Генерал и его армия - Г Владимов

- Но мы установим диктатуру человечную. Которую каждый примет как свою.

- А такие бывают?

- Мы установим, чего бы это ни стоило!

- Правильно. А кто возражать будет - того к стенке.

- Что ж, расстрел во имя человечности, самый массовый и жестокий - я за. Но это в последний раз!

...Лошадь погибла где-то между Оршей и Ярцево. Нежданно зашли над лесом "юнкерсы" и сбросили бомбовый запас на головы людей, не успевших не то что разбежаться, но хотя бы пасть на землю. Генералу никто не помог, он остался в седле и только ждал, удивляясь, отчего так долго не впиваются обильные осколки, визжащие над ухом, не изрешетят его и лошадь. Ему не досталось, досталось ей. Впервые с тех пор, как научился ездить верхом, он утратил власть над лошадью; не слушаясь рывка поводьев, она кинулась вскачь сквозь кусты и попала обеими ногами в какую-то рытвину или в барсучью нору. Сквозь грохот бомбежки он услышал треск ломаемой кости и затем жалкий задушенный, едва не человеческий вскрик. Упав, она ему придавила больную ногу, он света не взвидел от боли, а она продолжала биться, порываясь встать и снова падая...

Подбежавший Кирнос не знал, что делать, как помочь ему выпростать ногу.

- Она встать не может, Фотий Иванович. Обе ноги передние...

- Знаю, что передние, - прохрипел генерал. - Пристрелить ее надо. Быстрей!

Кирнос, выхватив пистолет, направил его в морду лошади и так сморщился, побелев лицом, как будто в него самого направили вороненое дуло.

-- В ухо! - кричал генерал. - Самое верное!..

Кирнос, вставив пистолет в ухо лошади, которая сразу и странно притихла, бесконечно долго не нажимал на спуск.

- Да не мучь ты ее! - взревел уже генерал, едва не теряя сознание.

Кирнос, отвернув лицо, выстрелил. Несколько секунд спустя решился он взглянуть на дело рук своих - и ужаснулся разбухшему, раздавшемуся черепу, выпученному глазу. Лошадь перестала биться, но вылезти генерал все не мог. Кирнос, точно в столбняке, замер во весь рост под осколками. Помогли трое бойцов, которые, передвигаясь на корточках, оттащили лошадь за хвост.

- Ты в жизни в кого-нибудь стрелял? - спросил генерал.

- Никогда. В первый раз.

Лошадь раздобыли другую, много хуже убитой. С той крепкой литовской кобылкой, могшей чуть не призы брать, было не сравнить водовозного флегматичного мерина, с отвислым брюхом и нелепыми белыми пятнами по буланой масти.

Кирносу мерин не понравился, вызвал едва ли не омерзение.

- Типичное не то, - сказал Кирнос. - При первой возможности достанем тебе совсем белого.

- Белых в кавалерии не бывает. Бывают - соловой масти. И тогда будет истинное коммунистическое правительство?

Шутка тоже не понравилась Кирносу. Он промолчал.

На другой день он изложил свой план - ему не под силу осуществлять защиту идей с применением оружия, для этого нужны другие свойства души. И он сосредоточится исключительно на руководстве партией.

-- Это моя стезя. А ты отвечаешь - за армию.

Генерал покорно свою обязанность принял.

- Надо еще подобрать способных командиров - возглавить руководство военной промышленностью. В наших рядах такие есть. Но самое главное дело на тебе и на таких же боевых генералах. Надо переломить ход войны. Выиграть эту войну. Ты - сумеешь.

- Думаешь, так уж я в стратегии силен?

- А кто такие были Чапаев, Котовский, Фрунзе, наконец? В военном отношении были неучи, не в пример тебе. Но был в них революционный дух, вот чего тебе не хватает. Надо же наконец-то вплотную познакомиться, что писали Маркс и Энгельс, что говорил Ленин. Тебе бы кое-что почитать. Хотя бы "Критику Готской программы". У меня она как раз законспектирована.

- Я и саму-то Готскую программу не читал.

- Саму - не надо. Надо - критику. Ты поймешь, что жил до сих пор в темноте. Ну, скажем, в полумраке. А здесь ты попадаешь совсем в другой мир, где все просто, предельно понятно, кристально ясно.

Ночью приснилась генералу "Критика Готской программы". Он ее увидел отчетливо - в белом балахоне, с прорезями для глаз. Она выходила к нему, приплясывая, как на танцульках деревенских выходят девки к парням, вызывая отколоть коленце. Почему-то было ясно, что это женщина, и что она - неживая, и почему-то ее звали "Критика Готской программы". Кажется, она сама так себя называла. Проснулся он удивленный и несколько расстроенный: "Ох, неспроста бабы снятся!"

Однажды - уже под Ярцевом это было - прибилась, вырвавшись из своего окружения, группа человек в семьдесят. Кирнос, выявив коммунистов, поставил их на партучет, провел с ними краткую политбеседу. Впрочем, суетливых этих сокращений: "партучет", "политбеседа", которые жизненного времени отнюдь не сберегают, он не употреблял, но всегда - "партийный учет", "политическая беседа". Вернувшись, он рассказал о "случае возмутительном" - как эти люди попали в засаду. Завела их к немцам вертлявая бабка, у которой всего-то конфисковали кабанчика. Конфискацию она приняла спокойно, разве что губы поджала, и вызвалась проводить гостей в соседнее село, где будто бы кричала: "Так вам и надо, извергам, всю жизнь порушили, испакостили, изговняли, так пусть вас тут всех перестреляют!".

- А не перевелись еще Сусанины на святой Руси, - подивился генерал. - И что ж, укоротили бабку? И речь бабкину, и бабкин век?

- Да, пришлось... Без суда. Я понимаю... Но есть же законы военного времени!

- А той бабке, небось, всего пятьдесят стукнуло...

- Не знаю. Ты что, жалеешь ее? Ту, которая за кабанчика сочла возможным человеческими жизнями расплатиться?

- Расплатилась-то она, - заметил генерал, чем вогнал Кирноса в мрачное раздумье. - А представляешь, что был для нее этот кабанчик? Небось, имечко было у него. А как же, покуда растят его - член семьи. А перед тем, как зарезать, прощения у него просят. И почему ж его надо было под мобилизацию отдавать? За что?

Кирнос, снизу вверх, посмотрел удивленно, сказал то ли серьезно, то ли шутя:

- Вот не знал, что у генерала Кобрисова кулацкие настроения.

- А нет кулацких настроений. Они - человеческие. Ты мне скажи, комиссар, вот этого коника мы по какому праву конфисковали у сельчан?

- По праву армии. Население обязано считаться с нуж дами армии.

- Не то говоришь, Евгений Натанович. Армия имеет права, когда она защищает население, когда наступает. А когда она драпает - нет у нее никаких прав. Молочка попросить - и то нету. Только водички из колодца.

- Спорно. И к чему ты это ведешь?

- А к тому, что мы всегда все по праву берем - и все авансом, все в кредит. Когда ж отдавать будем? И чем?

Кирнос, с лицом, которое сделалось от злости каменным, сказал упрямо:

- Есть обстоятельства, когда надо суметь подавить в себе жалость. Сентиментальность - только выглядит, как человечность. Но это - суррогат. Истинная человечность бывает иногда на вид страшна. Но - оправданна.