Пропавшее войско - Валерио Массимо Манфреди

Вероятно, они не выдерживали горечи подобного прощания и подлости ситуации. В город прибыл новый правитель, велел схватить наших раненых и больных воинов, оставшихся внутри стен, и продал в рабство по низкой цене. Ксен узнал об этом, но ничего не сделал: счел, что это наименьшее зло.

Под конец, после изматывающих проволочек и переговоров, выяснилось, что никому не нужна толпа неконтролируемых и опасных наемников. Возможно, решение было случайным, возможно, заранее подстроенным. Ксену все же пришлось взять ответственность на себя. Фракийский царь по имени Севф согласился заплатить всем, кто состоял в армии, — воинам, полководцам и крупным военачальником, каждому в соответствии с его званием. Ксен поставил вопрос на голосование, и предложение было принято.

Знаменательный признак перемен: год назад воины выступили под началом царевича Кира, а теперь согласились пойти на службу к человеку, одетому в волчью шкуру, с кожаной шапкой на голове вместо тиары.

К счастью, Тимасий, Неон, Агасий, Ксантикл и даже Клеанор пошли с нами, и так я смогла повидаться с Мелиссой. План Севфа состоял в том, чтобы отвоевать территории, потерянные нм во Фракии, и провести задуманную операцию зимой, когда никто этого не ожидает.

Суровой, ужасной зимой, возможно, еще более холодной, чем та, что мы провели в горах Азии. Многие из нас обморозились, иные лишились ушей или носа и остались навсегда обезображенными. Прекрасные юноши, которые больше никогда не смогут без смущения посмотреть в лицо женщине.

Я часто плакала в укромном уголке — от бесконечной грусти, томившей сердце, плакала оттого, что понимала: не гожусь больше для этой убогой жизни, с узким горизонтом и людьми, похожими на мышей. Но выбора не было.

Плакала, когда Ксен согласился жениться на одной из дочерей Севфа, — из политических соображений, как он сказал. К счастью, брак не состоялся: помешали другие дела. Нужно было выживать.

Kсен снова начал писать. Больше, чем когда-либо. И это тоже меня раздражало. Что такого интересного и достойного бумаги в этой варварской, ледяной земле, в косматых дикарях, в деревенской политике? Однажды вечером, когда он ужинал с верховными военачальниками в жилище Севфа, я пригласила к себе Мелиссу. От разговоров с ней у меня становилось теплее на душе.

— Я тебя не понимаю, — сказала она. — Ксен избрал наилучший вариант. А чего ты ждала — что он поведет армию на Византий и сровняет его с землей? Знаю, это тяжкое существование, но по крайней мере у нас есть пища и крыша над головой. Переживем зиму, и найдется какое-нибудь решение. Не падай духом.

Я не знала, что отвечать. Стояла у огня и грела молоко с капелькой меда — единственное, что доставляло мне хоть какое-то удовольствие, маленькую роскошь, которую я позволяла себе в обществе подруги. А еще Мелисса рассказывала мне прекраснейшие истории, и под конец ей удавалось вызвать улыбку на моем лице. О том, как она соблазняла больших людей: военачальников, правителей, философов, художников — все они падали к ее ногам. Давая им то единственное, что они хотели, красотка получала столько всего взамен: дома, драгоценности, одежду, благовония, изысканные кушанья, праздники и приемы.

— Знаешь, — говорила она, — сказать по правде, у меня ничего не осталось из этих вещей — ведь нужно всегда быть красиво причесанной, накрашенной, надушенной; в общем, все это стоит денег. Конечно, если бы Кир победил… Подумай только. Я бы еще долго оставалась его любовницей и озолотилась… Но такова жизнь. Терпение. В сущности, Клеанор — настоящий мужчина, бык. Он хорошо со мной обращается. Дает все, что в его силах. Но когда закончится эта отвратительная война, я уеду в прекрасный город на побережье, где всегда много воинов, найду себе миленькое жилище, в котором смогу принимать важных гостей, и в короткий срок снова обзаведусь всем необходимым. Видишь ли, это легко. Надеваешь наряд из красивой прозрачной ткани, изящные сандалии и позволяешь собой любоваться, когда идешь в храм принести в жертву Афродите двух голубок. Потом пускаешь слух о том, в какую баню ходишь, — и дело сделано. Как только они видят тебя обнаженной — готовы заплатить любую сумму. Знаешь… ты тоже ничего. Если Ксен тебя оставит, со мной не пропадешь, вместе нам будет неплохо.

— О да, — промолвила я. — С удовольствием к тебе приеду, но я не способна соблазнять мужчин. Лучше буду тебе помогать в качестве служанки. Посмеемся за спинами у этих дурачков, как считаешь?

И мы захохотали, сражаясь с тоской долгих ночей.

Однажды я поддалась искушению и попросила ее о том, о чем не должна была просить: прочесть мне страницы, написанные Ксеном.

— Зачем ты хочешь, чтоб я это сделала? Мы уже однажды так поступили, и это привело к беде. Ксен ведь никому не хочет показывать свои записи, разве нет?

— Да, верно. Но я должна знать, что там написано.

— А вдруг там совсем не то, что ты ожидаешь увидеть? Просто мысли о жизни, его принципы, размышления о добродетелях и пороках. Он ведь был учеником Сократа.

— Ахейца? Я не знала, что они прежде были знакомы.

— Нет. Другого Сократа. Самого великого мудреца наших времен.

— Не думаю. Ксен пишет историю нашего похода. Прочти мне последние страницы.

— Но зачем?

— Потому что я ищу ответ на вопрос, вот уже некоторое время мучащий меня.

— Не слишком хорошая идея. Знаешь, то, о чем человек размышляет и пишет, когда он один, — не обязательно правда. Правда — это его дела, то, как он себя ведет. Важны поступки, а не слова.

— Прошу. Я всегда любила тебя, даже когда…

— …Я предала тебя?

Замешкалась, не успела сказать: «Нет, я не имела этого в виду». Слишком поздно: Мелисса уже все поняла.

— Ну хорошо, — произнесла она, — как хочешь. Я твоя должница и сделаю то, о чем просишь, но это ошибка и она может разрушить твою жизнь.

— Знаю. — Кивнув, я открыла ящик.

— С какого момента? — поинтересовалась Мелисса. — Здесь у каждого эпизода нашего похода есть номер.

— С нашего прибытия в город на море.

— Трапезунд.

— Да.

Мелисса принялась читать, а я слушала ее, примостившись у входа в хижину, у притворенной двери, чтобы успеть предупредить ее, в случае если придет Ксен или еще кто-то. Стояла к подруге спиной, и она не могла видеть, как меняется мой взгляд и выражение лица.

Летопись повествовала о случившемся с точки зрения Ксена, и события проносились в моем воображении стремительно: иногда это были яркие картины, коим я стала свидетельницей, диалоги, которые слышала сама или в чужом пересказе. Он писал о себе в третьем лице — не «я», а «Ксенофонт». Может, так он пытался избавить себя от стеснительной необходимости говорить о себе хорошо. Текст заканчивался тем, что произошло пять дней назад. В последнее время летописец был очень занят и, вероятно, не находил времени на то, чтоб вести свою хронику.