Заговор королевы - Вильям Энсворт

Петля сжала его горло, и в одно мгновение судьба храброго животного была бы решена, если бы Кричтон не успел остановить руку англичанина.

— Стой! — прошептал он. — Я обещаю убить ее, если с тобой что-нибудь случится.

— Вы обещаете иногда более, чем можете исполнить, шевалье Кричтон, — сурово сказал Блунт. — Вы обещали избавить меня от любой опасности, которой я мог бы подвергнуться, исполняя ваши приказы. Теперь мою голову ожидает топор.

— Твое собственное безумие причиной всему этому, — отвечал Кричтон. — Отпусти собаку или я предоставлю тебя твоей судьбе.

Блунт нехотя выпустил из рук веревку.

— Где молитвенник, который я тебе дал? — спросил шотландец.

— Там, куда вы его положили, у меня на груди, где он останется, пока будет биться мое сердце.

— Слава Богу! — вскричал радостно Кричтон. — Отдай его тотчас же королю.

Кричтон отошел, а Блунт вынул из своего камзола маленькую книжку в богатом золоченом переплете.

— Государь! — сказал он, обращаясь к Генриху III, — эта книга, доверенная мне шевалье Кричтоном, выпала из пакета, о котором вы меня сейчас расспрашивали. Она была отдана мне, потому что мессир Флоран Кретьен отказался принять ее, узнав в ней католический молитвенник. Он, кажется, принадлежит вашему величеству, так как на переплете я вижу корону и королевские лилии Франции.

— А! Да это молитвенник нашей матери! — вскричал Генрих. — Де Гальд, дайте нам эту книгу.

— Ваше величество, берегитесь, — прошептал, бледнея, герцог Неверский. — Она может быть отравлена.

— Я первым открою эту книгу, если вы этого опасаетесь, государь, — сказал Кричтон.

— Мы нисколько не опасаемся, — отвечал король. — Эти страницы дышат святостью и благодатью, а не ядом. Но что это, Боже мой! — вскричал он, бросив взгляд на одну из страниц молитвенника, на которой виднелись какие-то странные знаки. — Мы, кажется, попали в змеиное гнездо!

— Что вы нашли там, государь? — спросил Жуаез.

— Заговор! — вскричал в бешенстве Генрих III. — Заговор против нашей жизни и короны.

Эти слова поразили всех как громом. Члены королевской свиты обменялись взглядами, полными тайного подозрения. Кричтон и Генрих Наваррский переглянулись украдкой.

— Но кто же составил этот заговор, государь? — спросил герцог Неверский дрожащим голосом.

— А как думаете вы, герцог? — загремел король. — Кто, думаете вы?

— Гиз.

— Сын нашего отца, герцог Анжуйский!

Воцарилось глубокое молчание, которое никто не решался нарушить, исключая Бурбона, который слегка покашливал, напрасно стараясь скрыть свое удовлетворение.

— Мы уже давно подозревали нашего брата в измене, — продолжал Генрих, видимо, глубоко взволнованный. — Но теперь мы имеем доказательство его вины, начертанное его рукой.

— Значит, вы нашли его письмо, государь? — спросил с беспокойством герцог Неверский.

— Да, кузен, — тихо отвечал король. — Это письмо! Письмо Анжу к нашей матери, слова измены на этих священных страницах. Письмо, внушенное демонами и написанное на слове Божьем.

— Это ложь, государь! Герцог Анжуйский не способен на такое чудовищное и противоестественное преступление. Я отвечаю за него моей головой.

— Отвечайте за себя, герцог, — сказал ледяным тоном Генрих III, — и, — прибавил он вполголоса, — вы поймете, что это не так-то легко. Эти тайные знаки известны только нам, нашей матери и этому изменнику. Они были придуманы для безопасности нашей переписки, когда я был в Польше. Не зная ключа, их невозможно разобрать. Смотрите на это письмо! Для вас оно непонятно, как египетские иероглифы, но мы читаем его так же свободно, как записку любовницы. Видите, здесь не хватает листка. Там было письмо нашей матери, здесь ответ Анжу. Это рассеяло бы последние сомнения, если бы они у нас еще были. Нам изменили вдвойне!

— Государь!

—Виновность Анжу доказана, и он умрет смертью изменника, как и все те, которые участвовали в этом заговоре, хотя бы нам пришлось затопить Лувр благороднейшей кровью Франции. Эшафот не будет убран из этих дворов и палач не прекратит свою работу, пока не будет уничтожена гидра восстания. До сих пор мы были забывчивы, снисходительны, добры. Это не послужило им на пользу. Отныне мы будем безжалостны и неумолимы. Постановление нашего предка, Людовика XI, осуждающее всякого виновного в сокрытии измены на ту же казнь, что и самого изменника, еще не отменено. Вы отвечали за Анжу вашей головой. Берегитесь, чтобы мы ее у вас не потребовали.

— Ваши подозрения не могут относиться ко мне, — прошептал герцог. — Я всегда был вашим верным слугой!

— Наши подозрения? — повторил король ироничным тоном. — Мы не подозреваем вас, монсеньор, мы уверены в вашей измене.

— Проклятие! Это вы мне говорите, государь!

— Будьте терпеливы, кузен. Еще одно подобное восклицание и наша стража отведет вас в Бастилию.

— Ваши угрозы меня не пугают, государь, — сказал герцог, к которому в эту минуту вернулась вся его уверенность. — Я слишком хорошо знаю свою невинность и безосновательность обвинений, которые вы на меня возводите. Среди Гонзаго никогда не было изменников. Если бы я знал, что существует заговор против вашего величества, я выдал бы его, хотя бы его главой был мой собственный сын. И если бы я даже вынужден был идти отсюда на эшафот, которым вы мне грозите, моим последним словом была бы молитва о продлении вашего счастливого царствования.

— Чудо! — пробормотал сквозь зубы король. — Заговор лучше организован и более близок к взрыву, чем я думал. Значит я должен действовать с крайней осторожностью. Quid niscit dissimulare necsit regner (Кто не умеет притворяться, тот не умеет царствовать). Кузен, — продолжал он громко, положив руку на луку седла герцога и глядя ему в глаза с самым дружеским и доверчивым видом, — ваше воодушевление убедило меня в том, что я напрасно оскорблял вас моими подозрениями. Я надеюсь, что вы простите мне эту ошибку. Кто, как я, окружен со всех сторон враждой и вероломством, бунтовщиками под маской братьев, убийцами под видом друзей, изменниками под плащами советников, тому можно простить, если он невольно ошибется, и примет верного друга за смертного врага, и усомнится на мгновение в безупречной верности дома Гонзаго (не оставшегося, впрочем, без наград и званий).

— Мои вознагражденные услуги, — отвечал герцог с оттенком суровости в голосе, — могли бы защитить меня от незаслуженных обид, но так как те, которые должны были бы занимать первое место в сердце вашего величества, заслужили ваше негодование, то я готов позабыть нанесенное мне оскорбление.

— И вы поступаете благоразумно, герцог, — отвечал король с насмешливой улыбкой. — Мне незачем вам напоминать, что это уже не первая измена Анжу, которую я открываю. Излишне было бы говорить вам о восстании, которое должно было вспыхнуть при моем возвращении из Польши, о засадах на дороге, о подкупленных убийцах. Не стоит также говорить об аресте моего брата, казни ла Моля и Коконаса, о моей дурно понятой снисходительности. Екатерина Медичи в то время заботилась о моей безопасности так же усердно, как теперь старается погубить меня. Теперь она сама готовит заговор, который в свое время так быстро подавила. Отчего Анжу не уступил зову своего мрачного сердца и не задушил ее в то время, когда она обнимала его в Венсенской тюрьме!