Китай - Эдвард Резерфорд

хотелось задержаться, по крайней мере убедиться, действительно ли эта женщина так совершенна, как кажется.

– У нас дела в другом месте, господин, – напомнил Сунь.

– Знаю, – вздохнул Шижун. – Я слишком долго пробыл в разлуке с женой. Понимаете, – продолжил он, – если бы мне не говорили, что это лишь временное назначение и скоро меня отправят куда-нибудь еще, я давно бы перевез сюда семью. Я думал, лучше оставить их дома, пока не обзаведусь более сносным жильем, чтобы их принять.

– Я понимаю, господин.

– И тем не менее… Может быть, стоит отправить за ними… – Он помолчал, а потом пробормотал: – Я-то надеялся, что добьюсь чего-то большего…

После смерти отца Шижун отлично распорядился временем. Во время траура он усердно учился в семейном поместье, а потом вернулся в Пекин к старому господину Вэню. Затем сдал экзамены, особо отмечен не был, но показал достаточно хороший результат, чтобы начать успешную карьеру. После этого он женился. На дочери префекта провинции. Это была подходящая партия, да они и поладили.

– Жаль, что эмиссар Линь умер, – сказал Сунь.

– Это он пристроил меня на должность магистрата, – признался Шижун, – но сомневаюсь, что он смог бы сделать больше, будь он жив.

Линь восстановил свое доброе имя. Для некоторых он был героем. Его даже снова назначили губернатором провинции, правда уже не такой важной. Выше Линь так и не продвинулся.

– Дело в том, что любой, кто связан с Опиумной войной, в немилости при дворе, – заметил Шижун. – Император был обо мне высокого мнения, но он тоже умер, а новый император меня совсем не знает.

– По крайней мере, господин, у вас есть прекрасное родовое поместье на Хуанхэ, куда можно вернуться. Не многим магистратам так повезло.

– Поэтому они берут взятки. А я никогда не брал!

– Полагаю, господин, вы достойны самой высокой похвалы.

– Богатство может быть благословением, а может быть проклятием. Не исключаю, что, будь я беднее, я бы прилагал больше усилий. Не знаю… А вы как считаете?

– Мне трудно судить, господин. Но я рад, что не амбициозен. Кажется, амбиции никогда никого не делают счастливым.

– Скажите-ка, Сунь, я вот знаю, что вы буддист, а кем вы хотите стать в следующем перерождении?

– Надеюсь, я стану кем-то, кто живет тихо-мирно, господин.

– Что ж, вы этого заслуживаете. – Шижун закивал. – Думаю, стоит вернуться к той красавице, которую мы только что видели. – Он посмотрел на своего секретаря, заметил беспокойство на его лице и засмеялся. – Не бойтесь, я не стану так делать.

Не стал Шижун и проезжать через эту деревню позже в том же году и в следующем тоже.

* * *

Мэйлин запомнился тот день, но не из-за Шижуна. Она и лица-то его толком не рассмотрела. Просто накануне вечером у ее невестки в восьмой раз начались роды, а к утру бедняжка Ива испустила дух. У нее осталось четверо детей, самый младший – мальчик.

Жизнь Ивы сложилась не особо счастливо и была бы еще хуже, если бы не Мэйлин. Даже не потому, что Мэйлин пыталась проявлять доброту. Просто, когда у бедной Ивы родилась еще одна дочь, Мэйлин произвела на свет очередного сына, и это событие, казалось, отражало гнев, который в противном случае Матушка обрушила бы на старшую невестку. В семье Иву стали считать безнадежным случаем, этаким прискорбным явлением природы, вроде плохой погоды. Когда Ива все-таки родила сына, с ней все равно обращались так же, как с бесполезной служащей, которая наконец хоть что-то сделала правильно, но на нее все равно нельзя полагаться. А теперь она умерла. Что бы это означало?

Как оказалось, это был переломный момент.

Старый господин Лун страшно гордился своими небольшими церемониями курения опиума и пришел в ярость, когда из-за деятельности эмиссара Линя поставки прекратились. Со временем опиум снова стал доступным, и господин Лун сделал изрядные запасы. Старик мог себе это позволить. Он приглашал гостей на склад, где хранились ящики с опиумом, что производило на них большое впечатление.

– Если какой-нибудь надоедливый мандарин снова начнет швырять опиум в море, меня это не потревожит, – заявлял старик.

– Конечно нет, господин Лун, – с почтением соглашался его гость.

Но британская торговля опиумом продолжалась, так что в доме опиума было в избытке. Господин Лун курил все чаще и чаще. Он меньше занимался делами, а опиума закупал больше, чем прежде. Иногда к нему присоединялся Старший Сын. Младший Сын никогда не курил. Ему предлагали, но он всегда улыбался и говорил, что счастлив без этого. Младший Сын просто выполнял свои обязанности в полях, как обычно, а отец и старший брат занимались ростовщичеством, сбором ренты и прочим.

Поэтому, когда однажды ночью старый господин Лун впал в беспамятство после обычного вечернего ритуала и так и не проснулся, для всех стало шоком, что денег кот наплакал. Да, оставались всевозможные ссуды и другие сложные договоренности, которые, по словам Старшего Сына, были в безопасности, но почему-то деньги никто не возвращал, хотя мать требовала доложить, кто сколько должен, чтобы пойти и забрать деньги. Старший Сын оказался на удивление упорным и ничего не говорил.

– Теперь я глава семьи, – напомнил он, как будто это что-то решило.

Младший Сын пытался добиться от него хоть какого-то вразумительного ответа, хотя искренне признался жене:

– Если он матери ничего не рассказал, то мне уж тем более.

Они пытались заручиться помощью Ивы, но она ссылалась на авторитет мужа, так что все разговоры оказались бесполезными.

Таким образом, арендная плата выплачивалась с большой задержкой, если вообще выплачивалась. Некоторые жители деревни выкупили у Старшего Сына арендованные поля по сниженным ценам. Даже семейный дом начал приходить в упадок, хотя Младший Сын своими руками все ремонтировал.

Ночью, после того как через их деревню проехал магистрат, Ива умерла.

Старший Сын, казалось, вообще утратил желание что бы то ни было делать. Он начал больше курить опиум. Его и без того костлявое тело стало совсем истощенным. У него почти не было сил заниматься какими-либо делами. И если ему удавалось взбодриться, чтобы собрать часть оставшейся арендной платы, арендаторы обращались с ним так, как если бы он был бродяга-побирушка, а не землевладелец. Матушке удавалось худо-бедно управлять семейными делами, но и она начала сдавать, несмотря на всю неутомимость.

Как-то раз Мэйлин пошла к тайнику, где закопала серебро, привезенное ей Ньо. Она забрала оттуда немного и отдала Матушке:

– Это на домашние нужды, а не на опиум.

Через пару месяцев пришлось снова заглянуть в тайник. Еще пара таких визитов, и серебро закончилось.

Дом семьи Лун охватило забвение. Сюда больше никто не заглядывал.

А через два с половиной года после смерти Ивы внезапно нагрянули американцы.

Неделю назад троица приехала из Кантона. Сейчас они сидели вместе и пили после еды на единственном постоялом дворе в небольшом поселении. Рид