Легкая рука - Роман Подольный

— Результаты у них нестабильные, — сердито сказала Лена. — На тренировках, бывает, невероятные вещи показывают, а на выступлениях чаще всего срываются. Вот Митя Сахаров в прошлом году на районных соревнованиях такой результат дал… — Она назвала цифру, которую я тут же забыл. Но понимающе сказал:

— Так значит, рекорд поставил?

— Рекорд? Мировой был бы рекорд, если б дело было оформлено как полагается. Но кто же мог на районном первенстве этого ждать? А повторить Митя не смог. Уж так Юрий Дмитриевич с ним и прочими бьется, даже всякими йоговскими штучками с ними занимается. Вы не поверите, они воду носом пить умеют.

— Это как раз нетрудно.

— Нетрудно! — фыркнула Лена, явно жалея о том, что когда-нибудь смотрела на меня одобрительно. — Понимали бы!

Но я давно взял себе за правило не обижаться на красивых девушек. В конце концов, они обладают тем же свойством, что копье Геракла, залечивавшее раны, которые само же и нанесло.

— И в позе лотоса сидят, и на голове стоят, — оживленно продолжала Лена, намеренно не оставляя пауз, в которые могли бы пролезть мои неуместные замечания. — А он им все: воля к победе решает, волю тренируйте. Нет, это, конечно, правильно. Я в Таллинне на сборах была, а там в это время турнир по рапире проходил, полуфинал Союза. Один фехтун за мной ухаживал. Ах, какой парень! Талия в две пяди, взгляд орлиный, руки, правда, длинноваты, но в фехтовании это и надо. А у них там турнир по олимпийской системе — на вылет, значит, — проходил, а он в армии служил, от своего клуба выступал. У него второй разряд всего, а против него первые да мастера. Сколько тут продержишься? Но они-то все за призовое место, за выход в финал боролись, а армеец за лишние вечера, которые он со мной будет по Таллинну гулять. Где ж им было устоять? Так что прав Юрий Дмитриевич: воля к победе — вещь!

— А что ж они со своей волей нестабильные результаты показывают?

— Вот беда, верно? Но мы еще поглядим! Приходите двенадцатого на стадион, я там, кстати, второй судья, вот и еще раз увидимся.

— Второй судья по прыжкам в высоту? Но вы ведь, как я понял, не этим видом занимаетесь?

— Отзанималась я своим спортом. Перестарок. Я ж говорила вам, как с нами, пловчихами…

— Наш самолет прибыл… — раздался голос из репродуктора.

— Мы уже сели? — а я и не заметила.

— Я тоже, — сказал я, безуспешно пытаясь расстегнуть ремень, приковывавший меня к креслу. Лена засмеялась и легко освободила меня.

— Да для ваших пальцев тоже надо специальный тренажер придумать.

Я почувствовал, что проваливаюсь — точно в воздушную яму, хотя самолет давно прочно стоял на земле. Но тут она пообещала, что сама займется изобретением такого тренажера, а потом осторожно придерживала меня за локоть на трапе, явно опасаясь новых чудес моей неуклюжести.

Так что был я на стадионе двенадцатого. Видел, как Горшенин, ученик Смирнова, совершил свой феноменальный полет — иначе не скажешь — через планку, укрепленную на высоте двухсот сорока шести сантиметров. Он так управлял своим телом, каждое его движение было так совершенно, что спустя считанные дни во всех кинотеатрах мира зрители ахали, глядя на запечатлевшую этот прыжок пленку. А минутой позже те же зрители восторженно кричали. Пленка эта ведь потому и обошла все кинотеатры мира, что на нее попал следующий прыжок — Дмитрия Сахарова, ученика Росциуса.

Лицо его, показанное крупным планом, поражало своей сосредоточенностью, переходящей во что-то вроде свирепости. Движения же казались слишком резкими, техника, как мне объясняла Лена, подкачала.

Но высоту Сахаров все-таки взял! Только после этого траектория его прыжка нарушила все законы физики. Его тело, оставаясь параллельным планке и держась спиною вниз, все на той же высоте пролетело около двух метров и только потом стало снижаться.

Вечером я увел расстроенную Лену из номера — погулять по самой красивой аллее Евразии, идущей как раз от гостиницы “Таджикистан”.

— Что же этот паразит сделал! — сердилась она. — Так подвести тренера! Знаешь, как Игорь Дмитриевич убивается?

— Он расстроен? Но почему? Ну, результат не засчитали, не прыжок ведь был, а левитация! Так это же мировое открытие, твоего Росциуса еще академиком сделают.

— Академиком! Когда ты понимать что-нибудь начнешь? Возишься с тобой, возишься… Ты что, не видел, как Сахаров приземлился? Словно его ничему не учили. За такое тренера выгнать мало!

Кому везет

Продуктовый зал универсама, вытянувшегося на целый квартал, звенел сталкивающимися металлическими корзинами на колесиках, шелестел оберточной бумагой, нетерпеливыми голосами покупателей, не дотянувшихся пока из-за толкучки до нужного им товара.

Но в этом тысячекратно привычном гуле чуткое ухо старшего продавца-контролера Анны Федоровны уловило нечто никогда прежде не слышанное. Сначала — в тоне, потом в сочетании слов, потом в их смысле.

Пятеро мужчин, к которым вывело Анну Федоровну опытное ухо, и на взгляд казались здесь чужими. То есть по одному и такие в универсамы ходят — куда денешься. Но сразу впятером?

Они стояли кружком, почти касаясь друг друга широкими плечами, одинаково расставив чуть согнутые в коленях ноги. Каждый придерживал оставленную за спиной алюминиевую корзину на колесиках. Рядом с этими людьми корзины не казались громоздкими, как обычно. И Анне Федоровне вспомнились корзины, тоже алюминиевые, в которые бросали людей марсиане, — из книжки, полученной вчера на макулатурный талон. Но у этих пятерых корзины были пустыми.

Анна Федоровна описала круг около “марсиан”. До чего похожи друг на друга! Одинаково жесткими напряженными лицами и мышцами, рвущимися наружу сквозь непрочную облицовку свитеров. Один — постарше, помассивней, щеки чуть обвисли, глаза запали, морщины погуще, а четверо — двадцатилетние, один к одному. Пятерка выбрала самое просторное место в магазине и все-таки не могла не мешать волнам покупателей, то и дело набегавшим на нее.

Но очень уж внушительно выглядели эти люди, отгородившиеся корзино-тележками от обыденного мира покупателей, настолько внушительно, что волны тут же начинали, без всякого ропота, обходные маневры.

Да, если эти решили…

Анна Федоровна слушала.

Говорил старший — тем пронзительным шепотом, который разносится так же далеко, как громоподобный бас.

— Ты, Федотов — к крайней справа. Эстрин — к следующей. Затем — Петрович. К последней — Минчук. Сначала, конечно, возьмите… ну, что вам наверняка пригодится?