Манипуляция сознанием. Век XXI - Сергей Кара-Мурза

Антигосударственное чувство сцеплено с «ролевыми стереотипами», которые были эффективно использованы в идеологической программе. Некоторые из таких стереотипов активизировались и достраивались уже в ходе перестройки (например, стереотип «репрессированного народа»), другие всегда были в дремлющем состоянии, но актуализировались постепенно, начиная с 60-х годов.

Едва ли не важнейшим из таких стереотипов был образ рабочего, который якобы является объектом эксплуатации со стороны государства. На первом этапе этот стереотип культивировался не столько в среде самих рабочих, сколько в сознании интеллигенции, что и позволяло ей сдвигаться к антисоветизму, не порывая со своими уже укорененными социалистическими стереотипами. Антигосударственные (причем именно антисоветские) установки при мобилизации этого стереотипа оправдывались приверженностью к социальной справедливости. На втором этапе, в самом конце 80-х годов, созревшая доктрина, представлявшая советское государство эксплуататором трудящихся, внедрялась уже и в сознание рабочих.

Главным троянским конем для ввода антисоветских идей в среду рабочих был марксизм – упрощенный и понятный, с Марксом мало общего имеющий. Этот «марксизм» создавался очень широкой группой идеологов, которую объединяла ненависть к советской «империи» – меньшевиками, троцкистами, югославскими «обновленцами», советскими демократами сахаровского направления.

Ключевыми понятиями этой доктрины были эксплуатация и прибавочная стоимость. Объектом эксплуатации были названы советские рабочие, эксплуататором – советское государство. Если требовалась совсем уж классовая трактовка, то и класс был наготове – номенклатура. Подход к рабочим от «их интересов» и даже от марксизма сразу облегчал захват аудитории и ее присоединение к манипулятору. Тем более, что поначалу рабочим даже не приходилось вступать в противоречие с их советскими установками – начиная с Троцкого и кончая Горбачевым, критика «искажений» советского строя номенклатурой опиралась на цитаты Ленина.

Обращение к ролевому стереотипу рабочих в борьбе против советской власти стало применяться сразу, как только новое государство после октября 1917 г. начало налаживать нормальные условия жизни. А значит, налаживать контроль, дисциплину, требовать от рабочих технологического подчинения «буржуазным специалистам». В апреле 1918 г. первые контуры этой доктрины очертили в газете «Вперед» меньшевики: «Чуждая с самого начала истинно пролетарского характера политика Советской власти в последнее время все более открыто вступает на путь соглашения с буржуазией и принимает явно антирабочий характер… Эта политика грозит лишить пролетариат его основных завоеваний в экономической области и сделать его жертвой безграничной эксплуатации со стороны буржуазии».

Начиная с 60-х годов в нашей «теневой» общественной мысли идея о том, что государство эксплуатирует рабочих, изымая их прибавочный продукт, укрепилась как нечто очевидное. Отсюда следовал вывод: сохранять советский строй – не в интересах рабочих, он ничем не лучше капитализма. Позже было сказано, что советский строй – хуже «цивилизованного» капитализма.

Вот философ-марксист, профессор МГУ А.Бутенко пишет в 1996 г. об СССР: «Ни один уважающий себя социолог или политолог никогда не назовет социализмом строй, в котором и средства производства, и политическая власть отчуждены от трудящихся. Никакого социализма: ни гуманного, ни демократического, ни с человеческим лицом, ни без него, ни зрелого, ни недозрелого у нас никогда не было». Почему же? Потому, что «по самой своей природе бюрократия не может предоставить трудящимся свободу от угнетения и связанных с ним новых форм эксплуатации, процветающих при казарменном псевдосоциализме с его огосударствлением средств производства». Здесь антисоветизм соединяется со стереотипом абсолютной антигосударственности: бюрократия, т. е. государство, якобы по самой своей природе – эксплуататор!

Разумеется, никакое государство не может выполнять своих задач, не изымая у граждан части продукта их труда. Но в целях манипуляции здесь используется подмена понятий – изъятие подменяется понятием эксплуатации. На деле существует два способа изъятия прибавочного продукта – через рынок и через повинность. Под повинностью понимается любое отчуждение части продукта, которое не возмещается через рыночный обмен (барщина, алименты, отобрание получки женой и т. д.).

В марксистском понимании эксплуатация как изъятие прибавочной стоимости возникает, когда есть акт купли-продажи: я тебе рабочую силу, ты мне – ее рыночную цену. И суть эксплуатации в том, что рабочая сила производит прибавочную стоимость, которую присваивает покупатель рабочей силы – владелец капитала («капитал – это насос, который выкачивает из массы рабочих прибавочную стоимость»).

Советское общество относилось к тому типу обществ, где прибавочный продукт перераспределяется через повинности. У советского государства с рабочими были во многом внеэкономические отношения. «От каждого по способности!» – это принцип повинности, а не рынка. Все было «прозрачно»: государство изымало прибавочный продукт, а то и часть необходимого – возвращая это на уравнительной основе через общественные фонды (образование, врач, жилье, низкие цены и др.).

Была ли здесь эксплуатация? Только в вульгарном смысле слова, как ругательство. Не более, чем в семье (потому и государство было патерналистским, от слова патер – отец). Маркс в «Экономических рукописях 1857–1859 годов» (соч., Т. 46, ч. П) специально показывает, что рабочий, нанятый даже буржуазным государством, в политэкономическом смысле не является объектом эксплуатации. Он поясняет это на примере, когда государство строит дорогу, которая нужна всем членам общества. Деньги, истраченные на строительство дороги, представляют собой не капитал, а общественный доход, в том числе и самих рабочих, в отличие от их индивидуального дохода. Маркс пишет: «Правда, это есть прибавочный труд, который индивид обязан выполнить, будь то в форме повинности или опосредованной форме налога, сверх непосредственного труда, необходимого ему для поддержания своего существования. Но поскольку этот труд необходим как для общества, так и для каждого индивида в качестве его члена, то труд по сооружению дороги вовсе не есть выполняемый им прибавочный труд, а есть часть его необходимого труда, труда, который необходим для того, чтобы он воспроизводил себя как члена общества, а тем самым и общество в целом, что само является всеобщим условием производительной деятельности индивида».

Но рабочие легко приняли лжемарксистскую формулу их эксплуатации государством потому, что все слова были знакомыми и точно укладывались в стереотип: «рабочих эксплуатирует работодатель». Достаточно было только путем длительного повторения перенести понятие «работодатель» с капиталиста на советское государство и создать таким образом ложный стереотип, произвести канонизирование настроений.

Этот ложный стереотип опирался на важное чувство – «ревность обделенного». Слова об эксплуатации грели душу – приятно, когда тебя жалеют. А кроме того, сама советская пропаганда внушила, что мы вот-вот будем потреблять материальных благ больше, чем в США. А раз не больше, значит, нас эксплуатируют. Кто? Государство, ведь капиталистов у нас нет.

Это – важный источник хрупкости любого идеократиче-ского государства. Оно берет на себя слишком много – роль отца. Если в семье плохо – отец виноват. Либеральное государство изначально снимает с себя ответственность, оно лишь следит за порядком на рынке. Источником личных невзгод здесь являются стихийные законы рынка – так это воспринимается массовым сознанием. Государство в таком случае не только не несет вины, но оно всегда выглядит благом, поскольку хоть чуть-чуть смягчает жестокие законы рынка (дает субсидию безработному и т. д.).

Возможно, хотя и не очевидно, что советское государство могло оставлять рабочим больше благ. Но оно находилось в состоянии войны, пусть холодной. Это важное условие было вытеснено из общественного сознания, и все его как будто забыли. А в состоянии войны главнейшая обязанность государства – защита страны и граждан. И на это советское государство тратило значительную долю изъятого «прибавочного продукта». Кстати, нареканий к выполнению этой его обязанности не было. В СССР было бы дикостью даже помыслить, чтобы какой-то Хаттаб из Иордании год за годом ходил по Кавказу и стрелял в советских граждан.

Канализирование стереотипа эксплуатации на государство можно было бы блокировать, если бы удалось резко сменить понятийный аппарат и выйти за рамки всего набора связанных стереотипов. Прежде всего, отказаться от понятия эксплуатации как понятия, легко поддающегося фальсификации. Эта его уязвимость связана с тем, что это – понятие «высокого уровня», сильно идеологизированное и связанное с осязаемыми величинами слишком сложной цепочкой взаимозависимостей.