Чужак в чужой стране - Роберт Хайнлайн

Епископ Окстонгю, в новом храме на Гранд-авеню, прочел проповедь по тексту: «И восстанут те, кто называет себя Христом, и ложные пророки, и станут показывать великие чудеса и зрелища; и обманут они даже самых избранных, насколько это возможно» («Матфей»: XXIV, 24). Он дал понять, что его диатриба не касается мормонов, «Христианской науки», римско-католической церкви и фостеритов, особенно последних; не затрагивала она и его собратьев-проповедников, в чьих трудах можно было отыскать существенные различия с общепринятой верой или ритуалами… но была направлена целиком на новоявленных еретиков, соблазнявших честных верующих, уводивших их от веры отцов. В субтропическом курортном городке в той же стране три человека подали жалобы, утверждая, что некий пастырь поощряет публичный разврат вместе с тремя своими помощниками, а также Джоном Доу, Мэри Роу и другими, да плюс еще возникли обвинения в том, что он же допускает беспорядки в своем доме и способствует нарушениям закона. Но окружной прокурор не желал возбуждать дело, потому что у него было уже около дюжины сходных заявлений, но жалобщики никогда не приходили на слушание дела в суд.

Он указал на эту закономерность, их представитель ответил:

— На сей раз вас поддержат. Сам Верховный Епископ Шорт намерен добиваться, чтобы этот антихрист больше не мог творить здесь зло.

Прокурора не слишком интересовали антихристы, но предстояли первичные выборы.

— Ладно, но запомните: если вы не окажете мне поддержки, мне вряд ли удастся что-то сделать.

— Мы поддержим вас.

Доктор Джубал Хэршо ничего не знал об этом инциденте, но ему было известно о множестве других, и он беспокоился. Он поддался самому коварному пороку — пристрастию к новостям. Пока что он лишь подписался на бюллетень службы, собиравшей нужные подписчику сведения: ему присылали все, что касалось «Человека с Марса», «В. М. Смита», а также «Бена Кэкстона». Но образно говоря, обезьяна все же залезла ему за шиворот, и пару раз ему пришлось бороться с порывом приказать Лэрри наладить «тарахтелку».

Проклятие, ну почему дети не могут регулярно писать ему?! А теперь вот он вынужден без конца переживать за них.

— Вперед!

Вошла Энн, но он продолжал смотреть на снег и пустой бассейн.

— Энн, — произнес он, — сними-ка для нас тропический атолл и дай объявление о продаже этого мавзолея.

— Да, босс.

— Да, составь договор об аренде земли, прежде чем вернуть ее индейцам. Не желаю, чтобы тут настроили отелей. Сколько времени прошло с тех пор, как я что-то диктовал?

— Сорок три дня.

— Пусть это послужит тебе уроком. Начинаем. «Предсмертная Песнь Умирающего Оленя».

Зима настанет скоро, в душе моей лишь лед,От прежних наслаждений — лишь призраков полет,Разбитые надежды рвут сердце, больно мне,А горький ветер мрачно несет тоску извне…

От быстрых ног сегодня лишь шрамы, раны есть,Мне голодно и страшно, и ноют кости здесь,В глазах песок насыпан, свет дня уж стал тускнеть,Лежать здесь одиноко, в мученьях умереть…

Жар охватил все тело, и милый образ твойУходит, и лишь эхом звучит в ушах волнойТвой голос. Тьма не страшна, но жутко так умиратьИ насовсем тебя мне, друг милый, потерять.

— Ну вот, — бодро добавил он, — подпишись «Луиза М. Элкотт» и отошли в журнал «Единение душ».

— Босс, вы что, считаете, вам за это деньги дадут?

— Что? Сгодится позднее, положи в архив, пусть мой литературный агент использует стихотворение потом, чтобы оплатить мои похороны. Вот в чем загвоздка, когда занимаешься литературой: лучшие произведения стоят дороже всего тогда, когда создателю их уже нельзя заплатить. Литературная жизнь — это дерьмо! Почесываешь кошку, пока не замурлыкает…

— Бедный Джубал! Никто его никогда не жалеет, вот и приходится ему самому себя пожалеть.

— Еще и сарказм! Неудивительно, что я не могу заставить вас заниматься делом.

— Не сарказм, босс. Лишь обутому известно, в каком месте жмет башмак.

— Прими мои извинения. Ладно, напишем что-нибудь такое, за что деньги дадут. Название: «Дорожная песня».

От виселицы — амнезия,От топора — покой,А примешь яд — и вовсе заботы все долой.

От выстрела — исцеление,От дыбы — вечный сон,А примешь яд — и даже налоги все долой.

На кольях тоже отдых,И газ несет нам смерть,Но купишь яд в аптеке — и горести долой.

Возляжешь на погосте,Устав от жизни сей.Но шарлатан даст яду, сомнения долой.

Хор:И «Ох!», и стон, и стук каблуков,И смерть идет — и ты к ней готов,Но легче всего встречаться с ней,Приняв чашу с ядом из рук друзей.

— Джубал, — с беспокойством спросила Энн, — у вас что, расстройство желудка?

— У меня всегда расстройство желудка.

— Это тоже в архив?

— Что? Нет, отошли в «Нью-Йоркер».

— Да они не примут!

— Возьмут-возьмут, это же кладбищенский юмор.

— Да, но тут что-то не в порядке с размером.

— Конечно! Нужно же оставить что-то на долю редактора, а не то он будет переживать. Написает на мое лучшее творение, глядишь, ему и полегчает, аромат понравится больше, вот и купит. Милая моя, я научился увиливать от приличной работы еще до того, как ты появилась на свет, так что не учи дедулю, как нужно пить сырые яйца. Хочешь, я покормлю Эбби, пока ты сделаешь копию? Эй, да ее же пора кормить! Сейчас не твоя очередь, и, кстати, уже должна была прийти Доркас.

— Ну, с Эбби ничего не случится, если она подождет. А Доркас прилегла, ее по утрам мутит.

— Ерунда. Энн, я умею определять беременность на две недели раньше, чем ее почувствует мышка, ты же знаешь.

— Джубал, оставьте ее в покое! Она так боится, что у нее ничего не получилось… и ей хочется думать, что она беременна, — ну, хотя бы пока не уверится в обратном. Вы что же, совсем не разбираетесь в женщинах?

— М-м-м… пожалуй, нет. Ладно, не стану к ней приставать. А почему ты не принесла сюда своего ангелочка и не покормила?

— Я рада, что не принесла ее сюда. Вдруг бы она поняла, о чем вы говорите?

— Стало быть, я могу испортить ребенка, а?

— Ну, она еще слишком мала, чтобы учуять за вашими словами патоку, босс. Но если я приношу ее, вы же не работаете, только играете с ней.

— А ты знаешь лучший способ убить время?

— Джубал, я очень ценю ваше отношение к моей дочери, вы ее просто обожаете. Мне и самой кажется, что она просто прелесть. Но вы же часами либо играете с Эбби… либо тоскуете.

— И когда же нам полегчает?

— Да дело не в том. Если вы перестаете сочинять рассказы, у вас наступает духовный запор. Дошло уже до того, что мы с Лэрри и Доркас грызем ногти, ожидая хоть чего-нибудь, и когда вы кричите «Вперед!», мы трясемся от радости… Но тревога оказывается ложной.

— Если нам пока хватает денег на оплату счетов, что тебя волнует?

— Вас что тревожит, босс?

Джубал задумался. Сказать? Если у него и были сомнения насчет того, кто был отцом Эбигайль, они разрешились после того, как Энн дала девочке имя. Она колебалась между «Эбигайль» и «Зенобией», наконец решила наградить ребенка и тем и другим. Энн ни разу не упомянула о том, какое значение имели оба имени… вероятно, она не догадывалась, что ему это известно…

Энн решительно продолжала:

— Вам никого не удается обмануть, Джубал. Мы с Доркас и Лэрри знаем, что Майк способен позаботиться о себе. Но вы настолько неистовы…

— «Неистов»— я?!

— Лэрри установил в своей комнате стерео, и мы по очереди смотрим выпуски новостей. Не потому, что мы волнуемся, то есть волнуемся, но только из-за вас. Майк попадает в выпуск новостей — так мы узнаем об этом быстрее, чем до вас доходят дурацкие вырезки из газет.

— Откуда ты знаешь про мои вырезки? Я-то старался, чтобы тебе ничего не было известно!

— Босс, — устало промолвила она, — кому-то же приходится и мусор выносить. Вы что, считаете, что Лэрри не умеет читать?

— Проклятый унитаз не работает, как положено, с тех пор, как уехал Дюк. Проклятие!

— Намекните Майку, и Дюк сразу приедет.

— Ты же знаешь, я не могу этого сделать. — Его раздосадовало то, что она почти наверняка была права, а потом у него возникло горькое подозрение. — Энн! Так ты все еще здесь, потому что Майк велел тебе тут остаться?

— Я здесь, потому что мне так хочется, — тут же ответила она.

— М-м-м… не уверен.

— Джубал, а еще мне хочется временами, чтобы вы были совсем маленьким, я бы вас отшлепала. Могу я договорить?