История Древнего Рима в биографиях - Г. Штоль

Тогда, в 67 г., трибун Авл Габиний, человек разорившийся, но хороший солдат и ловкий делец, выступил – может быть, по воле Помпея – с предложением, чтобы для усмирения морских разбойников выбран был из бывших консулов главнокомандующий с неограниченной консульской властью, без ответственности, на три года, которому предоставлена была бы верховная власть над всем Средиземным морем и над всеми берегами на протяжении десяти миль от моря внутрь страны; он должен избрать из сената 15 подчиненных ему полководцев с преторской властью, иметь право брать из государственной казны и провинциальных казначейств столько денег, сколько ему будет угодно; ему даются 200 кораблей с полномочием набрать самому требуемое число солдат и матросов. Народ принял это предложение с восторгом, потому что дороговизна довела его почти до голода, и тотчас же было указано на Помпея как на человека, которого следует избрать для выполнения этой задачи. Но сенатская партия была против Помпея; она боялась предоставить такую большую власть человеку, который уже два раза заставлял делать себе уступки, находясь во главе войска.

На другой день, когда началось голосование, Помпей, чтобы казаться беспристрастным, удалился из города в свою деревню Алъбанум. Когда закон был принят народным собранием, Помпей в следующую же ночь возвратился в Рим. На другой день поутру он явился публично, и народ принял его с восторгом. При громадном стечении народа он совершил жертвоприношение и в новом собрании, при помощи Габиния, добился того, что народ, в благодарность за готовность Помпея служить ему, придал своему постановлению еще более широкие размеры. В его распоряжение предоставлено было 500 кораблей, 120 тыс. человек пехоты, 5 тыс. конницы и 24 помощника полководца вместе с двумя квесторами. «В тот же самый день благодаря надежде, пробудившейся при одном имени этого человека, хлеб, после крайнего недостатка, внезапно подешевел до такой степени, как этого можно было ожидать только после богатейшей жатвы во время продолжительного мира».

Помпей блистательно оправдал ожидание народа; ни в одной из своих войн он не обнаруживал таких способностей и такой деятельности, как в войне с морскими разбойниками. Впрочем, он обладал такою властью, которая могла сокрушить все. Его военный план был составлен мастерски. Вся война продолжалась не более трех месяцев и была скорее облавой, чем настоящей войной, так как пираты не решались вступать в сражение и, не имея возможности спасаться бегством, большей частью сдавались вместе со своими кораблями, женами и детьми. Только самые отчаянные и преступные из них спаслись вместе со своими семействами и сокровищами в крепостях Тавра и вышли против Помпея на мысе Коракезион, на западной границе дикой Киликии. Они были разбиты и покорились. Так как Помпей щадил покорившихся и обращался с ними мягко, то они указывали ему разбойничьи притоны в горах, так что он избавился от продолжительной и опасной войны в горах. Таким образом, пиратство было совершенно уничтожено. Пленные пираты были поселены в разных местах: лучшие – в городе Содой, в Киликии, получившем теперь имя Помпейополиса, другие в Адане, Мадле и Эпифании – в Киликии же, немногие из остальных – в Димэ, в Ахаии и в Калабрии. В то время когда Помпей был еще занят наведением порядка в южной части Малой Азии, городские общины острова Крит отправили к нему послов с просьбой принять их под свое покровительство, так как они надеются, что он обойдется с ними лучше, чем проконсул Кв. Метелл, который уже второй год успешно ведет войну на острове, но обращается с покоренными жителями весьма жестоко. По закону Габиния власть Помпея распространялась, конечно, и на Крит; но Метелл еще с прошлого года вел здесь самостоятельную войну, не принадлежал к легатам Помпея и почти уже окончил покорение острова; он мог требовать, чтобы Помпей воздержался от вмешательства в критские дела. Но честолюбие Помпея нашло здесь новый удобный случай пожать там, где он не сеял; он принял критян под свое покровительство и послал на остров своего легата Д. Октавия, чтобы запретить Метеллу вести войну и принять взятые им города. Так как Метелл не послушался приказания Помпея и продолжал осаждать и брать города, то Октавий призвал сюда стоявшего в Ахаии легата Помпея, Л. Корнелия Сизенну, с войском, и таким образом между войсками Метелла и Помпея началась настоящая война. Надо было опасаться междоусобицы; но Помпей прекратил этот раздор, за который его порицали многие из его друзей, так как он уже рассчитывал, что его пошлют на место Лукулла против Митридата.

Благодаря быстрому окончанию войны с морскими разбойниками слава Помпея и расположение к нему народа чрезвычайно увеличились. Народ боготворил его, как величайшего своего благодетеля, и считал его способным на всякий подвиг. Было известно, что Помпей хотел получить начальство в войне с Митридатом и Тиграном, и народ был готов поручить ему эту войну в уверенности, что великий полководец быстро справится с азиатскими делами. Как мы уже знаем, Лукулл, вследствие мятежа своих солдат, потерял все, что было им приобретено с такой славой; его многочисленные враги в Риме, друзья Помпея, унижали его и выставляли Помпея единственным человеком, который в состоянии поправить дело. В начале 66 г. трибун Г. Манилий, подстрекаемый Помпеем, выступил перед народом и предложил закон, по которому Помпей, стоявший на зимних квартирах на южном берегу Малой Азии, должен был получить место главнокомандующего в войне с Митридатом и Тиграном, с неограниченной властью над войском и флотом на Востоке и с правами наместника не только в провинциях Азии, Вифинии и Киликии (вместо Лукулла, Глабриона и Марция Рекса), но и во всех других областях Азии до самой Армении. Хотя аристократия и была убеждена в том, что с Лукуллом поступают несправедливо и неблагодарно, так как ему, лишившись заслуженного почета, придется уступить свое место преемнику не для войны, а для триумфа, но большинство было против этого закона, главным образом из боязни, что Помпею будет предоставлено слишком много власти, что может сделаться опасным для свободы; они уговаривали друг друга высказаться в народном собрании против этого закона. Но во время восторженного народного голосования в пользу Помпея никто из них не решился противоречить народу, за исключением Кв. Катула и Кв. Гортензия. Последний заметил, что если возложить все на одного человека, то Помпей наиболее достоин этого; но возлагать все на одного нельзя. Катул напомнил, что не следовало бы отступать от примера и постановлений предков; но видя, что его речь не имеет успеха, окончил ее гневным восклицанием, обращаясь к сенаторам; «Так бегите же, как предки ваши, в горы и скалы, чтобы спасти свободу!» Закон поддерживали многие влиятельные люди, как, например, бывший консул Сервилий Исаврийский, претор Цицерон (в дошедшей и до нас речи Pro lege Manilla или De imperio Cn. Pompei) и друг народа Юлий Цезарь. Трибы единогласно одобрили этот закон.

Когда Помпей получил известие о решении народа и поздравления от окружавших его лиц, он сделал вид, что такая честь ему в тягость; с печальным лицом стал он жаловаться на своих врагов, которые не перестают навязывать ему новые труды, в надежде, что он когда-нибудь не вынесет их тяжести. Слышавшие эти жалобы хорошо понимали, как следует смотреть на них; самое страстное желание Помпея было исполнено. Он тотчас же перешел через Тавр, чтобы пожать там, где посеял Лукулл. Как мало обращал он внимания на последнего – это мы уже видели выше. Сосредоточив свои войска, он двинулся против Митридата, который сначала просил мира, но затем, когда ему было предложено сдаться безусловно и выдать перебежчиков, решился биться не на жизнь, а на смерть. Силы Митридата, как и Тиграна, сломлены были Лукуллом; у него оставалось только еще 30 тыс. человек пехоты и 2 тыс. конницы, только почетный караул для великого азиатского царя. Не давая сражение, он отступил перед Помпеем и ушел из своей земли, вероятно, для того, чтобы соединиться с Тиграном в Армении. В Малой Армении, недалеко от Евфрата, за который он старался спастись, но был настигнут римлянами ночью, в одном проходе, почти на том самом месте, где Помпей потом основал Никополь (Город Победы); Митридат потерял все свое войско: 10 тыс. было убито, 10 тыс. взято в плен, остальные разбежались. Царь вместе с 800 всадниками в самом начале сражения пробился сквозь римские войска; но скоро все разбежались, и он остался один, с тремя спутниками, в числе которых была одна из его жен, Гипсикратейя, которая в одежде персидского всадника всюду следовала за царем, заботилась о нем и утешала его. За ее мужество Митридат называл ее Гипсикратом. Мало-помалу вокруг бегущего царя снова собралось несколько человек. Прибыв в Синору, крепость в Малой Армении, где хранилась часть его сокровищ, он разделил между своими людьми драгоценные одежды и выдал им годовое жалованье. Гипсикратейе, одной из своих дочерей, бывшей вместе с ним, и каждому из своих друзей он дал смертоносный яд, который они должны были иметь при себе затем, чтобы никто из них не достался врагу против своей воли. Отсюда с 6 тыс. талантов он поспешил в Армению, чтобы купить покровительство Тиграна; но последний назначил 100 талантов награды за его голову, думая, что Митридат содействовал восстанию против него и его сына Тиграна. Поэтому Митридат поспешил удалиться мимо источников Евфрата в область Колхиду, где и перезимовал в Диоскурии.