Методология истории - Александр Лаппо-Данилевский

Эволюционный метод интерпретации получает, однако, наибольшее свое значение лишь в том случае, когда историк объясняет источник с точки зрения его реальной зависимости от предшествующей культуры и такого же его влияния на последующую. В некоторых случаях нет возможности понять предание, не прибегнув к такому его толкованию; жители городка Говика, например, до сих пор поют обрядовую песню, заканчивающуюся припевом: «Teribus ye teri Oden»: но историк понимает его, лишь припомнив древнейшие представления германцев о Тире и Одине; с такой точки зрения, он и толкует загадочный припев в смысле молебного обращения к Тиру и Одину с просьбой о покровительстве, от поколения к поколению перешедшего и к современным жителям городка Говика[360]. Впрочем, при такой интерпретации можно придерживаться и обратноэволюционной точки зрения: мелкие особенности источника становятся понятными в качестве зачатков последующего развития; историк средневекового письма обращает внимание, например, на незначительные черточки при буквах XI–XII вв. ввиду того, что в них он усматривает признаки последующего превращения их в то ломаное письмо, которое известно по рукописям XII в., и т. п.

С указанной точки зрения, момент возникновения изучаемого источника представляет особого рода интерес: историк стремится определить относительную древность источника или при помощи только что указанных типологических обобщений, или обращаясь к изучению реально данного положения его во времени.

С типологической точки зрения, историк действительно может иметь в виду то положение, какое данный источник должен занимать в соответствующем эволюционном ряде, и по такому именно его положению заключает об относительной его древности; археолог судит, например, об относительной древности предметов по степени пригодности материала для данной вещи или по развитию ее техники и формы, или по изяществу последней; историк литературы может рассуждать об относительной древности недатированного памятника письменности по форме букв, по грамматическим и стилистическим особенностям его речи, по приемам его композиции и т. п. Впрочем, историк придает своим заключениям различную степень убедительности, например, в зависимости от того, какого рода эволюционным рядом он располагает; в таких случаях археолог имеет в виду преимущественно предметы туземного, а не иноземного происхождения, и, положим, заключает об относительной древности двух могильников по гончарным изделиям; историк литературы также с большим основанием может устанавливать древность недатированного памятника письменности, если он не заимствован относительно однородных с ним произведений той же национальной литературы и т. п.

В вышеуказанных исследованиях историк уже исходит, однако, из реально данного положения источника во времени: такое положение он определяет или по положению его в пространстве, или по его датировке согласно данной системе летосчисления.

В самом деле, историк часто принужден довольствоваться лишь приблизительным установлением времени возникновения источника по положению его в пространстве: представляя себе положение во времени соответствующим положению в пространстве, он в сущности судит об относительной древности источника по его положению в пространстве, в вертикальном его разрезе. В тех случаях, например, когда историк имеет дело с остатками культуры «каменного века», он определяет тот слой, в котором предмет был найден, а затем судит и об относительной его древности. Такой слой он, конечно, устанавливает прежде всего с геологической и палеонтологической точки зрения и, например, особенно ценит находки вроде «киевской», «гонцовской» (Лубенского уезда) и «карачаровской» (Муромского уезда), обследованные в геологическом и палеонтологическом отношениях, а не с одной только археологической точки зрения; но он, вместе с тем, имеет в виду и последнюю, когда говорит о последовательности собственно культурных слоев: в одном и том же поселении, обитаемом в течение многих веков, он различает, например, такие слои. Раскопки, проведенные на Хиссарлыке, т. е. на месте древней Трои, могут служить хорошей иллюстрацией такого приема: здесь обнаружено не менее девяти наслоений. В низшем, т. е. «древнейшем» из них, найдено много предметов из камня (между прочим, из нефрита), а в высшем, т. е. «позднейшем», — немало разнообразных вещей из бронзы и несколько — из железа; следовательно, можно пользоваться знаменитым кладом, открытым в слое, следующем за древнейшим, в качестве источника, пригодного для характеристики догомерической и домикенской эпох троянской культуры. Историк обращает внимание на такие же культурные слои и в могильниках, например Гальштадтском и других, и даже в отдельных курганах; несколько времени тому назад, например, один из шведских археологов, исследуя курган в Центральной Швеции, открыл в середине его покой, содержавший много скелетов и предметов каменного века; выше он нашел две гробницы бронзового века и, наконец, сверх камней, образующих крышу, увидал еще скелет с оружием, принадлежавшим к железному веку; таким образом, ему удалось обнаружить в одном и том же кургане три периода культуры, последовательное размещение которых одного над другим в пространстве наглядно обнаружило, в каком порядке они следовали друг за другом во времени. В другой области источников, т. е. среди памятников письменности, историк реже обращается к подобного рода исследованиям, частью потому что они уже датированы, частью и ввиду того, что каждый из них легко перемещается, утрачивая то естественное положение, по которому можно было бы судить о времени его возникновения. Впрочем, и тут историк может иметь в виду, например, старинную регистрацию, или нумерацию, рукописей или книг, сделанную по мере поступления их в данный архив или библиотеку и сохранившуюся или в виде помет на рукописях и книгах, или в виде особого каталога; он изучает также расположение бумаг в данном деле или сборнике, например в сборнике писем Герберта.[361]

С точки зрения эволюционной интерпретации, надлежит, однако, возможно более точно определить время, к которому данный источник относится, а значит, и тот момент, когда он возник; но такой цели можно достигнуть лишь при знакомстве с принятой в то время системой летосчисления: она изучается в технической хронологии[362]. Пределы времени, к которым относятся вещественные остатки культуры позднейших периодов, например, поддаются иногда более точному определению на основании совместного с ними нахождения монет, время чеканки которых известно. Припомним хотя бы знаменитую находку, сделанную в Нидамском торфянике (Nydam): о значительной древности деревянных лодок, сохранившихся в нем, оказалось возможным судить по найденным в них римским монетам II в. по Р. X.[363]. Впрочем, такие определения далеко не всегда отличаются точностью; монеты могут обращаться более или менее продолжительный период времени не только в тех случаях, когда употребляются в качестве украшений, но и тогда, когда служат орудиями мены; в Швеции, например, медные монеты, чеканенные в XVIII в. и украшенные изображениями римских божеств, продолжали обращаться в середине следующего столетия. Применительно к монетам позднейшего времени можно, по крайней мере, иногда вычислить даже степень приближенности таких определений. Двадцатифранковые монеты 1803–1812 гг., например, ходили в десятых долях % во Франции еще в 1891 г.; следовательно, вероятность заключения, что предмет, найденный совместно с такою монетою, принадлежит к концу прошлого века, мала; современная нам статистика монетного обращения во Франции, может быть, докажет, что такая вероятность теперь уже почти равна или равна нулю. Рассуждения подобного рода применительно к вещественным остаткам культуры позднейшего времени имеют, однако, скорее методологическое, чем практическое значение: историк часто определяет возраст таких предметов на основании более точных данных исторического предания, например по датированной надгробной надписи. Документальные остатки культуры ввиду самой цели их чаще предметов древности дают определенные указания на время их составления. В противном случае датировка их проводится по косвенным признакам: за отсутствием более точных указаний историк принимает во внимание, например, палеографические и сфрагистические особенности, язык и формулы, клаузульный состав, формы делопроизводства, канцелярские пометы, имена государей и правителей, а также контрагентов или свидетелей частной сделки. В числе исторических преданий многие также содержит точные сведения о времени их возникновения, но немало и таких, которые не датированы: время составления весьма известных сочинений (например, Пятикнижия), многих летописей и т. п. не поддается точному определению. В случаях подобного рода историк определяет время возникновения или написания исторического предания по косвенным признакам: по языку и письму, стилю и литературным приемам автора, по характеру принятого им построения (плана), по разным его намекам на факты, дата которых уже известна, по биографическим данным и т. п.