Русское Старообрядчество. Духовные движения семнадцатого века - Сергей Зеньковский

[112] Там же.

[113] Донесение цесарского посла Кварента. См.: Устрялов Н. Г. Указ. соч. Т. III. С. 621.

37. Казаки в борьбе за старую веру

Несмотря на то что со времени царствования Ивана Грозного южная граница русского государства быстро продвигалась в направлении Черного и Азовского морей, Дикое Поле все еще по–прежнему отделяло пределы Московского царства от казачьих поселений на Дону и Тереке, которые продолжали оставаться прибежищем для недовольных социальным строем и церковными делами беглецов. Рост преследований старообрядцев после неудачной попытки Досифея, Никиты Добрынина и Хованского реставрации старой веры в Москве только усилил эмиграцию на окраины страны. Действительно, проживание в столице и центрах страны было крайне опасно для старообрядцев, которых повсюду искали, арестовывали и судили как церковные, так и гражданские власти. Так, например, по свидетельству иностранцев, в течение нескольких недель перед Пасхой 1685 года в срубах были сожжены не менее 90 последователей древлей веры[114]. По всей стране воеводы с ожесточением разыскивали сторонников тех смельчаков, которые летом 1682 года чуть было не вернули Московское государство к двуперстному крестному знамении и угрожали ниспровергнуть церковный и социальный порядки.

Во главе новых эмигрантов–старообрядцев, стремившихся избежать “казней никонианских” и сохранить церковную традицию старой Руси, был неуловимый игумен Досифей, который на этот раз пытался утвердить старую веру среди населения Дона. Бесконечные степи, перелески и леса Дона, мало заселенные основным казачьим населением и кое–где кочевавшими ногайцами, давали новым эмигрантам идеальный приют. Несмотря на постоянный приток беглецов с севера, даже в начале XVII века число оседлого населения по Дону и его притокам не превышало тридцати тысяч, из которых число строевых казаков колебалось от трех до шести тысяч, а во второй половине века их общее число все еще не превышало пятидесяти тысяч[115]. При такой малочисленности населения старообрядцы могли там быть или незамеченными, или оставаться вне пределов досягаемости московской власти. Царские представители и воеводы обычно ездили из Воронежа к казакам, в станицу Черкассую, находившуюся на нижнем течении Дона, и поэтому старообрядческие селения и монастыри, находившиеся на северо–восточных и отчасти западных притоках этой водной артерии, могли свободно развиваться на их богатых рыбой, дичью и земледельческими угодьями берегах.

Деятельность старообрядцев на Дону значительно разрослась после того, как в 1685 году там появился сам игумен Досифей[116] с сопровождавшими его другими священниками, в числе которых особенно отличались своей энергией черные иереи Пафнутий, Евтихий и Феодосий. Они сразу же начали устанавливать связь с недовольными все усиливавшимся влиянием Москвы казаками[117]. Для старообрядцев консервативного поповского направления Дон был особенно важен, так как там они все еще могли служить по старым книгам, в то время как в Московской Руси, где все приходы были под строгим присмотром патриарха Иоакима, не имея своих церквей, они не могли иметь и всей полноты церковных таинств. А игумену Досифею все еще верилось, что на Дону они смогут продолжать свободно молиться по старому обряду, а в случае удачи Дон мог бы стать тем очагом “истинного древлерусского православия”, откуда старая вера, потерпевшая в 1682 году последнее решительное поражение в Москве, могла бы снова вернуться на Русь.

Вожди этой старообрядческой эмиграции на Дону вскоре сошлись с атаманом С. Лаврентьевым, представителем той партии казаков, которая сопротивлялась все растущему контролю центральной власти, и который неоднократно бывал выборным главой Черкасской станицы. Лаврентьев уже долгие годы поддерживал беглецов с севера, снабжал их оружием для самозащиты и грабежа караванов, шедших из России в Персию или Турцию, за что и получал часть добычи их военных “подвигов”. Пользуясь его помощью и влиянием, Досифей и другие старообрядческие отцы развили настойчивую пропаганду старой веры не только среди казаков и беглых, но и среди чинов гарнизонов южной границы и крестьян прилегавших к этой границе областей самого Московского государства. С их помощью немало крестьян Тамбовского края перебегали на Дон, где они увеличивали ряды местных старообрядцев[118].

В начале 1686 года старообрядческой партии и приверженцам Лаврентьева удалось достичь на Дону значительных успехов. В это время войсковой атаман Фрол Минаев уехал по делам в Москву, а на его место был избран сам Лаврентьев[119]. Весной следующего 1687 года Лаврентьев провел в настоятели главного донского собора в Черкасской станице старообрядческого священника, а на войсковом сборе в мае того же года казаки постановили признать старую веру официальным, “государственным” исповеданием Дона. Поминание патриарха и царя на церковных службах было отменено[120]. Приговор круга гласил: “Сверх старых книг ничего не прибавливать и не убавливать, и новых книг не держать”, а того, кто с этим не согласен, “тех побивати до смерти”[121]. Правда, вначале была сделана оговорка не выходить из подчинения Московской политической власти — “великим государям Петру и Ивану служить по–прежнему и чтобы впредь на Дону было смирно”, — но вскоре начались проповеди старообрядцев–экстремистов о конце мира. Среди казаков стали широко распространяться пораженческие настроения, и некоторые из них, отправившиеся было в поход на Крым, организованный фаворитом царевны Софьи князем Василием Голицыным, вернулись обратно и даже молились, чтобы царские войска не одержали победы над татарами[122].

На Дону старообрядцы делались с каждым месяцем все сильнее и смелее, а оставшиеся верными патриарху и Москве священники покинули Дон и ушли на север в Россию. В северной части донских поселений, особенно по притоку Дона реке Медведице, где население было чисто старообрядческим, начали собираться вооруженные отряды, готовые защищать свои селения и своих вождей от нападения царских войск. Здесь старообрядческие миссионеры открыто провозглашали: “Мы не боимся ни царей, ни всей вселенной; вся христианская отпала, и в Московском государстве благочестия нет, ни церквей ни попов”[123]. Среди руководителей черкасского переворота, поставившего Лаврентьева во главе казачьего управления, начали раздаваться голоса, что пора восстановить старую веру и в Русском государстве. “Старую де веру они, раскольщики, твердили и за нее стояли для того ж, умышляя, чем бы им не токмо всем Доном, но и всем Московским государством замутить”, — показывал позже один из участвовавших в Донской старообрядческой революции казак[124].

Наряду с чисто религиозной проповедью начали слышаться и социальные мотивы. На реке Медведице проповедник Козьма Косой заявлял, что все люди равны и что все “мы по созданию Божьему братья”[125]. Другим центром такой проповеди на Дону был городок Боровск, где черные попы Памва и Феодосий учили “за великих государей и святого патриарха не молитесь” и говорили о царе, властях и церкви непристойные речи[126].

Возвращение войскового атамана Фрола Минаева положило конец господству старообрядцев в донской столице Черкасске. Москва, узнав о событиях в Черкасске и на Медведице, потребовала ареста и выдачи вождей смуты. Козьма был схвачен в августе 1687 года и выдан в Москву, такая же судьба постигла и черного попа Феодосия[127]. Вскоре был арестован и Лаврентьев. Московское правительство и церковь, казалось, одержали легкую победу на Дону; даже некоторые монастыри были отобраны от казаков и переданы в управление Тамбовского владыки[128]. Но несмотря на эти неудачи, старообрядцы Дона во главе с Досифеем не капитулировали. Начиная с весны 1688 года их вожди и отряды начали концентрироваться по северо–восточному притоку Дона, Медведице, где они были вдалеке от обычных путей царских агентов. Оставив станицы, они построили крепость на одном из островов реки. Часть их там прочно укрепилась, поставила пушки для обороны своих укреплений, другая часть предпочла все же уйти подальше и под руководством некоего Левки Маныцкого ушла на реку Куму, где они вошли в близкий контакт с гребенскими, то есть терскими, казаками, которые тоже были вовсе не склонны принимать новую веру и усиленный контроль Москвы. Вслед за ними на Куму и Северный Кавказ потянулись и многие другие сторонники старой веры с других частей донских земель.

Медведицкая старообрядческая крепость и селения просуществовали более десяти лет и только осенью 1698 года верные Москве казаки осадили ее. Весной 1699 года казаки — сторонники Минаева начали более активные военные операции и 4 апреля взяли крепость приступом, ликвидировав этот упорный казачий очаг старообрядческого сопротивления[129]. Но много старообрядцев–казаков спаслось после разгрома их укреплений на Медведице. Через девять лет после подавления этого первого казачьего старообрядческого движения Кондратий Булавин снова поднял там восстание против “князей, бояр, прибыльщиков и немцев” за то, что они “вводят всех в еллинскую веру и от истинной веры христианской отвратили своими знаменьми и чудесы прелестными”[130]. Так в своей борьбе за старые порядки и старую церковную традицию казаки сливали в одно целое религиозные и социальные мотивы.