Та, что стала Солнцем - Шелли Паркер-Чан

В комнату вошла Ма с чашкой лечебной мази и сняла повязку с обрубка Чжу. Ее руки действовали осторожно, но мазь…

– Ну и вонь! – воскликнула Чжу в ярости. Она позабавилась, когда поняла, что Ма все свои тревоги и гнев сублимировала в усилия сделать процесс лечения как можно более неприятным. Это было наказанием в виде все более вонючих мазей, отвратительного вкуса супов и пилюль, выросших до размеров мраморных шариков. Поскольку это радовало Ма, Чжу играла свою роль, и жаловалась:

– Ты стараешься вылечить меня или прикончить?

– Скажи спасибо, что тебя вообще лечат, – с довольным видом ответила Ма. Закончив перевязку, она сменила пластыри из рисовой бумаги на ранах на животе и на спине Чжу. Каким-то чудом меч пронзил ее, не задев жизненно важных органов. Или, возможно, это не было таким уж чудом: в конце концов, генерал Оюан хотел, чтобы Чжу выжила.

Ма пощупала пульс на левой руке Чжу.

– Знаешь, удивительно, что знает один только Цзяо Юй, – ворчала она. – Любой, кто умеет щупать пульс, может понять, что у тебя женское тело.

Забавно, подумала Чжу, быть обязанной своим выживанием тому самому телу, которое было для нее источником такого ужаса. Она вспомнила неумолимые перемены взросления и тошнотворное отчаяние при мысли о том, что они толкают ее к судьбе, которая ее уничтожит. Она так страстно желала иметь идеально мужское тело, что оно ей снилось, и она просыпалась, раздавленная разочарованием. И все же в конце концов она выжила именно потому, что у нее не было идеально мужского тела, которое его обладатель счел бы бесполезным, как только оно перестало быть идеальным.

Чжу не обладала мужским телом, но она не была уверена, что Ма права. Как ее тело может быть женским, если в нем не обитает женщина? Чжу не была взрослым вариантом той девочки, судьбой которой было стать ничем. Они расстались в тот момент, когда Чжу стала Чжу Чонбой, и пути назад не было. Но теперь Чжу не была также и Чжу Чонбой. «Это я, – подумала она с удивлением. – Но кто я?»

Лицо Ма, склонившейся над рукой Чжу, излучало заботу и сосредоточенность. Несмотря на все произошедшее, ее щеки все еще сохранили след детской округлости. Ее брови были такими совершенными, будто их нарисовал палец влюбленного: ее нежные губы были такими пухлыми, что рот выглядел почти круглым. Чжу вспомнила, как поцеловала эти губы. Воспоминание пришло вместе с эхом других ощущений: нежность, уступчивость и почтительная бережность, с которой человек прикасается к теплой округлости птичьего яйца в гнезде. Ее удивило необычное желание снова почувствовать их, по-настоящему.

– Но, Инцзы, – серьезно заявила она, – есть так много способов убедиться напрямую, не щупая тайно мой пульс.

Чжу заметила только потому, что ждала этого: глаза Ма опустились к небольшой выпуклости ее груди, не стянутой повязкой. Это ничего бы не значило, если бы Ма в то же мгновение не залилась румянцем. «Ей нравится это тело», – подумала Чжу со странной смесью насмешки и нерешительности. У нее есть грудь, она это знала; и все же в каком-то смысле она никогда реально не существовала для нее, потому что это было невозможно. Странно было видеть, что кто-то на нее смотрит, позволять кому-то на нее смотреть и знать, что этого человека она не ужасает, а притягивает. Желание. Оно пригвоздило Чжу к телу так, как никогда до этого. Это чувство не было комфортным, но и не было совершенно невыносимым, как было бы до вмешательства генерала Оюана. Ей показалось, что она могла бы к нему привыкнуть, хотя и не была уверена, что ей хочется попробовать.

Словно внезапно осознав собственное преступное вожделение, Ма бросила запястье Чжу и схватила ближайшую книгу.

– Это опять одно из творений классиков? – простонала Чжу. – Обычно, когда чей-нибудь возлюбленный прикован к постели, другой читает ему любовные стихи, а не лекции о морали!

– Тебе бы не помешали лекции о морали, – ответила Ма, еще более очаровательно краснея при слове «возлюбленный». Несмотря на телесные страдания, Чжу едва удержалась от искушения еще раз поцеловать ее только для того, чтобы увидеть, насколько сильно она покраснеет. – И где, по-твоему, я могу найти любовные стихи в Аньфэне? Если сначала они тут и были, то сейчас все пошли на подкладки под доспехи. И как лучше их использовать – для защиты от стрел или для сладких слов, которые я буду шептать тебе на ухо?

– Если не будет веры в сладкие слова, кто отправится под ливень стрел? – возразила Чжу. – В любом случае вся бумага на свете не спасла бы меня от нашего друга, генерала Оюана.

Она с опозданием поняла, что испортила настроение. Ма с горечью сказала:

– По крайней мере, он оставил тебя в живых.

– Это не из милосердия, – ответила Чжу, легонько охнув от боли в руке, которая резко вернула ее в действительность. – Он считает, что позор увечья хуже смерти. Полагаю, он был любимым сыном из тех, кого растят с верой в то, что он принесет славу всем предкам его рода. Но потом его кастрировали и заставили служить тем самым людям, кто это сделал, и он знает, что его предки скорее плюнули бы в него, чем приняли бы от него пожертвования. – Затем медленно, потому что ей все еще казалось неправильным говорить о своем девичестве, она прибавила: – Но в этом-то и различие между нами. Никто от меня ничего не ожидал. Никто мною не дорожил.

К удивлению Чжу, это признание принесло ей облегчение. Ей никогда не приходило в голову подумать о том, сколько сил она тратит на усилия считать себя кем-то другим. Она осознала: «Он сделал мой путь более трудным, но, сам того не подозревая, он сделал меня сильнее».

После долгой паузы Ма тихо сказала:

– Я дорожу тобой. Чжу улыбнулась ей:

– Я даже не знаю, кто я. Генерал Оюан убил Чжу Чонбу, но я и не тот человек, каким родилась. Откуда ты знаешь, кем ты дорожишь?

Дождь барабанил по тесаной крыше. Грибной запах мокрой соломы окружил их с интимной близостью теплого тела другого человека под одеялами.

– Пусть я не знаю твоего имени, – ответила Ма, беря Чжу за руку. – Но я знаю, кто ты.

Аньфэн. Новый год, 1356-й

– Уф, ну и жара! – пожаловалась Чжу, садясь на край кровати. Она была голой, не считая повязок, и чесалась от пота, который тек из подмышек вниз по туловищу. – Как думаешь, был за всю историю хоть один раненый воин,