Вельяминовы. За горизонт. Книга 2 - Нелли Шульман

– Взрослые засели в столовой за чаем. Можно сбежать в сад, покурить, пока никто не видит… – на экране здания базы вздрогнули, по горному хребту покатились камни:

– Здорово, – заорал юный Ворон, – ребята, землетрясение, то есть лунотрясение… – по ковру прошуршали легкие шаги. Опустившись в кресло Максима, не оставляя разложенной шахматной доски, Пауль потянулся за серебряным чайником. Максим закатил глаза:

– Сиди, я тебе налью, иначе ты обожжешься… – Пауль широко улыбнулся: «Спасибо». Забрав горсть орехов, он пробормотал сквозь набитый рот:

– Девочка, девочка, словно рыбка в реке. Она полетит туда… – Пауль покачал пальцем над головой, – но не знаю, вернется ли… – Маленький Джон отчаянно подумал:

– А вдруг? Пауль как радио, это все знают, но дядя Максим слышал от него о своей дочери. Он тогда не поверил, но ведь он действительно нашел Марию… – наследный герцог тихо спросил:

– Пауль, а наш отец вернется… – голубые раскосые глаза были спокойны, Пауль кивнул:

– Вернется. Оживет и вернется. Но надо ждать… – посчитав на пальцах, он смутился:

– Дальше десяти я не умею… – оживившись, он подергал Максима за полу пиджака:

– Тебе тоже надо ждать, то есть служить, – сообщил Пауль, – Лаура мне читала Библию, там так сказано. Семь лет надо ждать, понял… – Максим кивнул:

– И служил Иаков за Рахиль семь лет, потому что он любил ее. Если надо, то я буду… – он повернулся к Паулю, – но кого мне ждать… – Пауль повел рукой у головы:

– У нее корона, она королева… – Максим велел кузену:

– Пошли курить. Иначе он пообещает, что я женюсь на принцессе Анне… – подростки, рассмеявшись, исчезли в дверях. Пауль мирно склонился над шахматной доской:

– Белый король и белая королева… – пальцы коснулись картонной фигурки, – не черная… – он бросил взгляд на золотистые кудри Ника: «Не черная».

Вечером дождь полил еще сильнее.

Наследный герцог и Максим, отправляясь на прогулку с Шелти, надели провощенные куртки. Собака возбужденно лаяла, Густи выглянула на площадку лестницы:

– Курить собрались, – весело сказала девушка, – все и так знают, что вы курите. Могли бы выпустить Шелти в сад, а сами устроиться в библиотеке… – Максим замотал вокруг шеи шарф:

– Мама просила выгуливать его… – он кивнул на овчарку, – как следует. В Мейденхеде он привык носиться, где угодно, пусть побегает вволю… – наследный герцог взглянул на хронометр:

– Мы надолго не задержимся. Надо еще проводить тебя на Брук-стрит… – Густи отмахнулась:

– Я здесь останусь ночевать, утром отправлю вас в школу и поеду на Набережную…

Ей не хотелось возвращаться в стылую, одинокую квартирку:

– Завтра я уберусь, приведу все в порядок… – Густи почувствовала, что ее щеки зарумянились, – завтра ко мне может заглянуть Александр…

Она, правда, не ожидала, что по-старомодному вежливый юноша поднимется в квартиру к девушке, на втором свидании. Дверь за парнями захлопнулась, Густи взглянула на высокие, витражные окна передней. Стекла тоже сделали по эскизам Альфонса Мухи. На правом окне возвышались башни химических и сталелитейных заводов Ньюкасла. На левом, под раскинувшим крылья вороном, изобразили грузовые корабли и контейнерные составы.

Особняк Экзетеров, по соседству, чернел неосвещенными окнами. Перед отъездом в секретную миссию, дядя Джон отправил всех слуг, кроме миссис Мак-Дугал, в замок. Шотландка теперь надзирала за загородной усадьбой Кроу в Мейденхеде:

– Но охрану с площади не сняли, – присмотрелась Густи, – из-за тети. После взрыва, в прошлом веке Ганновер-сквер находится на особом режиме наблюдения… – Густи лично листала старую канцелярскую папку, с пожелтевшими бумагами времен королевы Виктории. Под выписанным каллиграфическим почерком распоряжением красовались инициалы V.R. Прочитав ровные строки, Густи с удивлением взглянула на тетю: «Вечно?». Марта хмыкнула:

– Она сделала приписку: «До соответствующего распоряжения правящего монарха», однако все последующие монархи продлевали действие указа… – на площади круглые сутки дежурили две машины охраны. Появление Густи на Ганновер-сквер с незнакомцем вызвало бы у коллег по Секретной Службе ненужные подозрения. Девушка не хотела, чтобы Александр, приятный молодой человек, студент-историк из Западного Берлина, привлек к себе внимание Набережной:

– Я даже тете Марте ничего не сказала, когда она звонила из Балморала, – поняла Густи, – я сделала вид, что после визита к Моли пошла в кино на «Оглянись во гневе»…

В кино они с Александром не попали. На Лестер-сквер гудела возбужденная толпа. «Бен-Гур», долгожданная голливудская премьера, выходил на экраны в пятницу. В воскресенье кассы открыли предварительную продажу билетов на фильм. Оглядев извивающиеся очереди, Густи махнула рукой:

– Бесполезно, мистер Александр. Пойдемте лучше в Национальную Галерею, я вам покажу картины… – помня об осторожности, Густи не распространялась о тете или дяде Максиме, не говорила о жизни в Берлине или о гибели отца с мачехой. Свободный немецкий язык она объяснила своими способностями:

– Я будущий филолог, – небрежно сказала Густи, – у меня хорошие задатки… – она удивилась тому, что герр Шпинне не учил латыни:

– Вообще это обязательный предмет, для историков и лингвистов, – заметила девушка, – я считала, что в Германии бережно относятся к традиции преподавания… – Александр развел руками:

– Я занимаюсь немецкой историей прошлого века, я не специалист по средневековью… – незаметно проверив его несколькими вопросами, Густи решила, что юноша говорит правду. Герр Шпинне, по его словам, приехал в Лондон ради практики в английском языке. Юноша посещал языковые курсы по соседству с квартиркой Густи на Брук-стрит:

– Живет он в Блумсбери… – прислушавшись к шуму в ванных, Густи щелкнула зажигалкой, – его пансион действительно значится в телефонной книге…

Затянувшись сигаретой, она присела на дубовые ступеньки лестницы. Китайский фарфор поблескивал в старинных, запертых витринах. На резной индийский сундук парни и Полина навалили уличные куртки и пальто:

– Полина растет таким же сорванцом, как мальчики, – усмехнулась Густи, – вокруг нее трое ее ровесников и двое старших кузенов… – она показала Александру портрет бабушки Тео, кисти Изабеллы ди Амальфи, жанровые полотна ее сына, Франческо, и вещи из коллекции Экзетеров. Девушка и мистер Шпинне разделили церемонный пятичасовой чай, в кондитерской на Трафальгар-сквер. Густи взглянула на букетик роз, в антикварной серебряной вазе, на мозаичном столике:

– Александр мне подарил. Он хорошо воспитан, хоть он и сирота… – юноша упомянул, что потерял отца на фронте, а мать в бомбежке:

– Может быть, папа и вел тот бомбардировщик, – поняла Густи, – ладно, войну мы не обсуждали, и не собираемся обсуждать… – они говорили о Сартре, которого читал Александр:

– О Флобере, о Голсуорси… – Густи потянулась, – а не о научной фантастике или куропатках… – она могла не опасаться вопросов тети. Марта долго распространялась о куропатках и оленине из Балморала:

– Мы каждый день охотимся, – заметила тетя, – мясо и птицу я отправлю в Лондон для рождественского стола. Слушай, что с ними надо сделать…

Вспоминая Александра, Густи все пропустила мимо ушей. Завтра они с юношей шли в Британский музей:

– Завтра позднее открытие, до восьми вечера. Мы встречаемся у входа, в шесть… – Густи тоскливо подумала о завтрашней стопке советских газет у нее на столе, в кабинете на Набережной, – очень удобно, вторую половину дня я в университете… – ее букетом роз никто не заинтересовался. Мальчишки спорили о причинах колебаний поверхности Луны в очередной серии американской постановки:

– Насчет куропаток я позвоню миссис Мак-Дугал, – решила Густи, – она приедет в город и все сделает. Завтра Александр проводит меня домой после музея. Я забегу на Брук-стрит, приберусь, куплю кекс к чаю, то есть к кофе. Он немец, он предпочитает кофе… – у юноши были большие, серьезные серые глаза, в темных ресницах. Густи он неуловимо кого-то напоминал. Девушка нахмурилась:

– В Национальной Галерее висела картина дедушки Франческо. Казнь Лавуазье в Париже. Среди зевак он написал тетю Констанцу, то есть мистера Констана, во фригийском колпаке… – Густи была уверена, что видела на полотне похожего на Александра человека:

– Но это большая композиция, – она кинула окурок в переносную пепельницу на пружинке, – в те времена любили монументальные картины. Ладно, какая разница. Он красивый юноша… – Густи не могла согнать с лица улыбку, – и, кажется, я ему нравлюсь… – всклокоченная каштановая голова высунулась на площадку, повеяло мятной зубной пастой:

– Мы умылись, –