Рыцари морских глубин - Геннадий Гусаченко

Другие не такие шустрые оказались. Догнал двоих Раков, за шкирки схватил и к начальнику эшелона приволок. Те сразу сдулись, остальных сдали. Что толку, что я на сопке отсиживался. Пришёл на сборный пункт, а там уже всё про меня известно. Построил капитан третьего ранга весь личный состав эшелона. На траве злополучный мешок с водкой лежит. Из всех самовольщиков гнев начальника эшелона почему–то на меня одного пал. Вызывает из строя, приказывает:

— Бей бутылки об гальюн!

Стал я бросать, но бутылки отскакивали от дощатой стены сортира, не разбиваясь. Начальник эшелона разозлился, сам начал бить их одна об другую. Сильно запахло водкой.

— А теперь, — сказал он, — отправляйся в свою часть. Не нужны мне лишние проблемы и пьяницы.

Напрасно я упрашивал его простить, пытался убедить, что не подведу, что не пьяница вовсе. Он и слушать не захотел.

На лодку вернулся побитым псом. От стыда не знал куда деться. Так осрамиться в глазах товарищей! Но куда деваться? Предстал пред ясные очи отцов–командиров. Каутский видеть меня не пожелал. Замполит Зуев лишь вздохнул горестно. Тушин головой покачал и рукой досадливо махнул как на пустое место. Старпом Куренков, с налитым краской лицом прошипел:

— В кочегарку пойдёшь мантулить, алкоголик хренов! Не умеешь пить — не берись! Дерьмо тебе через тряпочку сосать, а не водку лакать. На тебя надеялись, а ты… Прославил на всю эскадру! Скажи спасибо Ракову, что на губу не упёк тебя!

— Да я и не пил…Так, за компанию сходи… — попробовал я объяснить свой залёт.

— Молчать! — взъерепенился ещё больше старпом. — не пил! Мичман Раков просто так, от фонаря, задержал вас?! Молчать!

Насколько помню, с Раковым вы уже давно знакомы. — В кочегарку!

Не забыл старпом позапрошлогодний случай.

Я был в составе караула на гауптвахте. Начальник караула лейтенант Конашков определил меня выводным конвоиром — сопровождать заключённых под стражу матросов и солдат на работу и обратно. Лихие ребята без ремней, в шинелях без хлястиков, в бескозырках без ленточек, в пилотках, натянутых на уши, весьма отдалённо напоминали защитников страны Советов, больше походя на пленных немцев. Разобрав ломы и лопаты, арестанты медленно брели по улице к строительному объекту — водопроводной траншее. Я, вооружённый автоматом, вынужден был тащиться рядом. В рассчёт конвоируемых входило до полудня гусиным шагом дошагать до канавы, отдохнуть там после столь трудного километрового перехода и пуститься в обратный путь, чтобы успеть к обеду.

Наконец, пришли, уселись в канаве, повели неторопливый разговор. Один усатый главстаршина с береговой базы, с лицом легендарного матроса Железняка, сказал приятелям так, словно и не был под арестом:

— Письмецо от подруги должно прийти, схожу в роту, а вы пока сгоняйте за курятиной… Мичман Раков, подлый Джага, все карманы обшмонал, последнюю беломорину отобрал, ту, что я в ботинок заныкал… Слышь, молодой, курить есть?

Курить арестантам строжайше запрещено. Озираясь по сторонам, я боязливо ответил:

— Не курю, товарищ главный старшина…

— Ладно, не писай гидравликой, молодой… Шум не подымай. Всё в ажуре. Мы скоро воротимся.

Он выбрался из ямы и пошагал в сторону береговых казарм. Другие тоже разбрелись по своим делам. Один солдат на склады к знакомому прапору за тушёнкой, другой в магазин за папиросами, третий к водолазам за спиртом. Ещё двое матросов, посовещавшись, отправились доставать консервы на закуску. Скоро я остался один. Конвоир без арестантов. А что было делать? Дёргать угрожающе затвором, дать предупредительный выстрел и в случае неповиновения открыть стрельбу на поражение, как предписывает инструкция выводного часового? Нет, я сел и стал терпеливо ждать.

Они, как обещали, скоро явились и не с пустыми руками. Главстаршина засунул за пазуху заветное письмо и подставил под баклажку пустую консервную банку.

— Наливай, Фёдор…Так, хорош…Давайте за то, чтобы Джагу Ракова черти с квасом съели.

— Не к месту будь помянут! Ты что, в натуре, аппетит портишь?

Выпили. Закусили тушёнкой. Закурили. Задумчиво помолчали. Сидя на краю траншеи, молча наблюдал я за пиршеством старых вояк — такими взрослыми дядьками казались мне те двадцатитрёхлетние парни — неисправимые самовольщики, пьянчужки, нарушители воинской дисциплины. Вдруг рядом с собой я увидел пару блестящих штиблет. Поднял глаза и обомлел: надо мной, заложив руки за спину, раскачивался на каблуках мичман Раков. За его спиной насмешливо улыбались солдаты из комендантского взвода..

— Каждому за курение и выпивку ещё по трое суток, — холодно произнёс начальник гауптвахты. — А вам, товарищ матрос, за нарушение устава караульной службы объявляю десять суток ареста! Сдать оружие!

— Ну вот, лёгок на помине оказался, — послышалось в траншее.

Так я из конвоиров очутился в арестантах.

Вечером нас построили во дворе гауптвахты на прогулку строевым шагом. Я очень переживал о содеянном проступке, но то, что увидел там, настолько развеселило, что и по сей день не сожалею о том аресте. Взводы заключённых под стражу нарушителей воинского порядка стояли на месте и громко хлопали ладонями по шинелям с громким криком: «А р-ряз! А р-ряз! А ряз, два, три-и…! Хлопки напоминали чёткий шаг по асфальту двора, обнесённого высоким забором. Смешно было лишь одному мне как новичку. Остальные с серьёзными лицами спокойно изображали шаг, оставаясь на месте. Мичман Раков сидел в кабинете и слушал через решётки рапахнутого окна, как здорово маршируют его подопечные. Раздалась команда:

— По самолётам!

Все бросились к деревянным топчанам, выставленным на улице для просушки, вмиг расхватали их, разошлись по камерам. Пока я размышлял, что к чему, мне достался самый разбитый топчан. Я взял его подмышку и последовал за всеми. После принятия баланды из пшённого супа, чёрного хлеба и несладкого чая в камере началось представление. Всеми рулил главстаршина, из–за которого я и очутился в компании завсегдатаев этого исправительного заведения. Для началы из старожил избрали «прокурора, судью, адвоката и палача». Судьёй, понятно был главстаршина. Он строго спрашивал вновь прибывших, указывая на окошечко в двери.

— Что это?

— Глаз Джаги!

— А кто Джага?

— Мичман Раков!

— Зачем решётки на окнах?

— Чтобы девушки цветами не забросали.

— А что такое самосад?

— Табак…

— Ну и дурак! Самосад — это картошка, которая кучей взошла на огороде Джаги Ракова. Он арестантов пригнал на свой огород, попросил их помочь ему посадить картошку. Они землю вскопали, посреди яму вырыли, семена в неё зарыли. Взошла картошка кучей. А тех арестантов след простыл — дембельнулись. Ищи ветра в поле.