Парижский антиквар. Сделаем это по-голландски - Александр Алексеевич Другов
Шрифт:
Интервал:
Закладка:
— А как вы расцениваете нападение на такси Соловьева по дороге из аэропорта? Это скорее вписывается вето версию, чем в нашу.
Сибилев стиснул зубы, некоторое время неотрывно смотрел на Панченко, затем медленно проговорил:
— Во-первых, этому нападению можно придумать тысячу и одно объяснение. Я тебе докажу как дважды два, что это была инсценировка, хочешь? Ответьдля начала, почему водителя грохнули, а Соловьева даже не задели? Во-вторых, я не понимаю вашей с Воропаевым позиции. Изложите ее, будьте так добры. Для полного взаимопонимания в группе.
Панченко, замешкавшись, несколько секунд собирался с мыслями. Воропаев воспользовался преимуществом стороннего в чужом споре и первым ответил Сибилеву:
— Пожалуйста, Николай Гаврилович, изложим. Если это действительно поможет. Так вот, нужен объективный подход к делу. Мы действительно хотели бы убедиться в виновности Соловьева. Получить прямые доказательства. Дотой поры мы не можем считать его замешанным в чем-либо. Тем более что с ним никто ни разу не говорил напрямую и оправдаться у него не было никакой возможности.
Довольный речью своего напарника, Панченко покивал и добавил:
— Никакой возможности не было. Может быть, пригласить его, поговорить? Он знает, что его ведут, и это серьезно меняет ситуацию. Потом, если бы мы работали вместе, он мог бы серьезно нам помочь. А то учтите — мы будем за ним мотаться, а он от отчаяния таких дел наворотит! За это спасибо не скажут.
Сибилев от злости не сразу нашел слова. Несколько раз сглотнув, он наконец закричал вполголоса:
— Вы рехнулись оба! Давайте пригласим, поговорим! Выпьем еще. Он поболтаете вами по-приятельски. А потом свалите концами после этой самой беседы. А мы с вами поедем в Москву, чтобы с нас там сняли погоны!
Панченко попытался вставить слово, но Сибилев жестом велел ему молчать:
— Вы забыли, чем мы занимаемся! У нас презумпции невиновности не бывает! Если появляются сомнения, то человек автоматически считается виновным, пока не удастся доказать обратное! Это если удастся, потому что просто так сомнения не появляются! Мы не в игрушки играем, каждый уход сотрудника — это проваленные агенты, утечка информации, годы работы, которые уходят в отвал!
Панченко, который вообще не любил лобовых возражений, и в этот раз согласно покивал на все сказанное, спокойно поинтересовавшись:
— Помните, о чем Горелов предупреждал в Москве? Да вы и сами только что признали: Соловьев человек не самый глупый в нашей «конторе» и не надо его дразнить. Он просит о встрече. Что будем делать?
Воропаев поддержал его:
— Злить его нельзя, если он почувствует себя загнанным в угол, может действительно уйти, даже если ни в чем не виноват.
Сибилев презрительно хмыкнул:
— Какие вы чувствительные. Обидится — и уйдет! Ладно, черт с вами, вы правы водном: его нельзя загонять в угол. Если он действительно понял, что его разрабатывают, то упираться не имеет смысла. Скажите ему, что я здесь по другим делам, но готов встретиться. Кто поедет говорить с Соловьевым?
Воропаев и Панченко посмотрели друг на друга. Воропаев раскрыл рот, но Панченко на этот раз оказался необычно прытким. Быстро повернувшись к Сибилеву, он опередил своего напарника:
— Воропаев с ним учился в «лесу»? Вот он пусть и отправляется.
* * *
Просторные холлы и коридоры Института международных исследований еще пусты. В отделе приема слушателей тощий рыжий парень радостно трясет нам с Биллом руки:
— Мы вас заждались. Вы опоздали на один день. Но теперь можете приступить к занятиям уже сегодня, через полчаса. Вот ваши пластиковые карточки для столовой, автоматов кофе и чая. Пока денег у вас нет, я хотел бы угостить вас кофе от себя.
Мы с Биллом небриты, измяты и сонны. Мы отвратительны самим себе. Нам даже кофе не хочется. Но рыжий неумолим:
— Вас посылали сюда разве для того, чтобы сидеть в гостинице? Нет, не для этого.
Это уже звучит смешно: о том, для чего сюда посылали именно меня, этот рыжий не имеет и приблизительного представления. Этого даже я толком не знаю. А он между тем продолжает:
— У нас порядок строгий. Можете до обеда посидеть на семинаре, а потом ехать в нашу гостиницу. И так каждый день. Конечно, когда после семинаров нет дополнительных мероприятий.
Понятно. Мнепредстоитодновременнозаниматься частным расследованием, уворачиваться от недоброжелателей и своих коллег и, кроме того, быть примерным участником семинара. Последним пренебрегать нельзя: если институт мне через три-четыре недели не продлит регистрацию, нужно будет в срочном порядке убираться изстраны или каждый день рисковатьтем, что прямым ходом загремишь в полицию.
Наше нытье и многословные слезливые рассказы в лицах о ночных страданиях у входа в институт, в поезде и аэропорту никого не трогают. Отчаявшись, лениво бреемся в туалете и бредем на соседнюю виллу, которая уютно пристроилась в тени двух огромных дубов. Как сказал рыжий изувер, там будут проходить все занятия нашего семинара. В холле виллы стоятавтсматы для кофе и чая и мягкие кресла. Любознательный Билл застревает для осмотра одного из этих агрегатов, а я тяну на себя дверь в аудиторию.
Но на аудиторию это не похоже. В огромной комнате на застеленном серым паласом полу набросаны пестрые коврики и циновки. Стулья здесь тоже есть. Но эти символы европейской цивилизации беспорядочно и униженно сгрудились в углу вокруг нескольких столиков, освободив центр комнаты. Одна стена затянута пестрым африканским ковром, другая занята складной зеленой доской, исчерченной мелом. Прямо передо мной огром-ноеокно, выходящее настриженуюлужайкуснесколькимидере-вьями.
На полу сидят человек пятнадцать. Все босиком, их ботинки, кроссовки и туфли кучкой стоят у двери. Босые участники семинара окружили большое блюдо с перемешанными чипсами, орешками и печеньем. Среди присутствующих две индианки в сари, один негр. Шестеро или семеро, судя по всему, приехали из Юго-Восточной Азии. Двое белых. Чуть поодаль сидит изящная китаянка в голубых джинсах. Ближе всех к двери расположилась полная молодая негритянка. Ее босые ноги повернуты ко мне, и я вижу розовые подошвы с тонкими коричневыми морщинками.
При моем появлении все дружно поворачивают головы и выжидательно замолкают, не переставая жевать. В голове у меня гудит, спина ноет, и я натужно размышляю о том, как лучше представиться. После полной тревог и волнений ночи думается плохо. Сидящий ближе всех к блюдутоший молодой азиатлюбез-но предлагает:
— Не надо церемоний, присаживайся. Ты кто будешь?
Негритянка опережает меня:
— Чтозначиткто? Сам не видишь? Типичный русский шпион. Ты посмотри, как он одет.
