Срединное море. История Средиземноморья - Джон Норвич

«Своим примером они научили нас, что турок, которых можно считать неодолимыми, можно победить… Итак, можно сказать, что подобно тому как начало этой войны стало для нас закатом, погрузившим нас в вечную ночь, так теперь смелость этих людей, подобно истинному животворному солнцу, даровала нам самый прекрасный и радостный день, когда-либо пережитый этим городом за всю его историю».

Для каждого патриотически настроенного венецианца представлялось насущно необходимым сейчас же закрепить результаты славной победы. Туркам нельзя давать передохнуть — их нужно теперь же преследовать и вовлечь в битву, прежде чем у них появится возможность восстановить свои силы, пока союзники по-прежнему не ослабляют натиска. Именно это сообщило правительство республики своим испанским союзникам и папе, но его доводы не были услышаны. Сам дон Хуан, по-видимому, втайне согласился с ними и был бы только рад атаковать зимой, но получил недвусмысленные инструкции от Филиппа. По условиям, принятым лигой, союзные силы должны были встретиться весной, а до наступления этого времени он вынужден проститься с ними. Дон Хуан и его флот возвратились в Мессину.

К весне 1572 г. венецианцам стало очевидно, что их предчувствия оправдались. Испания, как всегда, увиливала и мешкала, выдвигая одно возражение за другим. Папа Пий делал все возможное, дабы заставить ее действовать, но к этому времени заболел и 1 мая скончался. С его смертью лига лишилась объединявшего ее духа. В конце концов, отчаявшись получить от испанцев помощь, Венеция решила предпринять экспедицию самостоятельно; к ней добровольно присоединился Маркантонио Колонна со своей эскадрой папских галер. Лишь тогда испанцы решили действовать. Они не хотели оставаться в стороне, коль скоро в самом деле предстояла еще одна победа. Филипп отказался от своих возражений, и в июне дону Хуану в конце концов позволили присоединиться к союзникам.

Флот собрался близ Корфу и двинулся к югу на поиски противника. Союзники узнали (и это вызвало у них некоторое беспокойство), что за восемь месяцев, прошедших с момента битвы при Лепанто, султан Селим сумел построить новый флот в 150 галер и 8 галеасов — последние явились новшеством для турок, на которых, очевидно, произвело глубокое впечатление блестящее использование их доном Хуаном. Однако пошли слухи, что корабельные плотники, боясь участи, уготованной им султаном, если они не поспеют к указанным им срокам, вынуждены были использовать сырую древесину. Кроме того, пушки, дескать, отливали столь поспешно, что многие из них оказались непригодны, а судовые команды, насильно навербованные после ужасающих потерь при Лепанто, были почти не обучены. Короче говоря, казалось почти невероятным, что они доставят союзникам серьезные неприятности. Главная проблема заключалась в том, чтобы заставить их вступить в бой.

И действительно, так оно и было. Два флота встретились близ Модона — двести пятьдесят лет здесь находился один из главных торговых пунктов Венеции на Пелопоннесе, пока султан не захватил его в 1500 г., — и турки немедленно устремились в гавань. Союзники последовали за ними, заняли позиции на рейде близ Наварина (совр. Пилос) и стали ждать. Они знали, что Модон — неподходящее место для размещения такого большого флота в течение долгого времени. Гористые районы, расположенные вглубь от прибрежной полосы, были бесплодны и лишены дорог; все ресурсы нужно было подвозить морем. Врагу придется выйти из убежища — это был лишь вопрос времени, — и тогда последует второе Лепанто.

Увы, Венеции вновь суждено было поставить крест на своих надеждах, и виновниками этого опять оказались испанцы. 7 октября — в первую годовщину великой битвы — дон Хуан внезапно объявил, что не может дольше оставаться в греческих водах и возвращается на запад. Капитан-генерал Венеции Джакомо Фоскарини, ошарашенный, спросил почему. Когда принц пробормотал что-то неубедительное — дескать, осталось мало продовольствия, — Фоскарини тотчас же предложил ему снабжать из своих запасов и приказать подвезти из Венеции дополнительный провиант, если это потребуется. Но дон Хуан, очевидно, действовавший согласно новым полученным из Испании приказам, оставался непоколебим. По непонятной причине Колонна принял его сторону. Фоскарини оказался перед фактом, что его флот недостаточно силен, чтобы сражаться с турками в одиночку. Разозленный из-за сознания упущенной возможности, он, не имея выбора, отдал приказ возвращаться.

Всю зиму венецианский посол в Мадриде пытался воздействовать на короля Филиппа. Турки, доказывал он, стремятся к мировому господству; они неуклонно расширяли свои территории в течение пяти сотен лет и продолжают делать это; чем дольше им позволят продвигаться, тем труднее будет противостоять и тем сильнее они станут. Несомненно, долг короля перед всем христианским миром — и перед самим собой, если он хочет сохранить свой трон, — поднять против них оружие и не останавливаться, пока дело, столь славно начатое при Лепанто, не будет полностью завершено. Но Филипп отказался слушать. Он ненавидел Венецию и не доверял ей; что касается турок, то он выполнил свое дело в прошлом году, и весьма успешно: после такой победы пройдет немало времени, прежде чем враг вновь поднимет голову. Между тем он был поглощен восстанием Вильгельма Молчаливого в Нидерландах. Он не жаловался Венеции, не просил ее о помощи и не видит причин, почему ему нужно оказывать ей какую-либо помощь в решении ее собственных проблем.

Более того, в ту же самую зиму Карл IX Французский также был весьма занят интригами против Филиппа, так сказать, на трех фронтах. В Нидерландах он оказывал всевозможную поддержку восстанию; в Средиземноморье строил планы, дабы взять под контроль Алжир (вполне возможно, что именно его махинации стали причиной того, что дона Хуана отозвали из-под Наварина); в Венеции и Константинополе его послы изо всех сил трудились, чтобы помочь заключению мира между султаном и республикой. К началу весны они преуспели в этом. Венеция не желала чего-либо подобного: со времен Лепанто она сделала все, что было в ее силах, чтобы не дать лиге распасться и убедить своих товарищей по союзу осуществить вместе с ней тотальный натиск, остановившись — с Божьей помощью — лишь у самого Константинополя, но потерпела неудачу. Филипп открыто выказал свою незаинтересованность, новый папа Григорий XIII вряд ли продемонстрировал большее участие. Покинутая союзниками, хорошо понимая, что продолжать войну в одиночку означало бы спровоцировать новые вторжения турок в Адриатику и, по всей вероятности, захват Крита — последнего ее оплота в Леванте, — она не имела иного выхода, кроме как принять предложенные ей условия. 3 марта 1573 г. договор был подписан. Венеция обещала, среди прочего, в течение трех лет выплатить султану 300 000 дукатов и отказаться от всех своих притязаний на Кипр.

Во владениях «католичнейшего короля» раздались крики ужаса. В Мессине охваченный яростью дон Хуан сорвал знамя лиги с верхушки мачты и поднял испанский флаг. Насколько прав был Филипп, говорили его подданные, не доверяя этим венецианцам! Они бы непременно предали его рано или поздно. Все произошло так, протестовали они, словно никогда и не была выиграна битва при Лепанто!

Так оно и было. Вопреки всему ликованию, радости и крикам, вопреки созданию великой легенды о Лепанто, существующей и по сей день, правда заключается в том, что одна из знаменитейших морских битв в истории человечества не имела никаких долгосрочных стратегических последствий. И те, кто стенал громче всего, должны бы были проклинать лишь самих себя.

После битвы при Лепанто — что любопытно — в Средиземноморье воцарилось спокойствие. Казалось, что весь гигантский бассейн каким-то образом истощил свои силы. До последней четверти XVI в. — хотя под конец этого периода государства северной Европы могли бы оспорить этот факт — Срединное море в самом буквальном смысле являлось центром западного мира. Теперь оно утратило эту роль.

Для Испании Христофор Колумб и те, кто последовал его путями, открыл новые — и восхитительные — горизонты. Ее права на Неаполь и Сицилию на юге и на Милан на севере[232] более не оспаривались; Сардиния также находилась под ее властью, а Генуя фактически стала испанским портом; учитывая все это, остальная территория Италии и Средиземноморья перестала интересовать ее. Правда, в 1601 г. она вместе с рядом итальянских государств (Венеция не входила в их число) отправила мощные силы — 70 галер и 10 000 человек, — чтобы захватить врасплох и занять Алжир. (Так как экспедицией командовал Джан Андреа Дориа, она была обречена на неудачу.) Однако главным образом внимание Испании сосредоточилось на западе и севере, где постоянные проблемы с Нидерландами и соперничество с Англией отнимали у нее почти все время.