Полное собрание сочинений. Том 87 - Толстой Л.Н.

Я недавно для практики итальянск[аго] языка перечелъ Ц[арство] Б[ожье] по италіянски и увидалъ, что тамъ ужасно много длинотъ.

Отъ Поши давно ничего не знаемъ.

Это хорошо, что Галя держится и поправляется даже. Пока прощайте.

Очень люблю васъ и ее.

Л. Т.

Ив[ану] Мих[айловичу] передайте мою любовь.

Полностью публикуется впервые. Отрывок напечатан в журнале «Единение» 1916, 1, стр. 7. На подлиннике надпись Черткова черными чернилами: «№ 401 Я. П. 25 окт. 95». Дата определяется упоминанием Толстого о том, что письмо Черткова он «получил сегодня в Туле» — в Тулу ездил Толстой 25 октября (см. ПЖ, стр. 493).

Толстой отвечает на письма Черткова от 13, 14 и 20 октября. Письма эти носили нумерацию (начатую Чертковым с 19 сентября) № 5, 6 и 8. Упоминаемое Толстым письмо № 7, являвшееся лишь сопроводительной запиской к пересланным Чертковым Толстому копиям письма И. М. Трегубова и своего письма к генералу С. А. Шереметеву, также было получено Толстым, и указание Толстого на то, что оно не получено, объясняется недоразумением (как это видно из письма М. Л. Толстой к Черткову от 28 октября 1895 г., хранящегося в AЧ).

В письме от 13 октября Чертков, отвечая на письмо Толстого от 7 октября, писал: «Я всецело сочувствую всему, что вы говорите в этом письме, за исключением вашего несочувствия мне в начатом здесь издании вашего рассказа о жизни и учении Иисуса [«Краткое изложение евангелия»]. 1) Вы напрасно говорите, что все ваши писания не стоят распространения с риском среди трудового народа. Начать с того, что это писание стоит; а затем и все остальные, при сокращении относящегося исключительно к нашей среде, и при некотором упрощении изложения, — стоят того. Конечно, это зависит от сравнительной ценности, придаваемой своему личному благополучию и вашим писаниям. Говорю о своей точке зрения и о своем благополучии; но вполне понимаю, что с вашей точки зрения может казаться иначе, и это хорошо. 2) Мучительность для вас страданий из-за ваших писаний людей, как вы говорите, вам самых дорогих, мне также вполне понятна с вашей точки зрения. Но людей этих вы также называете и самыми близкими вам. Подумайте, были бы ли они действительно близкими вам, вашему духу, если б не настолько готовы были страдать ради распространения ваших писаний, чтобы при руководстве в своих поступках, связанных с этими писаниями, не принимать в соображение вашего плотского страха за этих людей? И потому, никогда не отказывавшись от исполнения ни одной вашей просьбы, я теперь решительно и определенно отказываюсь от исполнения вашей просьбы ждать вашей смерти, которой и не желаю, и могу не дождаться...

Пожалуйста, когда будете писать мне, то сообщите мне, какие номера моих писем вы получили, для того, чтобы я знал, доходят ли до вас все мои письма». В письме от 20 октября Чертков писал: «Получив третьего дня ваше закрытое письмо, я вчера отправил вам по почте (ценною посылкою на 11 рублей) два ваших дневника: от 1 августа 89 по 3 января 90 и от 3 Января 90 по 6 июня 91. Я вложил их в особую папку в надежде, что вы вложите в ту же папку остальные дописанные вами дневники, и что таким образом они будут лежать вместе с меньшим риском разрозниться. Остались у меня: дневник ваш от 9 марта 79 по 30 апр. 79. Это всего несколько страничек, на которых записаны только встречи ваши с характерными типами из народа, и ничего решительно не говорится о личной или семейной жизни вашей. Таким образом записи эти ваши относятся больше к вашим литературным бумагам, которые хранятся у меня; а потому я и решил сохранить при них и этот дневник впредь до получения от вас другого распоряжения. Еще я оставил у себя копию с вашего дневника от 18 марта 1884 г. по 25 сентября 1884 г. Это тот дневник, который вы первоначально совсем мне отдали, и о котором я вам нынче летом говорил, что у меня сохранилась только копия с него. Согласно вашему желанию, я его перечитываю, вычеркивая или вырезая нежелательные места. Уже больше половины я таким образом просмотрел; и оставил я его у себя для того, чтобы докончить эту работу, опять таки, если только вы его не вытребуете к себе немедленно. Дневники эти для большей безопасности я сохранял не у себя, а у моей матери. Пожалуйста сообщите мне тотчас же о получении их вами; а то я буду беспокоиться. — Позволю себе еще раз повторить вам свое глубокое убеждение в том, что, в виду громадного значения, какое имеют эти дневники, если не для вас, то для всех, кто вас любят и ценят и будут ценить вашу внутреннюю душевную жизнь, вам следовало бы не держать их при себе, а отдать их на сохранение вашим дочерям, так как в противном случае, в случае вашей внезапной смерти, с ними могли бы поступить совсем не в том духе, в каком следует. — Те два дневника, которые отослал вам вчера, я было оставил у себя с целью просмотреть их и исключить из них нежелательное. Но я не успел еще этого сделать, и надеюсь, что вы в свое время позволите мне взять их у вас по одному для этой цели на недолгое время. — Других дневников, кроме вышеназванных, у меня нет.

Последнее время я продолжал много думать и со всех сторон взвешивать то, как я должен в будущем поступать с собою. Пока выяснилось для меня одно, а именно, что оставаться жить здесь мне не следует: при том новом образе общения с людьми, которому я теперь отдался, т. е. при свободном высказывании всем и каждому того, чтò я думаю, когда бываю к тому вызываем, мое пребывание здесь двояко неудобно: 1) вследствие искусственного положения «паныча», которым я здесь пользуюсь, да еще вдобавок и «благодетеля», каждое мое слово получает искусственное значение, раздувается, передается от одного к другому, возмущает и вызывает доносы со стороны окружающего духовенства и полиции, и вместе с тем нежелательно отражается и на самом населении, обращающем гораздо больше внимания на то, кто это говорит, чем на то, что говорится. Таким образом материальная довольно крупная помощь, оказываемая здесь от моего лица, с одной стороны некоторых подкупает в пользу моих речей, а других ожесточает против них, вызывая основательные попреки в том, что я одной рукой пользуюсь собственностью, следовательно, государством для того, чтобы располагать людей в свою пользу, а другой распространяю отрицательное отношение к этому самому государству, которым пользуюсь. И то, и другое, т. е. искусственное расположение ко мне и искусственное же ожесточение против меня, избежать которых я здесь не в состоянии, придают моим словам совсем нежелательный характер и, как я имею случай убеждаться, делают их влияние вовсе не желательным, а прямо нехорошим. Вместе с тем и делу материальной помощи, которым здесь занимается Н. Д. Ростовцев, требующему большой осторожности и много такта, свободный характер моих разговоров с крестьянами вредит тем, что привлекает внимание властей, которые из за этого должны рано или поздно положить конец всему тому, что здесь делается. Вообще при теперешнем моем образе держать себя, чем ближе я к простому частному человеку, отвечающему лишь за себя самого, т. е. чем дальше я отсюда, — тем лучше. И потому я решился уехать отсюда. Мы думаем поехать зимой к моей матери в Петербург, так как, если не здесь, то там нам всего естественнее жить. Что будет с нами дальше, я не предрешаю; но думаю, что, если к весне обстоятельства не изменятся, то весьма вероятно, что мы поедем в Англию для того, чтобы привести в исполнение то, над чем теперь работаем с Иваном Михайловичем. Но до того еще долго, и многое может измениться. Радуемся перспективе повидаться, быть может, с вами в Москве, где хотели бы пожить немного проездом в Петербург».

1 Абзац редактора.

2 Альберт Альбертович Шкарван (A. Škarwan, 1869—1926) — словак, врач, в годы студенчества познакомившийся с сочинениями Толстого и разделявший его жизнепонимание, был призван для отбывания военной службы в качестве врача и за несколько недель до окончания срока, в феврале 1895 г., отказался от военной службы по религиозным убеждениям. Был присужден к четырехмесячному усиленному тюремному заключению и лишению врачебного диплома. Состоял в переписке с Толстым до 1910 г. Во время войны 1914—1918 г. вторично отказался от военной службы и вновь был присужден к заключению. Его записки: А. Шкарван, «Мой отказ от военной службы. Записки военного врача», изд. V. Tchertkoff, Christchurch, England, 1898. О нем и его письме к Толстому см. комментарий к письму Толстого к нему от 14 ноября 1895 г., т. 68.

3 М. Л. Толстая 25 октября переслала Черткову письмо Шкарвана к Толстому от 11 октября, вместе с копиями писем Толстого к разным лицам.

4Абзац редактора.

5 Толстой писал Татьяне Львовне 25 октября: „«Воскресение» опротивело“. В Дневнике от 28 октября: „Все назрело, и хочется сказать. Так что некогда выделывать те художественные глупости, которые начал было делать в «Воскресенье»“.