Новая Россия в постели - Эдуард Тополь

Просто я лишен хлюпающе-сюпающего восхищения перед российским навозом, блевотиной безмятежного российского пьянства, похмельным биением кулаками в грудь, дешевым разрыванием на себе последней рубахи и криками «Ты меня уважаешь?» и «Сарынь, на кичку!». Я не люблю российские сортиры со сломанными — даже в Думе! — стульчаками (я уж не говорю про отороченное дерьмом «очко» во всех остальных «скворечниках»), я не люблю российское хамство, плебейскую великодержавность и великодержавное плебейство, небритость и немытость со времен Радищева и нищенскую озлобленность против всего мира и собственных соседей.

Бейте меня, называйте жидом, русофобом, но я хотел бы видеть Россию не беднее Америки, я хотел бы видеть русских со шведской статью в спине, с французским шармом и британским лоском в манерах, с японской добросовестностью в труде, с испанским темпераментом в любви и голландской вежливостью к своим прекрасным женщинам. Я имею в этом даже шкурный, но зато легко понятный знатокам «еврейской сути» интерес — ведь при любом финансовом кризисе и просто затруднении люди начинают в первую очередь экономить на книгах, только что, в июне мой московский издатель показал мне цифры резкого падения книжного рынка в связи с последним финансовым кризисом. Зато при первых же приметах экономического подъема всегда оживает издательское дело, кинематограф. Господи, так неужели когда-нибудь это свершится? Неужели в Рязань будут летать, как в Брюссель, а в Ростов, как в Цюрих? Но ведь должно так быть, должно, Господи, сколько ж можно мытарить эту страну!

А до тех пор пока этого не случится, я буду писать о России то, что пишу, — с болью и яростью своей взыскательной еврейско-пасынковой любви. Совсем недавно, в мае 1998-го, на празднике газеты «Совершенно секретно» в ЦПКиО, кто-то из читателей спросил меня: «А зачем вы пишете о России, если живете в Штатах?» И в подтексте этого вопроса было: а не торгуете ли вы нашей Россией там, на Западе?

Я не силен в экспромтах и ответил что-то дежурное, общее, а уже потом, после спросил сам себя: действительно, а зачем я пишу? Для денег? О, конечно, мне нужны деньги. Но для чего? На что я их трачу? На женщин? На кабаки? На путешествия?

Спросите мою жену — даже путешествуя с ней по прекрасной Испании, я уже через неделю рвался домой, к письменному столу. Но зачем? Зачем я месяцами работаю по двенадцать часов в день без выходных, если и деньги мне нужны только для того, чтобы писать, не отвлекаясь на заботы о пропитании? Или я пишу для читателей?

Скажу вам честно, как на кресте: я пишу потому, что это самое интересное в мире занятие! Это интересней путешествий, застолий, пьянок, казино и вообще любых развлечений — даже секса! Я поднимался на Памир, я опускался на роскошное дно Красного моря, я был в Лас-Вегасе, в Японии, в Париже и в Мексике, и я любил и люблю женщин, но, Боже мой, даже у ловких французов секс длится не дольше девятнадцати минут, даже у легендарного и сверхмогучего Казановы это не могло занимать больше часа. Зато писать, сочинять, погружаться в людскую душу можно часами, сутками! А писать о России можно годами, всю жизнь! И по вечерам, когда я, обессилев, отпадаю от компьютера, у меня подкашиваются ноги точно так. как от любовной усталости…

Вот это и есть мои подлинные отношения с Россией — я с ней живу!

«К сожалению, Ваши последние произведения, например роман „Китайский проезд“, на мой взгляд, перестали производить эффекты, подобные „Московскому полету“, — пишет мне 24-летний москвич Александр. — Да, они остались динамичными, интересными, но в них не хватает чего-то такого, что было в тех, предыдущих романах. Только что прочел Вашу книгу «Игра в кино». Заглавный ее роман, конечно, интересен, но, к сожалению, полон злопамятства и обид. Однако, несмотря на некоторое разочарование, прекрасным подарком стали Ваши ранние повести, напечатанные во второй половине этой книги. Когда я их читал, я вновь испытывал знакомое чувство погружения в те события. И после прочтения каждой повести я с восторгом говорил про себя: «Вот он — тот самый Тополь!» и откладывал прочтение каждой последующей повести на другой день, чтобы впечатления от предыдущей повести уменьшились».

Ё-моё, да ведь такими письмами можно хвастаться перед всем миром, потому что они написаны взыскательным чувством! Они говорят о том, что тебя не только почитывают в метро и электричках, чтобы не видеть лиц своих соседей, а с тобой живут, с тобой думают и чувствуют, с тобой мысленно разговаривают и спорят, и от тебя ждут не просто занимательного чтива или лихо закрученной детективной истории. «Напишите еще что-нибудь лирическое, для души», — просят из Волгоградской области. «Я с большим удовольствием прочитала бы книгу о Вашей жизни в России, в Италии, в Америке, в Канаде», — пишут из Казахстана.

Похоже, читатель давно разобрался, в каком я жанре работаю, и только книготорговцы упорно продолжают опускать меня на полки с развлекательной макулатурой. Но именно такие взыскательные письма способны удержать писателя от «проходных вещей» и работы на одном ремесле.

Пишите, не стесняйтесь, укоряйте, спорьте, требуйте от меня меня самого — я вам за это только спасибо скажу. Нет, вру, не только! Я шкурой наружу вывернусь, но напишу «для души».

Искренне ваш — а чей же еще? —

Эдуард Тополь.

Москва — Нью-Йорк

июль 1998 года