Самая страшная книга 2016 (сборник) - Анна Железникова

Они приходили каждую ночь. Всегда с полуночи до трех. Самоубийца с веревочной петлей на шее, в белой майке-алкоголичке, заправленной в вымазанные калом семейные трусы. Проститутка в пропитанном кровью коротком летнем платьице с изрезанным лицом и развороченным междуножьем. Утопленник с темно-зеленой кожей и холодными белыми глазами. Искалеченный лишаистый бомж с распоротым животом, откуда бродячие псы наполовину выели внутренности…

Ирина вздрогнула, когда в тишине магазина хлопнула входная дверь. Зашли двое – мужчина с желтым изможденным лицом, покрытым синяками, в длинном болоньевом плаще, с которого стекала вода, и девочка, совсем кроха, не старше пяти лет. У малышки не было полголовы, поэтому одна косичка дерзко смотрела вверх, а другая свешивалась на плечо вместе с куском черепа, изнанка которого была наполнена мокрой блестящей мякотью, как спелый гранат.

Иссиня-желтый дядька расплатился за бутылку пива и, бросив на прилавок еще пару монет, взял с вращающейся витрины клубничный «чупа-чупс» и протянул девочке. Ирина задрожала, но почему-то так и не смогла вовремя отвернуться – увидела, как из окровавленной глазницы почти полностью выкатился белый шар, и голубой зрачок скользнул вниз, поерзал, фокусируясь, а потом проворная детская ручка схватила лакомство и засунула в рот. Издавая неестественно громкие чмокающие звуки, девочка повернулась и пошла к выходу, следом невозмутимо двинулся ее мертвенно-бледный спутник.

Ирина обессиленно шлепнулась на табуретку и закрыла глаза. Ее трясло. Единственное, что удерживало женщину от обморока, была мысль – это все, на сегодня это все, сегодня уже никто не придет…

Илья вызвал лифт. С тех пор как они переехали сюда, в новый дом, он пользовался им раза три, не больше. Несмотря на то что его квартира была на восьмом этаже, он предпочитал подниматься пешком. Клаустрофобия. Илья знал, как это называется, но никому не говорил об этом – прослыть психом и чудиком в его возрасте невыносимо, смерти подобно.

Но сейчас он был в приподнятом настроении, он испытывал кураж, как пират после удачной атаки торгового судна. Как садист, упившийся страданиями жертвы. Адреналин бурлил в крови, и ему было море по колено.

Однако, когда двери лифта закрылись за ним, парень немного скис. Тусклый мертвенный свет лился сверху и как будто высасывал из него краски, присущие живым. Ему показалось, что кислород в воздухе кабины сменился на ядовитый теплый аммиак. Чтобы как-то отвлечься, крепыш уперся взглядом в одну из зеркальных стен лифта. Отражаясь друг в друге, зеркала образовывали бесконечную галерею с одним и тем же портретом – прыщавой физиономией подростка с жестким взглядом. Этот эффект создавал иллюзию протяженного пространства со стоящими друг за другом близнецами – целым отрядом близнецов.

Илья немного расслабился, даже смог криво усмехнуться сам себе. Но тут случилось самое страшное – кабина лифта с громким скрежетом задергалась и замерла. Наступила тишина. Лифт застрял.

Парня мгновенно прошиб ледяной пот. Он бессмысленно таращился в зеркало, на вереницу собственных отражений. Из этого безупречно ровного ряда один из близнецов вдруг медленно шагнул в сторону и уставился на Илью красными жадными глазами.

Парень заскулил, роняя слюну из безвольно открывшегося рта, а потом истошно закричал, когда темная фигура двинулась к нему по бесконечной зеркальной галерее.

Глеб прервал чтение и посмотрел на младшего брата в надежде, что тот уже спит. Не тут-то было. Алешка заинтересованно таращился блестящими глазами поверх натянутого до подбородка одеяла и засыпать явно не собирался.

Глеб вздохнул и продолжил:

– «Буратино пошел шарить по всем углам – не найдется ли корочки хлебца или куриной косточки, обглоданной кошкой. Ах, ничего-то, ничего-то не было у бедного Карло запасено на ужин!»

Алешка дышал ровно и тихо. Глеб опять взглянул на него, готовый отложить книжку.

– Титай! – требовательно мяукнул брат.

– Может, хватит на сегодня? – с надеждой спросил старший.

– Не хватит! Титай! – Алешка нетерпеливо дрыгнул ногой под одеялом.

Глеб уставился в текст, но продолжать не торопился. Ему было невыносимо трудно признаться даже самому себе, почему не хочет читать дальше. Он начал тереть глаза пальцами. Строчки в свете лампы расплывались, буквы видоизменялись до неузнаваемости…

– Титай! – повысил голос младший.

– У меня глаза болят, – сделал Глеб последнюю отчаянную попытку. – Давай тебе мама почитает?

Оба прислушались к доносящемуся из кухни звону перемываемой посуды. Тарелки звякали зло, отрывисто. Безнадежно.

– Ты мне блат? Блат. Сталсый. Титай! – Мелкий мучитель использовал излюбленный прием – удар под дых.

– «День наконец кончил тянуться. В комнате стало сумеречно. Буратино сидел около нарисованного огня и от голода потихоньку икал. Он увидел – из-под лестницы показалась голова. Высунулось, понюхало и вылезло серое животное на низких лапах…»

Глеб вытер ладонью пот, выступивший на лбу. Взял с письменного стола бутылку воды, промочил пересохшее горло.

– Все, мелочь, давай спать! – Он решительно захлопнул книгу.

– Ииииии! – Младший включил предупредительный ультразвук, грозящий перерасти в неслабые децибелы.

Глеб сунул ему под нос кулак. Алешка икнул, замолчал на секунду, а потом округлил рот для полноценного вопля. Старший лихорадочно соображал. Так, угрозы не прошли, надо использовать подкуп. И быстро, иначе порки не избежать…

– Не ори! Хочешь лечь наверху? – скороговоркой выпалил он.

«Чердачный» отдел двухъярусной кровати был пределом мечтаний трехлетнего Алешки, которого, естественно, туда не допускали, чтобы не свалился во сне с верхотуры. Поэтому он моментально захлопнул рот и начал торопливо карабкаться по деревянной лесенке, пока старший не передумал.

А он передумал. Позже. Когда Глеб лежал в темноте без сна, прислушиваясь к мирному сопению брата, он вдруг понял, какого дал маху. Здесь, в полуметре от пола, было не просто страшно – здесь было невыносимо жутко от осознания близости и реальности… Чего? Того, что почти взрослый парень, третьеклассник-отличник Глеб Воробьев боялся до обморока – Крысы. И сколько бы он ни уговаривал сам себя при свете дня – в новостройках не бывает крыс, даже мышей, даже тараканов сколько-нибудь серьезных еще не развели, – ночью эти доводы рассыпались в прах под натиском иррационального, всепожирающего ужаса. Потому что это была не просто крыса. Это была Крыса.