Скитальцы - Хао Цзинфан

голос – львиный рык, в эту пору доводил до совершенства чертежи, которые в итоге дадут повстанцам возможность покинуть кратер и обрести новый дом. Интеллигентный Гарсиа уже демонстрировал способности дипломата: он всюду странствовал и произносил речи, служившие искрами для возгорания в сердцах нового марсианского народа мечты о центральном архиве. Поэтичный Ронен, с другой стороны, опубликовал серию эссе и превратил коммуникативную рациональность Хабермаса[22] в страстные демонстрации всего, что касалось строительства и устройства будущего города.

То было время, когда правили идеалы. Рейни знал, что, независимо от реалий той эпохи, люди, пережившие ее, искренне протягивали руки к космосу и жаждали осуществления своих мечтаний.

* * *

Уходя из энтомологической лаборатории, Люинь вдруг испытала страстное желание танцевать. Она так давно не танцевала. Ее мысли были заполнены совершенно другими вещами, а тело мало-помалу выздоравливало. В глубине души она попрощалась со сценой и считала, что ни ее тело, ни сердце туда никогда не вернутся. И вот впервые после травмы ей захотелось танцевать, двигаться всем телом, подпрыгивать и вертеться, всю себя посвятить движению. Она не могла понять, откуда взялось это желание, – может быть, его породили легкие бабочки, а может быть, скалы у самого горизонта, а может быть, история мужчин и женщин, сражавшихся за свободу от ограничений, а может быть, мысли о полете.

Остановившись на пороге оранжереи, Люинь обернулась, чтобы еще раз полюбоваться крылышками, порхающими на фоне пышной зелени, и в ее теле начало пробуждаться дремлющее желание.

Она отправилась в танцевальную школу и, не включая света, начала танцевать в голубом сиянии уличных фонарей за окнами. Люинь размялась, отработала стандартные позиции, покружилась перед зеркалом. Чувствуя, как ступни прикасаются к толстому, прочному полу, она ощущала уверенность. Пол для нее сейчас был самым лучшим из партнеров. Он поддерживал ее, когда она касалась его кончиками пальцев.

Она танцевала, и ее мысли взлетали и опускались вместе с ней.

Философия танца в двадцать втором веке достигла вершины сложности. Танец рассматривали как взаимоотношения человека с космосом, и существовал целый ряд противоречивых направлений. Одни утверждали, что язык движений тела следует использовать для выработки новых символов, а другие пропагандировали применение танца для того, чтобы очистить тело от всякой символики… Но Люинь такие замысловатые теории не привлекали. Ее танец отражал не взаимосвязь с внешним миром, а ее взаимоотношения с самой собой. Она давно размышляла о том, для чего вообще нужен танец, и пришла к выводу, что цель танца – управление собой. Руководители группы «Меркурий» дали ей задание – научиться высоким прыжкам, найти пределы для тела человека. Но Люинь обнаружила, что точность в танце важнее высоты прыжков. Сложнее всего оказалось не прыгать как можно выше, а придавать кончикам пальцев ног самую точную позицию для приземления.

Люинь подняла одну ногу до уровня талии, опустила и снова резко подняла, стоя на другой ноге.

Только научившись танцевать, она поняла, насколько ограниченно понимание людьми способностей собственного тела. Никто не задумывался о том, как сидеть, как стоять, как ходить, чтобы не упасть. Люди производили все эти сложнейшие движения, не задумываясь, инстинктивно. Настоящее чудо! Такое же непостижимое, как энергия жизни, питавшая тело. У тела имелись собственные воспоминания и такие глубинные привычки, которые невозможно было осознать умом.

Луч света пронзил глубины сознания Люинь.

Она представила себе прошлую ночь, огромный пустой склад, стальные стеллажи, своих друзей, занятых оживленным обсуждением. Все их старания зашли в тупик из-за одной крайне важной детали. Так бывает, когда в пазле, из которого должен получиться портрет, не хватает кусочка с глазами. Вроде всё на месте, но не портрет.

И вот теперь Люинь нашла этот недостающий кусочек – управление крыльями.

Возможно, для управления крыльями не нужен был мозг, а нужны были только инстинкты тела.

Корабль

Настал день последнего конкурсного дня Творческой Ярмарки.

Конкурс по очереди принимали у себя разные районы Марс-Сити. В этот день в качестве принимающей стороны выступал район под названием Альоша. Для конкурса был отведен и украшен районный стадион и прилегающие к нему окрестности. Вся территория была декорирована так, чтобы напоминать романскую эпоху на Земле – классическую и роскошную. Толпа зрителей, прибывших на финальные состязания, была полна радости и энтузиазма. На купол над стадионом проецировались изображения дворцов, облаков и танцующих ангелов. Звучала струнная симфоническая музыка. Вокруг стадиона подростки катались на роликовых коньках и с помощью разнообразных трамплинов совершали зрелищные прыжки и вращения и приземлялись под аплодисменты и радостные крики.

Особенно взволнованы были зрители на трибунах стадиона. Стать свидетелями оглашения результатов конкурса было большой честью, ее удостаивались только победители конкурсов в районах. Вся молодежь пребывала в трепетном ожидании. Ждали не только конкурса как такового, но и вечеринок и танцев после завершения ярмарки. Это была одна из самых лучших возможностей познакомиться с парнями и девушками из других районов. Все друг к другу присматривались. Девушки надели лучшие нарядные платья, парни – аккуратную униформу. Те, кому не довелось попасть на стадион, собрались в своих районах и наблюдали за происходящим дистанционно, сидя в кафе и радуясь появлению на экранах своих друзей.

За кулисами волнения тоже хватало. Джиэль избрали одной из богинь, которые должны были вручать награды победителям. Она нервно вертелась перед зеркалом и непрерывно мучила всех вопросами, хорошо ли уложены волосы, ровно ли лежит на голове цветочная диадема. Когда Джиэль думала о том, что ей вскоре придется уверенным шагом пройти по сцене под взглядами миллионов зрителей, у нее от волнения становились влажными ладони. Она непрерывно повторяла свой текст и заставляла Люинь проверять, не делает ли она ошибки. Вокруг них другие девушки в гримерке занимались макияжем, своими костюмами, бегали из угла в угол и кричали: «Кто видел мое ожерелье?» и тому подобное. Люинь едва слышала голос Джиэль.

– А ты когда краситься собираешься? – наконец спросила Джиэль.

– Я уже накрашена, – с улыбкой ответила Люинь.

– Ты собираешься вот в этом выйти на сцену? – воскликнула Джиэль, настолько изумленная, что забыла о вежливости.

– Именно так. Я ведь всего лишь пою в хоре.

На Люинь было длинное просторное белое платье и никаких украшений, кроме небольшого цветка на плече. Длинные черные волосы свободно ниспадали на плечи, на лбу блестел тонкий золотой обруч. Глаза и брови не были подкрашены и обведены.

Джиэль была искренне потрясена почти равнодушным отношением подруги к своему внешнему виду, а Люинь ничего не стала объяснять – сказала только, что ее роль всего-навсего в создании общей атмосферы