Много шума из никогда - Арсений Миронов

Данила молча пошел за Свищом, тупо глядя в загорелую спину, при ходьбе слегка игравшую по обе стороны позвоночника блестящими от пота мышцами. Рогатый грифон Одинок-хан, высокомерный горец Свищ с железной ракетой на плече… Кто еще? Внутри ожидает некто «добрый Скараш» и прелестная воительница Смеяна… С ней еще предстоит драматическая встреча — Смеяна не виделась с Данэилом уже восемь лет… Жаль, что боевой цеп остался привязанным к седлу Волчика, подумал Данька, перешагивая через труп крупной белой собаки, вытянувшейся поперек тропы. Тело кобеля лежало так, словно с размаху ударилось оземь — череп раздроблен страшным ударом тупого предмета — боевой палицы.

Данька шагнул под низкий потолок в сени — здесь, в темноте, он чуть не толкнул Свища в спину — тот стоял, весело блестя в полумраке белками глаз и указывая длинной рукой на кучу жутковатого тряпья в темном углу:

— Знакомься: это Вретень. — И добавил после паузы: — Полночный оборотень.

Наконец, уже поднимаясь вверх по шатким ступеням на мосты, пояснил:

— Вретень любит темноту и одиночество. Это раб, я купил его у касогов за четыреста мер серебра. Не надо его беспокоить… Я и сам не люблю с ним говорить. Кажется, он людоед.

Короткий удар сапога — сухая дверь распахнулась внутрь, в тесную клеть: густой мрак и кислый семейный запах, жесткие лучи света будто вставлены в щели между ставен. Каплей дорогого вина вспыхнул в солнечном потоке рубиновый перстень на узкой руке, расслабленно охватывавшей оплывшую талию серебряной чаши. Бегло пропылало несколько цветных искр по рукаву, звездным инеем блеснула седина на виске… Это был добрый Скараш, самый эффектный татранский маг из всех, когда-либо состоявших на службе каганата. Он был обидчив и капризен, по-юношески строен и старчески брезглив; теперь он сидел за грязным столом в жалкой рыбацкой лачуге и терпеливо ждал, когда представится возможность легким движением бледных пальцев оправдать права на те безумные деньги, что посулил ему боярин Окула. Как человек творческий и приближенный к сферам оживленного эфира, Скараш презирал грубых коганых боевиков в бронзовых масках и их горских наемников. Однако… охотно сотрудничал с Окулой уже не первый год, исправно отрабатывая за хорошую плату до смешного простые поручения: отравления и заговоры, расстройства военных союзов и психические атаки посредством тяжелых богохульных сновидений, выпариваемых в ночной воздух из высококачественного сарацинского свинца…

Сегодняшний день начался для Скараша рано: как только солнце выползло из липкого тумана над озером, Скараш соткал из ночных мыслей дюжину невидимых стрекоз и по очереди уронил их с холодной ладони по касательной к зеркальной водяной глади. Сухо трепеща крылами, его суетливые сыщики разлетелись по глухим берегам Глыбозера в поисках сладковатого человеческого тепла: где-то здесь, среди глухих заводей, Скараш искал обрывки русского духа, пытался угадать следы неприятеля… Девять стрекоз уже вернулись ни с чем, обессиленные и размякшие в беспощадных лучах славянского солнца. Еще четыре шанса оставалось у Скараша — он нетерпеливо ждал своих гонцов, мешая скуку с дешевым сельским медом, обнаруженным в подполе. Изредка он протяжно вздыхал и недовольно окликал неповоротливую славянку, возившуюся со стряпней за перегородкой у печи. Толстую хозяйскую жинку по имени Малкуша да ее молоденькую дочку Свищ не захотел запереть в сарае с остальными — коганым воинам нужна прислуга.

— Девка! Неси же стряпню свою! — Раздраженно ослабив алый бант на шее, Скараш сухими пальцами сдавил тонкую Я переносицу и устало покачал головой. Из-за простенка наконец выскочила хозяйская дочка — мотнув тяжелой косой, мгновенно просветлев желтым сарафаном в узком солнечном потоке, бросилась к столу с дымящимся горшком в крошечных белых ручках. Бережно поставила на стол, сдернула расшитое красными петухами покрывало… каша, каша, опять эта гнусная варварская каша, болезненно поморщился Скараш, почему-то не отводя глаз от тонких девичьих пальчиков, едва удерживавших деревянную ложку. Сорвавшись с ложки, сгусток сладкого варева упал мимо плошки — девчонка замерла на миг и тут же пугливо бросилась прочь, невольно вильнув по-женски налившимся задом… У-у-у, птенчик… сладко прикрыл глаза Скараш. Когда он вновь открыл их — поспешно реагируя на грохот растворившейся двери — в выпуклых карих глазах волшебника остался липкий осадок похоти — на самом донце узкого зрачка. Пятно полусвета легло в этот миг на лицо пожилого Х магистра — и вошедший Данила отчетливо разглядел в незнакомом взгляде взметнувшуюся муть знакомой мерзости. Быстро отвел взгляд и, ссутулившись, протиснулся вслед за Свищем в избу. До боли в ладони скучая по плотной рукояти цепа.

— Ах, какая прелесть! — Волшебник всплеснул пальцами, кривя в улыбке артистический рот. — Мы наконец дождались избранного из воинов Данэила… Наша чудесная команда теперь в сборе. Это мило, мило!

— Данэил только что прибыл от Жир-хана, — сухо сказал Свищ. — Ты можешь допросить его.

— Нет, никогда! — Скараш чуть не вскочил со стула от негодования. — Как можно допрашивать честного воина! Разве я не вижу в этих глазах знаменитого харизматического блеска, столь знакомого мне по вдохновенным проповедям его отца… Его имя… имя его отца… ах, на миг оно выскользнуло из памяти…

— Моего отца звали Мокей Казарин, он был жрецом пятой каменной таблицы в Саркеле, — тихо кивнул головой Данька, пряча в ресницах презрительный взгляд. — После разрушения Саркела он бежал в Сполох, где вырастил меня по славянскому обычаю…

— Но с верным коганым сердцем под сермяжной рубахой варвара, — патетически подытожил магистр, жмурясь от удовольствия. — Какая прелесть, какая сила в этом голосе! Бесспорно, это и есть Данэил Казарин из Сполоха. Как ты доехал, любезный воин? Что нового слышно в Сполохе и прочих градах земли кривичей? Что видел ты, проезжая Властов?

— Я не был в городе Властове. — Данька развел руками. — Окул-хан повелел обходить стороной крупные города и посады, дабы не привлечь сыщиков Белой Палицы. И тебе хорошо известно об этом правиле, добрый Скараш.

— Ах, это мило! — Медлительно поглаживая крашеную бородку, Скараш едва заметно заерзал на стуле. — Какая завидная осторожность! Эти отвратительные негодяи во главе с Белой Палицей так надоели! Моя любезная ученица, очаровательная дива Смеяна тоже рассказывала мне об утомительной опеке этих славянских свиней…

— Смеяна?! Старшая дочь купца Арона Рауфи, чей дом стоял на каменном мосту через Итиль? — быстро проговорил Данила. «Полумрак, — подумал он. — Моего лица не видно».

— Да-да… Совершенно верно. — Скараш удивленно поднял брови.

— Она здесь?!

Что-то негромко ударило сверху по потолку — позванивая, закружились под сводом пылинки; опять поспешный перестук мягких лапок — словно куница легко пробежала над головами по доскам настила… Крышка чердачного люка разом взлетела вверх, впуская в тесную клеть пирамидальный столб нестерпимого солнечного света — облако пыли взметнулось и тихо поплыло с потолка вниз — щелк-щелк! зацокали каблуки по поющим ступеням чердачной лесенки… Остроносые черные сапожки, ровные икры, затянутые в тесные всаднические штаны, сильные бедра в искристом мерцании металлических заклепок, в тихом перезвоне цепей на доспехе из тонкой телячьей кожи — Смеяна спускалась сверху не в боевой металлической броне, а в легкой поддевке из темных лоскутов ткани, кожи и меха: цельная шкура черного леопарда, наброшенная на плечо, охватывала подвижную талию — мягкий хвост, белоснежной кисточкой волочившийся по пыльным ступеням, неожиданно придавал каждому движению маленького тела агрессивные интонации хищной кошачьей грации. Ее тело постепенно погружалось ниже, пересекая неширокую полосу солнечного света и утопая ногами в жесткий обрез тени — высокий кожаный пояс на бедрах, опутанный сложной перевязью двух ножен с серебристыми рукоятками кинжалов, затем плотный костяной корсет и маленький бюст в металлической сетке из тончайшей чешуи, нежно охватывающей остроконечные груди с вишневыми пятнами сосков, сквозящих сквозь стальные кольца… Наконец, густая волна волос на плече — еще чернее, еще мягче, чем леопардовый мех, и — в шелковом плеске локонов смуглое с оливковым отливом лицо… прозрачные светлые глаза под непроглядной тенью азиатских ресниц. Забавная деталь — едва заметный шрам на верхней губе — придавал холодному лицу сходство с мордочкой пушистого зверька: очаровательного и по-детски жестокого.

Данила был сильным человеком. Он сумел оторвать взгляд от этих дымчато-серых глаз и смотрел туда, где из ночного облака прически выглядывало тонкое ушко — изящное как лепесток лунного цветка, с маленькой огнистой каплей на мочке. Данька мгновенно узнал эту крошечную звездочку — и уже не стал искать глазами мочку второго уха: он знал, что не найдет там ничего, кроме едва заметной дырочки, словно от укуса кровососущей стрекозы.