Песенный мастер - Орсон Кард

Следующим безумцем был пожилой мужчина, который провел на Сторожевой Башне чуть ли не всю жизнь. Он совершал длинные прогулки по острову и казался абсолютно нормальным.

«Меня вылечили давным-давно», — говорил он, — «но я предпочел остаться здесь». Кожа его была бронзовой от солнца. На берегу он собирал моллюсков, которые составляли важную часть меню островитян. Он по кругу рассказывал одни и те же истории, и если его не перебивали, мог повторять их одному и тому же человеку целый день и часть ночи. Однажды Анссет позволил ему выговориться. Старик все говорил и говорил, пока, наконец, не заснул. Ни одной из своих историй он не изменил. Анссет спросил у одного из Слепых. «Нет», — ответил тот. — «Все эти истории — неправда».

Оставшуюся пару безумцев держали под замком в комнатах, где их видели только Слепые, которые обслуживали сумасшедших. Иногда Анссет слышал их пение, но оно всегда было отдаленным, чтобы слышать четко.

Анссет посетил Сторожевую Башню всего раз: больше того он там выдержать не мог. Эти люди, подумал он, заплатили за свои песни более высокую цену, чем я, и, тем не менее, получили меньше. Оставшись в одиночестве на скалистых холмах за стенами поселения, он запел и нашел в своей песне новые отражения, новые эмоции.

И тогда он запел вместе с девушкой, что лежала, наполовину погрузившись в море, а она не замолчала при звуках его голоса. Один раз она даже поглядела на него и улыбнулась, а он подумал, что, все же, голос его не звучит так уж ужасно. Он спел ей песню любви, а на следующий день покинул остров.

Еще одним убежищем, гораздо большим всех остальных, был Мыс. Здесь жило большинство Слепых, певцов, которые после возвращения обнаружили, что, собственно, обучать не любят, что они не пригодны в качестве учителей. Мыс был городом людей, которые постоянно пели, но время проводили в иных, чем музыка, занятиях.

Мыс так же был выстроен на берегу моря, громадное каменное здание (поскольку дети Певческого Дома всегда скучали по камню), высящееся над бурлящим, ледяным морем. Здесь не было детей, во всяком смысле, по возрасту, но детские игры и забавы постоянно проходили в лесах, на полях и в холодных водах залива. Как объяснила Ррук Анссету, прежде чем тот отправился на Мысб «Они посвятили большую часть собственного детства в песнях, ради удовольствия других людей. Теперь, наконец-то, они могут вести себя, как дети».

Но обитатели Мыса не только играли. У них имелись громадные библиотеки и учителя, которые усваивали знания о вселенной и передавали младшим Слепым то, что узнали сами, пока, наконец, не умирали, как правило, довольные своей жизнью. Конечно же, сами себя они никогда Слепыми не называли — здесь они были просто людьми, вели нормальную жизнь. Тех, кто проявлял исключительные административные и организаторские способности, призывали в Певческий Дом; все остальные были счастливы на Мысу.

Но Анссет не чувствовал себя здесь счастливым. Место было замечательно расположено, люди здесь жили хорошие и дружелюбные, но здесь царила слишком большая толкучка; правда, ему не запретили разговаривать со здешними жителями, но он быстро сориентировался, что те странно глядят на него, поскольку он никогда не пел. Очень скоро они узнали, кто он такой — его тождество не было для слепых загадкой — и хотя относились к нему уважительно, у него не было никаких шансов с кем-нибудь подружиться. Для большинства из обитателей Мыса его запутанная жизнь представляла собой непонятную загадку, потому они предпочли его избегать.

Так что, ничего удивительного не было в том, что, хотя Анссет и посещал Мыс несколько раз, как правило, уже через неделю он возвращался Домой. Разговоры со Слепыми и одинокое пение в лесу или в пустынном месте не могли заменить ему детских песен.

А через какое-то время появилась и другая причина для возвращения. Анссет никогда не намеревался нарушать обет молчания; ему было стыдно за то, что он, все же, не заслужил доверия Ррук, что не смог сохранить Самообладания. Но он знал, что некоторые обещания нельзя сдержать. А некоторые — не нужно выполнять. И потому, в один прекрасный день, в тихой комнатке Певческого Дома, где когда-то Эссте научила его достигать голосом до каждого уголка, он запел.

7

Если бы Ллер не был учителем Фииммы, он мог бы ничего и не заметить. А если бы Фиимма была не столь хорошей певицей, Ллер не был бы так тронут, чтобы еще рапортовать об этом. Но Фиимма явно готовилась стать Певчей Птицей. А перемену в ее песнях, непонятную для какого-то другого Песенного Мастера, Ллер легко мог пояснить.

Поскольку он знал о присутствии Анссета в Певческом Доме. И он узнал его музыку в странных, новых песнях Фииммы.

Поначалу ему казалось, что она споткнулась только временно, что Фиимма случайно где-то подслушала Анссета и включила его голос в собственную музыку. Но чужие темы упрямо возвращались. Фиимма пела песни, требующие опыта, которого у нее не было. Она всегда пела о смерти, но теперь пела об убийстве; она пела о страстях, которых никогда не испытывала и не переживала; ее песни говорили о боли страданиях, которых она никак не могла познать, не за те несколько коротких лет своей жизни.

— Фиимма, — сказал ей Ллер. — Я знаю.

Фиимма пользовалась Самообладанием. Она не показала по себе ни следа удивления, ни грамма страха, который наверняка испытывала.

— Говорил ли он тебе, что дал обет молчания?

Девочка кивнула.

— Пошли со мной.

Ллер привел ученицу в Высокий Зал, где их ждала Ррук. Та неоднократно слышала пение Фииммы — девочка с самого начала подавала большие надежды.

— Мне бы хотелось, чтобы ты послушала пение Фииммы, — обратился Ллер к Ррук.

Но Фиимма не хотела петь.

— Тогда сказать должен я, — заявил Ллер. — Мне известно, что Анссет здесь. Мне казалось, что я единственный из певцов, которому это известно. Но Фиимма слышала его пение. Он деформировал ее голос.

— Нет, он прибавил моему голосу красоты, — отозвалась девочка.

— Она поет о тех вещах, о которых не должна знать.

Ррук поглядела на девочку, но обратилась к Ллеру:

— Ллер, друг мой. Анссет часто пел о вещах, о которых ничего не знал. Он черпал эти знания из голосов людей, которые обращались к нему, и он умел это так, как ни один из певцов до него.

— Но у Фииммы никогда такие способности не замечались. Ррук, нет никаких сомнений. Он не только пел в Певческом Доме, но он еще и учил Фиимму. Не знаю, какие условия ты ставила анссету, но считаю, что ты обязана знать об этом. Голос Фииммы был испорчен, искажен.