков» и т. п. говорит уже то, что он имеет в виду кадры, «которые держат в состоянии активности наш великий государственный механизм во всех отраслях науки, хозяйства и военного дела». Часто это беззаветные тихие работники, неброско, но добросовестно выполняющие порученное им дело. Именно на них со своего основания держалась партия, и тот образ, который применил Сталин, появился далеко не в первый раз.
Нелишне отметить, что еще 90 лет назад о партийных «колесиках» и «винтиках» заговорил меньшевик П. Аксельрод (см.: Троцкий Л. К истории русской революции. М., 1990. С. 71), и большевики не усмотрели в этом ничего для себя страшного.
«Владимир Ильич употребил одно сравнение, очень близкое и понятное рабочим, — писала Н. Крупская в 1933 году. — Он говорил: партия — это большая машина, большой механизм, а каждый член партии — это винтик, колесико в этой машине. Это сравнение казалось очень понятным рабочим. Есть такая книжка Свирского, воспоминания рабочего, которая прекрасно иллюстрирует это сравнение Владимира Ильича. Это страничка из истории одного завода в дореволюционное время, где описывается, как рабочие построили паровоз. И вот директор завода созвал гостей, чтобы осмотреть, как этот паровоз пойдет, а рабочие взяли
