Агония СССР. Я был свидетелем убийства Сверхдержавы - Николай Зенькович

Только через два месяца стало известно, кто был противником проведения пленума двадцатого августа. Этот человек — второе лицо в партии, заместитель Генерального секретаря Владимир Антонович Ивашко. Первый день путча застал его в подмосковном санатории, где он находился уже более двух недель после операции. В «Барвихе», так называется этот санаторий, Владимир Антонович проходил реабилитацию после больничного лечения. Там же находился еще один секретарь ЦК — Андрей Николаевич Гиренко.

Ему, оказывается, и поручил заместитель генсека съездить в ЦК и попытаться получить дополнительную информацию о происходящем. Вернувшись со Старой площади в «Барвиху», Гиренко проинформировал Владимира Антоновича, что в аппарате идут разговоры о созыве пленума двадцатого августа. На «разведку» Гиренко ездил девятнадцатого и вернулся к заместителю генсека в тот же день, ближе к обеду.

Что предпринял заместитель Генерального секретаря? Через два месяца он честно признался: время, история рассудят, прав ли он тогда был или нет, но он сразу же пришел к выводу, что собирать пленум в той обстановке — непоправимая ошибка.

Логика рассуждений заместителя генсека такова.

— У меня перед глазами еще стоял апрельский пленум, на котором М.С. Горбачев ставил вопрос о своей отставке, — признавался Ивашко. — Я председательствовал на этом пленуме, там остался хороший кусок моей жизни, и впечатления были еще живы. Я отчетливо себе представлял, что пленум сразу же поставит вопрос: «Где Генеральный секретарь?» На этот вопрос я, естественно, ничего вразумительного ответить не мог, тем более что пошли уже всевозможные слухи. Даже сам факт созыва пленума без Генерального секретаря означал бы своего рода переворот в партии. Так можно ли было в такой ситуации собирать пленум? Идем дальше. На этом пленуме немедленно бы часть членов ЦК ушла в знак протеста, это уж точно. В то же время, не знаю сколько, но кто-то бы остался, и уж тогда коллективный орган был бы втянут в переворот и в государстве, и в партии.

Двадцатого августа поздно вечером к Ивашко приехал Дзасохов и подтвердил опасения заместителя генсека на этот счет. Посоветовавшись, решили выпустить в эфир короткое сообщение Секретариата ЦК о том, что В.А. Ивашко поставил вопрос о встрече с Генеральным секретарем. Вот и все действия Секретариата ЦК.

Неспроста, когда на пресс-конференции двадцать первого августа Дзасохов сказал: «В конце концов, больше всего пострадала наша партия, ведь это наш Генеральный секретарь был арестован…» — в зале засмеялись. Смеялись над руководителями партии, которые лишь на третий день путча, когда заговорщики были уже практически повержены, «рискнули» прилюдно проявить беспокойство о своем арестованном лидере. Смеялись над представителями высшей иерархии партийной власти, которые двое суток «мучительно взвешивали» и «размышляли», прежде чем в дипломатических выражениях публично отмежевались от ГКЧП.

На мой взгляд, ведущие пресс-конференцию не поняли, отчего журналисты в зале вдруг развеселились. Секретари ЦК неуклюже маневрировали, пытаясь уйти от острых вопросов. А они били прямо в глаза: верили ли вы лично с самого начала в версию о проблемах со здоровьем Горбачева? Дайте свою личную оценку происшедшим событиям девятнадцатого августа: что это — переворот, путч, заговор с целью захвата власти? Не могли бы вы кратко охарактеризовать расстановку сил на заседании Секретариата ЦК — вы сказали, что оно проходило в острой дискуссии? Если вы были так уверены, что ГКЧП — это незаконное формирование, почему не стали выпускать подпольные газеты, как это сделали многие издания, выходившие в те дни на ксероксе и распространявшиеся разными подпольными способами?

Увы, ответы были воистину аппаратными: минимум информации и максимум обтекаемых формулировок. Тактика традиционная: выждать, не торопиться с оценками, не проболтаться, напустить тумана, честный и требовательный разговор подменить дежурной «галочной» отработкой. Теперь мне понятно, почему ведущим пресс-конференции усадили заведующего идеологическим отделом Дегтярева — он хорошо выручал своих незадачливых начальников.

Вот один из образчиков ответов: «Что касается здоровья М.С. Горбачева, я даже сейчас думаю, что мои коллеги тоже не могут вам, особенно с такой уверенностью, с медицинской точки зрения сказать, что все отлично, но вместе с тем то, чем мы располагаем, дает нам право сказать, что здоровье не является причиной…»

Цитирование можно продолжать. Но уже приведенных ответов достаточно для того, чтобы понять, как отвечали участники пресс-конференции на вопрос: «Почему в ваших выступлениях не прозвучали оценки действий главарей путча, которые состояли в партии и были далеко не рядовыми ее членами?» Или на такой вопрос: «Чем объясняется запоздалая реакция ЦК на арест генсека? Расскажите, какие были попытки связаться с Горбачевым, узнать о его судьбе и здоровье, какую помощь попытался ему оказать как генсеку и президенту аппарат ЦК?»

В середине октября 1991 года Ивашко в одном из газетных интервью разъяснил, как ставился вопрос «с первого дня» о встрече с Генеральным секретарем. «Нам четко отвечали, что это невозможно», — сказал Владимир Антонович. «Кто? Г. И. Янаев?» — уточнил корреспондент. «Нет, — ответил Ивашко. — Ни девятнадцатого, ни двадцатого августа мне ни один человек из ГКЧП не звонил, ни я никому не звонил. Единственный, кому из числа принадлежащих к государственному руководству я позвонил утром девятнадцатого и спросил: «Что происходит?» — был А. И. Лукьянов. Он ответил: «Ты знаешь, по-моему, это авантюра». Так было сказано, а правда есть правда. Мы поняли, что с М.С. Горбачевым не увидимся, если будем только ставить вопросы, а не решать их».

Вот тогда Ивашко позвонил Янаеву. Это был их первый и единственный разговор в те дни. Он состоялся в присутствии других секретарей ЦК, которые приехали к Ивашко в «Барвиху». Зам. Генерального секретаря объяснил вице-президенту: делегация ЦК в составе Е.С. Строева, А.С. Дзасохова и В.А. Ивашко намерена встретиться со своим генсеком, для чего ей требуется самолет для вылета в Крым. Янаев сказал, что ответить сразу не может, ему надо посоветоваться.

Все трое сидели и ждали. Ивашко все делал на людях, чтобы не было кривотолков. Однако самолет им так и не дали, но часа через полтора-два позвонили и сказали: один человек может полететь, будет идти самолет с представителями ГКЧП, этой возможностью можно воспользоваться.

Так Ивашко попал на борт самолета, на котором летели члены ГКЧП и А.И. Лукьянов. Владимир Антонович признался: тут он допустил ошибку, надо было все-таки настаивать, чтобы они полетели втроем, а не он один, но в той обстановке особенно раздумывать было некогда, он только попросил, чтобы разрешили взять с собой врача.