Пути неисповедимых - Алёна Реброва

Такое решение всех устроило, хотя рыцарь еще пытался настаивать на том, чтобы я отправляла ему письма через прозондированных птиц… впрочем, эта идея повергла в ужас Леопольда, и после того, как он высказал все, что думает о такой переписке на крови несчастных животных, проблема разрешилась сама собой.

Оборотень, кстати, после долгих раздумий решил, что отправится именно со мной, так как это я его нянька, а не Дейк. Рыцарь, услышавший это его решение, тихо застонал. Он был уверен, что мы, избалованные его сильной и щедрой рукой дети, не сможем жить в нормальном человеческом обществе, тем более вдвоем. Но рыцарь не смог переубедить ни Лео, ни меня, ему только и оставалось, что хмуро ворчать, будто его все бросили и это после стольких трудов, после стольких сил, положенных на нас… Это его ворчание задевали нас с Лео за живое и мы готовы были исполнять любые желания рыцаря, бесконечно повторять, как мы любим его, обнимать и утешать, но при этом продолжали настаивать на своем: под его опекой мы не вырастем и никогда не научимся жить в «нормальном обществе». К тому же, к нам должен был присоединиться Арланд, который сможет нас защитить, в случае чего… Хотя, все мои разговоры про инквизитора теперь заканчивались неловким молчанием и жуткими по своему смыслу переглядками.

Инквизитор обещал, что приедет через месяц, что найдет меня, где бы я не была… но только в том случае, если будет жив.

Дейк еще в первую неделю после окончания того самого месяца заметил, что Арланд никогда не внушал ему доверия и, скорее всего, инквизитор просто бросил меня. Леопольд в чем-то был согласен с рыцарем. Хоть Арланд и был его родным братом, оборотень ему не доверял и недолюбливал за скрытность.

Одна я, кажется, переживала за инквизитора и готова была волосы на себе рвать от тревоги. Несмотря на загруженный график, я нередко думала об экзорцисте, а как-то раз, когда нервы были совсем расстроены, даже расплакалась в подушку от мысли, что он может быть мертв. И ведь ничто не могло доказать обратное и успокоить меня! Он мог погибнуть во время испытаний в Ордене, его могли вычислить по татуировкам, могли убить уже по пути… может у него случился приступ видений, или «галлюцинаций», которые он не мог контролировать, и его опять отправили куда-то на лечение… Да мало ли что с ним могло случиться!?

В отличие от Дейка и Леопольда я и мысли не допускала о том, что Арланд мог просто из прихоти не приехать. У нас ведь были планы, черт возьми… Он бы никогда не отказался от возможности избавиться от своего бремени в этом мире. К тому же, у меня его трубка, как залог! Неужели он мог ее бросить? Да и… впрочем, нет. Говорить о том, что одна из причин, по которой Арланд не мог просто так испариться на просторах Скахана, это привязанность ко мне, наверное, было глупо.

Несмотря на то, что между нами было, расстались мы достаточно холодно… да и вряд ли у него даже до ссоры были какие-то светлые романтические чувства. Я сама относилась к нему как к близкому другу, и немного как к объекту для первых опытов, с которым было забавно попереглядываться, поцеловаться иной раз… но это было только до той резкой вспышки страсти. После такого говорить о дружбе было невозможно, просто смотреть друг на друга и не думать о том, что было… не знаю, как для него, но для меня это было сложно. Я не понимала, что со мной случилось и почему именно с ним это произошло, а непонимание вызвало лишь отчуждение и холодок в отношениях. Даже если бы между нами и не произошло той ссоры, я все равно бы постаралась быть как можно дальше от Арланда, устранила бы всякую близость из-за этого непонимания.

Только сейчас все это сгладилось, и я волнуюсь за него так же, как волновалась раньше, и мысли о том, что с ним могло что-то случиться, приводят меня в ужас. Самое страшное было то, что я не могу никак связаться с инквизитором, не могу проверить свои подозрения… единственное, что я могу, это на нервах выкуривать по несколько трубок в день, пока кто-нибудь не отберет у меня единственное сокровище и не спрячет «для блага моего же здоровья».

Собственно, как-то так и прошло все время: для меня в учебе, для Люциуса в извращенном веселье, для Леопольда в общении, а для Дейка в долгожданном отдыхе.

10. Осколок души серафима

Я заявила, что сегодня не буду прыгать козой по поляне, сославшись на обострившееся женское ежемесячное недомогание, и заперлась в своей комнате.

Проверять мои слова никто не стал, но Кудеяр, и не думая давать мне поблажек просто из-за того, что я женщина, отвел мне ровно час на то, чтобы я уняла боль с помощью заклинаний, которым он меня научил. После этого часа я должна быть на поляне, готовая к занятиям с посохом.

Впрочем, никаких недомоганий на самом деле не было, и потому я решила провести этот час в своих мыслях, отдыхая от всего.

Усевшись в кресло на балконе, я набила трубку табаком, который сама смешала из разных целебных и не очень растений, и закурила.

Балкон в моей комнате был не застеклен и выходил к лесу, а не к поляне перед домом, как во всех остальных комнатах. Никто не мог увидеть меня здесь, так как никто не ходил за терем. Этот балкон — мой личный шанс побыть в одиночестве.

Именно сегодня мне вдруг захотелось этого одиночества, захотелось вырваться из всего того, чем я жила последнее время. Появилось такое чувство, что все это уже не мое, что это не нужно. Как будто не только занятия с Кудеяром исчерпали себя, дали мне все, что могли дать, и теперь подошли к концу, но и вообще все остальное…

Все казалось сном, казалось, что даже вчерашний день был в далеком прошлом. Я не хотела к этому возвращаться, хотела нового, свежего… как прохладный ветер, кружащий вокруг леса и приносящий на балкон свои запахи.

Это было странное чувство. Оно лежало на душе мертвым грузом, давило, как будто изменяя ее под своими тяжелыми формами. Я ощущала желание перемен, я чувствовала в себе силы для них. Те самые силы, которые воспитывались во мне на протяжении двух месяцев моими учителями и на протяжении многих месяцев жизнью здесь, но созрели окончательно только сегодня.

Уйдя в себя, чтобы понять свое состояние, я смотрела на верхушки сосен. Чтобы их увидеть, приходилось поднимать голову к сероватому… скорее даже серебристому небу. Оно немного слепило глаза блеском скрывающих солнце облаков.

Неожиданно прямо из темного леса в это небо вылетела огромная черная птица.

Я еще не вышла из своих рассуждений о колоссальных переменах, потому эта птица, так быстро взлетевшая в небо и нарушившая его чистую гармонию, стала для меня каким-то жутким знаком грядущей судьбы.