«Русские идут!» Почему боятся России? - Лев Вершинин

В обстановке, когда ни царя-батюшки, ни хотя бы Временного правительства уже не имелось, а большевикам в Питере было глубоко и искренне наплевать на «туземные» проблемы, Закавказскому сейму приходилось срочно, без подсказки искать ответ на проклятый вопрос «Что делать?». Мнения, естественно, разошлись. Азербайджанские мусаватисты полагали, что турки тоже люди, культурный европейский народ, и с ними вполне возможно договориться, так что надо объявлять независимость – и вперед. Грузинские меньшевики в принципе не видели в этой идее ничего плохого, но все-таки турок опасались. Дашнаки же, ясное дело, выступали против таких «опасных авантюр», справедливо возражая, что лучше объявить Закавказье автономией в составе России, и не более, поскольку это хоть как-то и хоть что-то гарантирует, а с «независимыми» у турок разговор будет коротким. Спорили круто, но фактор наличия армянского корпуса (ни у грузин, ни у «татар» ничего подобного пока не было) сыграл решающую роль, и принят в итоге был «армянский» проект: из состава России не выходить, но провозгласить «широкую автономию» и попробовать мириться с Портой «без аннексий и контрибуций». А если получится, то и выговорить уцелевшим западным армянам хоть какую-то автономию. И все бы хорошо, не будь у турок на сей счет особое мнение. Только что подписанная большевиками капитуляция в Бресте была для Порты нечаянным подарком Аллаха, воплощением самых смелых мечтаний: Россия вернула не только завоеванное в 1914—1915 годах, но и отказалась в их пользу от Батума, Карса и Ардагана, уйдя на рубеж 1877 года, а также признала армянский корпус «незаконным». В итоге делегация ЗакСейма, прибывшая в середине марта в Трапезунд договариваться, была встречена, мягко говоря, хамски: отказавшись что-либо обсуждать, ей барским тоном велели признать условия Брестского мира и ждать решения Стамбула. Когда же после жестокого, едва не перешедшего в драку спора в отеле, где разместились закавказцы, было решено принять турецкий ультиматум, выяснилось, что Порта, сверх всего, требует еще и немедленно объявить независимость Закавказья. То есть отказаться от последних, пусть и крайне зыбких надежд на возможность помощи извне. Речь шла уже о чем-то гораздо большем, нежели граница 1877 года, и Сейм, прервав переговоры, отозвал делегацию из Трапезунда, тем самым официально признав себя в состоянии войны с Оттоманской Портой (правда, фракция мусаватистов голосовала против отзыва, честно пояснив, что воевать с «братьями по вере» Азербайджан не станет).

Турок такой оборот не только не огорчил, а совсем напротив. Притормозив на основном участке фронта, под Карсом, где опасно ощетинились дивизии Назарбекова, аскеры Его Величества неспешно вскрывали более слабые (грузинские) позиции, понемногу забирая «законное», а после занятия Батума, где без всякого боя сдалась в плен почти половина гарнизона, уже и «незаконное» – Гурию и юг Мегрелии. После чего грузинская фракция в Сейме категорически потребовала немедленно объявлять край независимым и хоть тушкой, хоть чучелом договариваться. У армян, разумеется, была особая позиция, но лидер грузинских меньшевиков Чхенкели, новый глава правительства, с трибуны обвинил их в «национальном эгоизме», «пренебрежении интересами Грузии и чувствами Азербайджана», и Закавказье – грузино-азербайджанским большинством голосов – было таки объявлено самостийной и незалежной Закавказской Демократической Федеративной Республикой. В штаб Назарбекова полетел приказ: Карс не сдавать, но и с турками в конфликт не вступать. А пока Фома Иванович чесал репу, пытаясь понять, как совместить несовместимое, из очередного приказа стало известно, что Карс, оказывается, следует передать туркам. Приказы, как известно, не обсуждаются. 25 апреля армянский корпус покинул сильнейшую крепость Южного Кавказа, волоча за собой длиннейший хвост из 20 тысяч (97 %) населения города, а турки, направив в Тифлис телеграмму о готовности к продолжению конструктивных переговоров, двинулись вглубь Восточной (российской) Армении, в направлении Александрополя и Эривани. Нет, они совсем не возражали против мира, но очередные «окончательные» условия сводились к безусловной передаче Порте практически всех территорий новорожденной федерации, населенных армянами, даже тех, что ранее входили в Тифлисскую губернию. Правда, при должном послушании властей ЗФДР допускалось оставить в ее составе город Эривань, возможно даже с некоторыми землями вокруг.

И сказал брат брату

Что турок занесло, и занесло круто, было понятно даже союзникам. «Турция потеряла чувство меры, – доносил кайзеру официальный представитель Германии в Тифлисе генерал фон Лоссов, – и переступила через все разумные границы. Она требует чисто армянские провинции Ахалкалак, Александрополь и части Ереванской провинции, что вопиющим образом нарушает Брест-Литовский договор. Турки намерены полностью уничтожить армян Закавказья… Я протестовал по этому поводу». Чхенкели, в отличие от генерала, не протестовал. Опираясь на грузино-азербайджанское большинство Сейма, он готовился к новым переговорам «с учетом реальности», на протесты же Армянского Национального Совета отвечал в том духе, что надо же чем-то жертвовать, а армянам, ежели что, будет хорошо и в составе Грузии, можно даже на правах автономии. И вообще, если господа дашнаки такие умные, пусть попробуют остановить турок сами, а нам тут надо Грузию спасать, и мы уже обратились за помощью туда, откуда Стамбулу могут приказывать. С точки зрения чистого разума он был прав. В Тифлисе, ожидавшем, что аскеры султана вот-вот появятся в предместьях, царила паника, и Национальный Совет Грузии (был уже и такой) параллельно с переговорами обратился за помощью и покровительством к Его Величеству кайзеру. На что Берлин охотно согласился, тем паче что (хотя грузины об этом не знали) имел со Стамбулом секретное соглашение о разделе сфер влияния на Кавказе, и Грузия, в отличие от Армении, как раз входила в немецкую зону. Будучи одернуты старшим партнером, турки согласились мириться, но при условии немедленного провозглашения Грузии самостоятельности и отказа Берлина от участия в окончательном решении армянского вопроса. Так что, когда упомянутый генерал фон Лоссов, человек, судя по всему, совестливый, попытался передать в Берлин, что армяне тоже просят о покровительстве, ему довольно резко посоветовали делать свое дело и не рыпаться.

По сути, армянская составляющая федерации была брошена на произвол судьбы. Хуже того, отрезана от внешнего мира и (по требованию турок) лишена даже источника пополнения боеприпасов. Спасти Армению – даже не как государство, государства еще не было, а как «национальный очаг» – могло только чудо. А чудес, как нам всем, увы, известно, не бывает. И все же случилось. Хотя силы противника превосходили армянские по всем показателям, 21—27 мая в ходе тяжелейших сражений при Сардарапате, Караклисе и Башапаране уже по всем законам обреченной армянской армии удалось остановить и отбросить армию Якуба Шевки паши, вплотную подошедшего к Эривани. Армения, пусть в виде какого-то огрызка, но сохранилась. В полном осознании, что рассчитывать, кроме самой на себя, ей не на кого. Тем более что как раз в разгар Сардарапатской битвы в Поти высадились долгожданные немцы и Грузия объявила себя суверенной Грузинской Демократической Республикой, а Сейм ЗДФР самораспустился в связи с «неразрешимыми противоречиями народов Закавказья по вопросам войны и мира». 28 мая то же самое без лишних сомнений сделал Азербайджан. В такой ситуации у Армянского Национального Совета не оставалось ничего, кроме как провозгласить себя «верховной и единственной властью армянских уездов» и сразу после того отправить в Батум делегацию для подписания мира с турками от имени Республики Армения («Араратской Республики») на любых условиях. Что и произошло. «Договор о мире и дружбе», подписанный 30 мая в Батуме, оставлял независимой Армении только то, на что Порта соглашалась и ранее плюс то немногое, что еще контролировали армянские войска – два небольших уезда, Эриванский и Эчмиадзинский (т. е. половину сегодняшней Армении), а само государство по факту оказалось сателлитом Стамбула. Ясное дело, дашнаков такой расклад тяготил неимоверно, но что они могли поделать? Разве что заниматься государственным строительством, благо Грузия, хоть и неимоверно взвинтив плату за транзит, все-таки возобновила поставки продовольствия и прочих полезных вещей.

Не брат ты мне

Ситуация изменилась лишь после Мудросского перемирия 30 октября, когда Турция, капитулировав перед англичанами, обязалась, в частности, освободить территории, занятые ею сверх оговоренных в Бресте, и начала выводить войска из Восточной Армении. В качестве компенсации за ущерб правительству Араратской Республики было предложено занять Ахалкалакский и Борчалинский уезды бывшей Тифлисской губернии, где жили и грузины, но армяне составляли большинство. Предложение было Эриванью принято, однако ситуация оказалась пикантная, поскольку такое же предложение сделали своим грузинским вассалам уходящие немцы. Что пришлось весьма по вкусу Тбилиси, где вовсю рассуждали о «возвращении времен великой Тамар», тем паче что за полгода немецкого присутствия Грузия – с помощью германских фельдфебелей – сформировала более или менее внятные вооруженные силы. Ни о какой демаркации границ в рамках бывшего Закавказского края не было, естественно, и речи, какими следует быть линиям на еще не нарисованных картах политики новорожденных стран определяли исключительно руководствуясь чувствами «национального единства» и «исторической справедливости», так что ничего хорошего никогда ждать не приходилось, а кроме того, единственная железная дорога, связывающая Армению с Россией, для Араратской Республики фактически «дорога жизни», проходила через контролируемый грузинами Батум, что, учитывая самые разные привходящие факторы, очень нервировало Эривань. Короче говоря, ничем хорошим все это кончиться не могло. И не кончилось.