Притяжение Андроникова - Коллектив авторов

Признавшись Анне Сергеевне в своей полной некомпетентности, я искренне поблагодарил ее, сказал, что проконсультируюсь у специалистов и сообщу результаты. Мне было ясно одно – нужно звонить Андроникову. Вскоре я мчался на улицу Кирова, куда Андроников переехал.

Кабинет здесь чуть побольше, но также повсюду книги – в шкафах, на стеллажах. К уже знакомому пистолету, висящему на стене, прибавился старинный кавказский кинжал. На полке над столом – «Адрес-календарь петербургских жителей. 1844 год», «Алфавит декабристов», «Русская родословная книга», «Пушкин и его современники», «Первые издания Лермонтова» и тут же «Летопись жизни Чайковского», «Труды и дни Мусоргского», «Письма М. Глинки»…

Надо было видеть, как трепетно смотрел Ираклий Луарсабович на лермонтовский автограф…

– Кажется, подлинный!..

Но ученый не может быть столь легковерным. Тут же достав образцы почерка Лермонтова, фотокопии его писем, Андроников начал скрупулезно рассматривать две подписанные поэмы из его «Думы». Сличая букву за буквой, росчерк за росчерком, Ираклий Луарсабович почти убедился в подлинности автографа.

– Где эта женщина, как попал к ней альбом, из какой она семьи?..

– Анна Сергеевна будет завтра звонить, и вы сможете встретиться с ней…

О том, что выяснила эта встреча, Андроников написал в рассказе «Дар медсестры Немковой», доказав, что альбом принадлежал Варваре Сергеевне Оболенской, в доме которых бывал Лермонтов…

Когда родилась идея «вечеров», Андроников, к нашей общей радости, взял шефство над рубрикой звуковых публикаций и в первой передаче рассказал о том, как ведутся поиски утерянных голосов, как он готовил первую пластинку – своеобразную звуковую антологию голосов знаменитых русских писателей.

Мы узнали, что не сохранились записи выступлений многих ушедших из жизни деятелей советской литературы: Демьяна Бедного, Макаренко, Малышкина, Бабеля, Ильфа, Петрова, Тынянова, Сейфуллиной, Вячеслава Шишкова, Гайдара и многих других. Возможно, что часть из них лежит в неразобранных фоноархивах либо еще не расшифрована.

Несмотря на все трудности, Андроникову удалось к тому времени собрать записи голосов Льва Толстого, Куприна, Вересаева, Брюсова, Маяковского, Есенина, Багрицкого, Серафимовича, Луначарского, Горького, Павленко, Николая Островского, Вишневского, Алексея Толстого, Фадеева, Довженко.

Досадно, разумеется, рассказывал Андроников, что не записаны или не расшифрованы голоса тех, без кого нельзя представить себе развитие нашей литературы. Но еще досаднее то, что записи существующие, известные по каталогам грампластинок, не удалось отыскать, несмотря на всяческие старания.

Например, в 1909 году были выпущены две пластинки с голосом Бунина. Этих пластинок в архивах Всесоюзного радио, Ленинградского радио, Кинофотоархива не оказалось. У коллекционеров искали – не оказалось. Давали объявления в газеты – никто не откликнулся. А я знал из старых газет, что именно читал Бунин, знал номера пластинок, их цену, даже день, когда они появились на свет. Обо всем этом я рассказал по радио и обратился с просьбой: если кто-нибудь знает, где хранятся пластинки Бунина, – сообщите.

Кончилась передача – звонят: «Заходите в Староконюшенный переулок».

Звонила москвичка Александра Ивановна Кувшинникова. Зашел я к ней, она вручила пластинку Бунина с просьбой передать его голос по радио, а саму пластинку отнести в Литературный музей безвозмездно. То, чего не мог сделать коллектив студии в течение года, сделало радио в одну минуту…

После этого рассказа Андроникова зазвучал голос Бунина – он читал свое стихотворение «Одиночество» тихо, словно бы размышляя:

И ветер, и дождик, и мгла Над холодной пустыней воды.Здесь жизнь до весны умерла, До весны опустели сады…

В заключение первой передачи я обратился к слушателям с предложением включиться в поиски утерянных голосов, присылать нам документы, воспоминания, автографы известных писателей.

«Литературные вечера» заметили сразу, и письма посыпались отовсюду. Очень порадовала редакцию и первая рецензия, опубликованная в «Известиях»; она заканчивалась такими словами: «Честное слово, просто жаль, что передача продолжалась всего час, а следующая состоится лишь через две недели. Будем ждать этой встречи!»

Работая над книгой, я вновь перечитывал стенограммы передач, многие переслушал заново – ведь все они хранятся на полках фонотеки «законсервированными» в сотнях коробок с магнитной пленкой. Конечно же их нужно хранить не только для истории.

Писатель, если его произведение выдержит испытание временем, может бесконечно долго сам разговаривать с новыми читателями.

Свой вклад в эстафету «вечного звучания» внесли «Литературные вечера».

С первых дней существования журнала самым деятельным опекуном новорожденного, притом весьма строгим, был Ираклий Андроников. Как подтверждение сказанного приведу надпись на копии одной из передач, которая была посвящена 800-летию великого грузинского поэта Шота Руставели:

«Дорогой Юрий Мануилович! Дорогой Гальперин! Пусть эта фотографическая тетрадь напомнит Вам о нашем совместном „сидении” в „Литературных вечерах” и о том, как я мучил Вас, отказывался от участия, пугал отказами, успокаивал согласием и ругал, ругал без устали даже и тогда, когда можно было бы похвалить. Но это любя. И это к пользе, мне кажется! Они – „Вечера” – могут быть гораздо лучше.

Передача была действительно запоминающейся рассказом Андроникова о выдающемся современном грузинском поэте Ираклии Абашидзе, создавшем прекрасную поэму «По следам Руставели». С поэтом и его удивительными розысками в Палестине мы еще встретимся, а в самом начале, предавшись воспоминаниям, Андроников коснулся своей биографии военных лет. Этот фрагмент я хочу привести:

– Мы ехали в Москву из Тбилиси в начале января 1942 года – Ираклий Абашидзе и Алио Мирцхулава на первый за время войны пленум Союза писателей СССР. Михаил Светлов и я – в распоряжение Главного политического управления Красной армии для назначения в армейские газеты. Движение через Ростов восстановлено еще не было, и поезд шел на Сталинград, Борисоглебск и Михайлов. Наконец, приближаясь к Москве, мы вошли в зону, недавно освобожденную, и, не отрываясь от окон, глядели на следы поспешного отступления противника и на присыпанные снегом пожарища. К станции поезд подошел медленно, и так же медленно в белом полусвете зимнего дня скользнуло кирпичное здание станции без крыши, с черными проемами окон и закопченными буквами на фасаде – «Серебряные пруды».