Улыбка Амура - Ирина Леонидовна Касаткина
Шрифт:
Интервал:
Закладка:
− Вот сволочь! Да это все слова! И правильно − пусть бросается! Пусть сдохнет, − так ему и надо!
− Наташа, а может, он не так уж виноват? Он ведь в этом участия не принимал. Только пожаловался и все.
− Откуда это известно? Я ведь их не видела. Любит он! Если бы любил, не допустил бы такого. Ух, как я его ненавижу! Ладно, пойду, пока меня не хватились.
Она ушла. А Настя долго еще сидела на полу − все пыталась унять разрывающую душу жалость. Потом пошла на кухню, напилась валерьянки и завалилась спать.
На следующий день в квартиру Белоконевых наведались новые хозяева: молодая пара с родителями. Походили по комнатам, покрутили носом и громогласно заявили, что это старье их не устраивает, и они будут делать евроремонт: снесут перегородку межу кухней и гостиной, а также стенку между другой комнатой и лоджией. Все окна заменят на «пластик», паркет сдерут и сделают «теплые полы», как нынче модно. А также навесные потолки. И поменяют всю сантехнику. Въедут, когда все будет готово.
А еще через день в доме начался нескончаемый кошмар. Прибывшие строители принялись дробить стены, − да так, что звенели все стекла, и дребезжала мебель в квартирах. Грохот стоял невообразимый. Лестничная клетка, да и сама лестница, скоро оказались заваленными кусками стен − жильцы вынуждены были продираться между ними по узкому проходу, рискуя сломать каблуки или пораниться. Живший под несчастной квартирой герой Советского Союза попытался выразить рабочим свое возмущение, − на что их мастер, похлопав старика по плечу, позавидовал его тонкому слуху в столь преклонном возрасте и посоветовал затыкать уши ватой.
Целый месяц жильцы терпели эту вакханалию, полагая, что конец когда-нибудь наступит. Но он все не наступал и не наступал, − и потому они начали потихоньку сатанеть. А когда веселые рабочие, уходя, забыли закрыть кран над забитой штукатуркой раковиной, и вода, не найдя законного слива, протекла до первого этажа, где совсем недавно был произведен дорогущий ремонт, дом взорвался. Явившихся на следующий день виновников потопа приперли к стенке и потребовали адрес хозяев. Те клялись и божились, что его не знают, − мол, хозяин сам к ним наведывается, а служит где-то в страховой компании. Но дотошный герой раздобыл таки в домоуправлении номер его телефона, после чего хозяин квартиры незамедлительно примчался и вместо того, чтобы повиниться и расплатиться с пострадавшими, принялся орать, что больших жлобов ему встречать не приходилось.
За такое хамство жильцы дружно подали на новоселов в суд, − даже сердобольная Галчонок подписалась под заявлением. Потрясенные молодожены заявили, что жить с такими подлыми соседями не намерены, и тут же выставили еще не отремонтированную квартиру на продажу. А в течение этого процесса умудрились развестись, переругавшись из-за необходимости оплачивать соседям моральный и материальный ущерб. Купившие многострадальную квартиру новые жильцы наспех завершили недоделки, оставив прежнюю сантехнику, − и дом, наконец, вздохнул с облегчением.
Все эти передряги мало трогали Настю. После занятий, пообедав в институтской столовой, она уходила в читальный зал и там заниматься до вечера, когда рабочие завершали свою разгромную деятельность, − и только тогда возвращалась домой. Их семейство теперь мало общалось между собой: отец пропадал на своей кафедре, Галчонок тоже была занята работой и учениками, − ни на что другое у них не оставалось ни сил, ни времени. Это вполне устраивало Настю. Из-за пережитых событий она совсем замкнулась и отстранилась от всего, что не касалось учебы и предстоящих экзаменов.
Однажды, увлекшись в читальном зале составлением конспекта к семинару, Настя не заметила, как за ее стол кто-то сел. Подняла голову, только почувствовав на себе упорный взгляд. Подперев рукой подбородок, на нее смотрела Анечка.
− Что, добилась своего? − В голосе Анечки звучала неприкрытая ненависть. − Разбила нас? И сама не гам, и другой не дам! Теперь он с Валькой Титровой ходит. А на тебя плевал с высокой колокольни!
− Не понимаю, о чем ты. − Настя положила ручку. − Никого я не разбивала. Я его сто лет не видела и не разговаривала − еще с Нового года.
− А кто ему натрепался, что я беременная? Только ты и знала! Я больше никому не говорила.
Соловьева, − подумала Настя − больше некому. А ведь обещала не болтать. Вот трепло!
− Только не я, − быстро сказала она. − И вообще, почему я должна перед тобой оправдываться? Пусть он ходит, с кем хочет, мне это безразлично. Не мешай, я к семинару готовлюсь.
− Врешь! Ну, ничего, когда-нибудь и тебе аукнется. За все мои слезы! Вспомнишь тогда меня!
Она резко встала, грубо толкнув стол, − его край сильно ударил в грудь не успевшую уклониться Настю.
− Что, больно? − Анечка торжествующе улыбнулась. − А как мне больно! И все из-за тебя, подлой! − Схватив сумку, она выскочила из читального зала, громко хлопнув дверью, − студенты за столами подняли головы и удивленно посмотрели ей вслед.
Настя собрала книги и тоже ушла. Настроение заниматься пропало напрочь. Она медленно брела по улице, пытаясь собраться с мыслями. Она не знала, как ей жить дальше − и зачем. Наташки рядом не было и некому было поплакаться в жилетку о новой жгучей боли и обиде.
Теперь он ходит с Титровой. Ходит, − какое многозначное слово! Ходит, сидит, лежит − все одно и то же. Настя видела однажды Вадима рядом с кудрявой девушкой в джинсовом костюме, − за спинами у обоих были рюкзаки, видимо спешили в туристский клуб. Значит, теперь у него новая любовь. Любвеобильный! Анечка считает, что он бросил ее из-за нее, Насти. Интересно, как можно любить сразу двоих? Может, у мужчин это получается? У них же психика совсем другая. Но как же мне тяжело, просто невыносимо!
Домой идти не хотелось. Она пошла в парк, спустилась в нижний ярус и долго ходила по усыпанным гравием дорожкам. Мимо шли люди, парочки обнимались на скамейках, играли дети. Никому до нее не было никакого дела. И Настя особенно остро ощутила свое одиночество.
Только родители, думала она, − только им я нужна, да еще бабушке с дедушкой. И все. Нет никого, кто по мне скучал бы, любил меня. Наверно, потому, что и мне никто не нужен. Кроме одного. Но у него опять другая. Может, надо было еще тогда, в Питере, согласиться
