Повести о Ветлугине - Леонид Дмитриевич Платов
Шрифт:
Интервал:
Закладка:
Странная метка могла быть тамгой именно «потерянных людей», или горных духов, которым принадлежали олени. Стоило ли связываться с духами? Не лучше ли вынести туши за пределы стойбища и закопать ночью в снегу?
Против этого выдвигались основательные возражения. Во-первых, убитые олени не напоминали легендарных «бигадо-бахи». Они были невысокого роста, обычной окраски и ничуть не жирнее остальных диких оленей. Во-вторых, если даже признать их собственностью «каменных людей», то ведь убиты они не в горах и даже не в предгорьях, а в тундре, то есть на исконной охотничьей территории нганасанов. Границы охотничьих угодий не нарушены. Таким образом, все совершено по закону.
Решающее слово в споре сказали женщины.
Для тундры не выпускают особого «Журнала мод», откуда можно было бы почерпнуть интересные выкройки, рисунки для вышивания, аппликации и прочее. Здесь поэтому рады всякой новинке. Сказочный узор (то, что он сказочный, придавало ему еще больше цены) произвел чрезвычайно сильное впечатление на женщин народа ня.
— Это красиво, — провозгласил хор восторженных женских голосов, не слишком громких, но настойчивых. — Это ново. Это очень-очень красиво и ново!..
И такой поворот решил дело. Кружки и линии перекочевали с убитых диких оленей на праздничную одежду нганасанов.
Призыв на помощь претерпел, таким образом, две метаморфозы: стал тамгой, потом превратился в аппликацию, но не утерял при этом всей своей лаконичной и трагической выразительности.
Нам с Савчуком был совершенно ясен ход рассуждений неизвестного путешественника. Он надеялся на то, что меченых оленей добудут русские — работники полярных станций или факторий. На каждой фактории или полярной станции полагается быть радисту. Увидев странную тамгу, над ней начнут ломать голову, прикидывать, гадать. И наконец, радист, вспомнив о морском коде, подскажет единственно правильное решение:
— Три точки, три тире, три точки — сигнал бедствия. Кто-то зовет на помощь!..
Сигнал бедствия прошел, однако, гораздо более сложный, можно сказать, кружной путь, прежде чем попал в руки людей, которые сумели понять его…
3
Мы, естественно, поспешили поделиться с Москвой своим новым достижением.
Я уже упоминал о том, что, продвигаясь по тундре, мы поддерживали регулярную двустороннюю связь с Москвой, а также с Новотундринском.
Аккумуляторы приходилось экономить, поэтому разговор был обычно очень кратким и происходил всего раз в неделю, в условленное время — в девятнадцать часов двадцать минут. Перед этим мы позволяли себе послушать «Последние известия», чтобы, как выражался Савчук, не «выпасть из двадцатого столетия», то есть не отстать от событий современности.
К семи часам чум Камсэ наполнялся нганасанами.
Бульчу на правах члена экспедиции встречал гостей и рассаживал их. Сам он пристраивался поближе к рации.
К сожалению, у нас не было громкоговорителя. Приходилось обходиться парой наушников и, чередуясь, передавать их из рук в руки. Со стороны, вероятно, было похоже на совет индейских старейшин; только по рукам вместо «трубки мира» ходил круглый наушник на длинном шнуре.
После окончания «Последних известий» гости расходились, а я настраивал радио на ту волну, на которой нас ждала Москва, Институт этнографии. Разговор длился минут десять: обмен новостями, несколько инструкций, короткий отчет о сделанном за неделю.
Мы с Савчуком не знали, что каждый раз нас внимательно слушают Андрей и Лиза. Позже выяснилось, что всякое новое сообщение из тундры: о «добром дереве» Бульчу, о Стране Семи Трав, о неизвестной реке, впадающей в Таймырское озеро где-то в северо-восточной его части, наконец, о расшифрованном узоре, означающем сигнал бедствия, подгоняло, пришпоривало мысль Андрея и Лизы.
Глава 11
Весна нагнала
1
В начале июня наши спутники стали проявлять беспокойство.
— Спешить надо, спешить! — бормотал Камсэ, оглядываясь.
— Почему?
— Весна нагоняет!
Но ни я, ни Савчук не замечали признаков весны. Было по-прежнему холодно. И тундра все так же сверкала, ослепительно белая, без единого черного пятнышка.
Между тем однажды утром я увидел, как Бульчу озабоченно заменяет темную мушку своего ружья светлой, медной.
— Чтобы лучше видеть мушку на шкуре оленя! Летом олени темнеют, — пояснил охотник, перехватив мой удивленный взгляд.
По утрам, выходя из чума, Камсэ пристально и, как мне казалось, с неудовольствием поглядывал вверх. Что-то не нравилось ему в небе, хотя оно было очень ясное, светло-голубое. Снег тоже был нехорош. Нганасан досадливо морщился и сердито тыкал хореем в сугроб. Тот разваливался.
Да, надо было спешить! Скоро тундра поплывет.
Наперегонки с оленями побегут быстрые шумные ручьи, растает снег, вздуются реки, преградят дорогу к горам. Надо спешить, чтобы переправиться через Большую Балахну и не застрять на полпути!
Я написал: «По утрам, выходя из чума», но ведь утра у нас уже нет, как нет и вечеров и полудней: солнце перестало заходить — кружит и кружит по небу.
Без ночи трудно. Нервы напряжены, взбудоражены. Сплошной день, который тянется много суток, утомляет. Поэтому наш режим изменен. Спим, когда солнце высоко на небе. Возобновляем путешествие, когда солнце начинает опускаться к черте горизонта. И снежный наст в это время лучше, крепче.
Сон летом в тундре краток. Спим, как птицы, всего по три-четыре часа.
Отсыпаемся только во время пурги. Тогда аргиш прекращает свое движение, нганасаны проворно разбивают чумы и укрываются в них.
Очередная пурга встретила нас неподалеку от Большой Балахны.
Чум сотрясается от порывов ветра — того и гляди, сорвет его и унесет к черту на рога. По туго натянутым на колья оленьим шкурам барабанит снег. Не помогли старательным старичкам в калошах их заклинания — не удалось проскочить к озеру без неприятностей.
Снежные смерчики пляшут передо мной на полу. Снежная пыль набилась в чум. Значит, Савчук, по своей обычной рассеянности, неплотно прикрыл дверь.
Вдруг в сумятицу снежного шторма ворвалась новая, не очень громкая, но настойчивая нота. Чириканье? Неужели?!
Савчук до половины вылез из спального мешка, как медведь из логова, прислушался. На добром, обветренном лице его медленно проступала улыбка. Она делалась все шире и шире.
— Весна! Поздравляю, Алексей Петрович! Прилетела весна!
Савчук показал вверх. Под остроконечным сводом сидела малюсенькая белая птичка и вопросительно смотрела на нас. Это пуночка, вестница таймырской весны, — самая ранняя пташка, обгоняющая остальных перелетных птиц.
Тундра встретила ее негостеприимно — пургой. Укрыться от непогоды на ровной местности негде. Вот пуночка и влетела в наш чум.
Сейчас она уже успокоилась и деловито чистила клювом взъерошенные перышки, изредка косясь на нас. Затем благосклонно приняла предложенное этнографом угощение — крошки от московских сушек,
