«Русские идут!» Почему боятся России? - Лев Вершинин

Иными словами, исполнение обязательств перед Антантой было чревато такими рисками, что овчинка могла оказаться не стоящей выделки. Реалии были столь ясны, что даже некоторые лидеры дашнаков и генералы из числа не до конца отмороженных (их почему-то называют «левыми дашнаками») высказались в том смысле, что не худо бы притормозить и рассмотреть предложения Москвы, озвученные полпредом Леграном. Однако кремлевский вариант выхода из тупика тоже рвал душу. В самом деле, дать согласие на посредничество большевиков в спорах с «дружеской» Турцией и «братским» Азербайджаном, естественно, отказавшись от «севрских» призов, означало не только стать вассалом Москвы (это бы еще полбеды), но, главное, навсегда и публично отказаться от воплощения в жизнь идеи «Великой Армении эпохи Тиграна». Тем самым не то что поставив под сомнение все, ради чего тридцать лет боролись дашнаки, но и лишив смысла само существование партии. Вот такой неприятный сложился пасьянс, и времени на раздумья не было. Совсем.

Так победим!

Чтобы до конца понять суть драмы, развернувшейся в те дни на Южном Кавказе, следует уяснить: это была война не государств, а идеологий на уровне фактически религиозном. Для большевиков, еще не переболевших детской болезнью левизны, символом веры была мировая революция. Обжегшись на Польше, они всего лишь перенесли направление главного удара на Восток, где, согласно их канону, с нетерпением ждали их массы угнетенных колонизаторами аборигенов. В этом смысле Кемаль воспринимался ими с симпатией – как весьма перспективный, хотя пока что и недостаточно политически грамотный кадр, за которым архиважно присматривать, что едва ли возможно, пока между РСФСР и Турцией пробкой стоит «проантантовская» Армения. Кемаль, со своей стороны, не менее свято веруя в «Турцию для турок», морочил большевикам голову полным согласием с их песнопениями, однако вполне разделял позицию по «армянскому вопросу». Собственно, он, как подобает правоверному националисту, не имел ничего против «армянского национального очага» на десятке скал, никогда Турции не принадлежавших, и он, скорее всего, протянул бы ереванским братьям во национализме руку дружбы, откажись они от «империалистической» ориентации на Антанту, оставь в покое «почти турок» на «спорных» территориях, а главное, забудь о своей Idefix – «Великой Армении», каковой почему-то считают восточные вилайеты Турции. Однако и дашнаки были, что называется, до синего звона заточены на свое Credo, ту самую «Великую Армению», которая в понимании Кремля была вредной глупостью, а в восприятии Кемаля – главной угрозой существованию турецкой нации.

Ничем хорошим сшибка трех фанатизмов закончиться не могла и примирения не предполагала. Что и стало ясно в ходе Первого съезда народов Востока, созванного в Баку в начале сентября 1920 года, где, как известно, в качестве почетного гостя присутствовал знаменитый армянобоец Энвер-паша, зять султана и лидер младотурок-пантюркистов, в унисон с патриархом азербайджанских большевиков Наримановым вещавший с трибуны, что ислам, в сущности, тот же коммунизм, а коммунизм, если присмотреться, по большому счету тот же ислам. Итогом съезда стало резкое, на порядок увеличение «братской помощи» товарищу Кемалю – не считая само собой подразумевающихся оружия и боеприпасов, в Анкару из голодающей России поплыли уже не сотни тысяч, а многие миллионы полновесных золотых рублей. Араратской Республике в том виде, в каком она существовала и хотела существовать, при этом раскладе места попросту не оставалось, и это говорилось открытым текстом. «Имейте в виду, – писал в Москву всегда не слишком умевший камуфлировать мысли Серго Орджоникидзе, глава Кавбюро РКП(б), – если вы с Арменией заключите мир, это будет нечто ужасным для мусульман… Получится впечатление, что мы, христиане, покорили Азербайджан, а христиан оставили в стороне».

Не следует думать, что всего этого не понимали в Ереване. Понимали. И, веря в себя (люди такого закала, как дашнаки тех времен, иначе не умеют), тем не менее сознавали, что помочь может только новый Сардарапат. Ведь то, что случилось однажды, если очень того захотеть и выложиться изо всех сил, может и повториться, не так ли? В общем, рассуждая здраво и не допуская мысли о капитуляции, оставалось только одно: не дожидаясь ни вступления в силу Севрского договора (Какой смысл? Султан все равно подписал, а Кемаль все равно не признает), ни арбитража Москвы (Какой смысл? Все, что могла сказать Москва, уже прозвучало на съезде в Баку), – атаковать. Конечно, восточная группировка турок, возглавляемая молодым и амбициозным Кязымом Карабекиром, куда многочисленнее армянской армии, да еще и отменно, в отличие от нее, снабжена и экипирована. Но если сидеть и ждать, когда Кязым-паша атакует (а что он рано или поздно атакует, сомнений не было), то шансов нет вовсе. А так шансы есть. И даже не совсем иллюзорные. Никакого безумства храбрых. Кризис в Афинах как раз завершился в пользу «партии войны», с греками, медленно вдавливающимися вглубь Анатолии, поддерживалась постоянная связь, и их командование готово было ускорить наступление, если в тылу Кемаля начнутся серьезные сложности. Согласованный удар с фронта и с тыла – это самое то, решающее все проблемы одним махом и списывающее кемалистов в окончательный расход. Правда, для этого необходима была сущая малость – совершить чудо, но как раз чудеса в понимании дашнаков шли по графе само собой разумеющегося.

Проза жизни

20 сентября, во исполнение приказа занять «законно положенные Армении» территории, армянские войска (30 тысяч штыков и сабель) перешли границу, заняли город Олту, который турки считали своим, и двинулись навстречу частям Карабекира. Который примерно этого и ждал. 23 сентября, умело перегруппировав силы, он, не дожидаясь объявления Анкарой войны (эта формальность была исполнена на следующий день), нанес мощный фланговый удар по наступающим колоннам дашнаков. И очень быстро стало ясно: тенденция определилась. Армянским генералам не занимать было ни таланта, ни опыта, но сейчас они имели дело не с султанскими аскерами, которых хорошо понимали, а с «народной» (без шуток) армией, располагавшей к тому же (спасибо большевикам) куда лучшим оружием и, в отличие от противника, в изобилии снабженной боеприпасами. Нет, армяне не бежали. Они даже переходили в контратаки, подчас успешные. И тем не менее 30 октября, после нежданного падения Карса война была проиграна. Правительству Араратской Республики не оставалось ничего иного, как просить о перемирии, без возражений приняв требование Карабекира о «демилитаризации» Александрополя – одного из двух еще остававшихся под их властью городов и важнейшего стратегического пункта. Однако Карабекир просто издевался; вопреки договоренности, оставленный гарнизоном Александрополь был им без лишних слов и объяснений занят, а паша выдвинул новое «окончательное» предложение – в качестве доказательства мирных намерений сдать все оружие, кроме легкого стрелкового, все средства транспорта и отвести части с позиций, закрывающих дорогу к столице. Отказ привел лишь к продвижению турок еще ближе к Еревану.

Стремясь спасти хоть что-то, армянское правительство разослало всем заинтересованным сторонам просьбы о посредничестве, на что из Москвы почти тотчас, 13 ноября, пришло согласие за подписью Чичерина, а вот представитель Антанты в Тбилиси, помедлив дней пять, ответил в том духе, что, дескать, правительство Его Величества весьма сожалеет, но помочь может только советом искать заступничества у РСФСР. Впрочем, план, до мелочей расписанный большевиками с Кемалем, неожиданно дал сбой. Карабекир на волне головокружения от успехов закусил удила, в ответ на депешу из Кремля телеграфировав, что не видит смысла в приезде представителя РСФСР для посредничества в переговорах. Это было нежданным и неприятным сюрпризом. «Возможно, – писал в те дни Сталин Ленину, – что с Арменией уже опоздали, т. е. ее скушают раньше, чем подоспеем». Однако удачливый паша заигрался. Были ли у него какие-либо далеко идущие планы или Кязым-паша просто играл в кошки-мышки с полумертвой жертвой, но Кемалю, еще не имевшему особых достижений на западном фронте и менее всего желавшему появления альтернативного «человека-легенды», эскапады командующего восточным фронтом пришлись более чем не по нраву. В связи с чем Карабекир, щемивший армянских делегатов в Александрополе на предмет очередных уступок, обнаружил, что подвоз боеприпасов почему-то прекратился (как выяснилось позже, где-то обрушились сразу два моста). Зато большевики получили время, необходимое для установления связи с «левыми дашнаками», влиятельными лидерами Араратской Республики, считавшими Россию, пусть и большевистскую, все же меньшим злом. «Теперь, – сообщал Орджоникидзе члену РВС Кавфронта Трифонову, – турки настаивают на вводе наших войск в Армению для утверждения Советской власти, считая это гарантией своего тыла… Положение становится совершенно ясным, не рискованным». С другой стороны, и указания прерывать переговоры с дашнаками Анкара не дала, напротив, Карабекира похвалили за твердость в отстаивании интересов Турции. Умудренный жизнью Кемаль не мешал пацану Кязыму самоутверждаться, с интересом наблюдая за развитием интриги.