Россия: народ и империя, 1552–1917 - Хоскинг Джеффри

В 1871 году, с образованием Германской империи, панславизм стал все более недвусмысленно превращаться в доктрину Realpolitik, средство сдерживания экспансии германского влияния в Центральной и Восточной Европе. Генерал Р. Фадеев полагал, что наступило время решающего противостояния немцев и славян: Россия, считал Фадеев, должна либо контратаковать, используя славянские связи, и ослабить союзника Германии, Австрию, либо отступить за Днепр и стать преимущественно азиатской державой. При поддержке славянских народов у русских откроется путь в Константинополь, который генерал предлагал объявить открытым славянским городом. Для него панславизм являлся необходимой предпосылкой для сохранения Россией статуса великой европейской державы: «Славянство или Азия», — любил повторять он российским дипломатам.

Те, однако, вовсе не спешили принять логику его позиции, и Фадеев был отставлен от активной службы за распространение своих идей. Официальная точка зрения Министерства иностранных дел состояла в том, что для укрепления легитимности монархического принципа в Восточной Европе и сохранения стабильного баланса сил России следует сотрудничать с Германией и Австрией, противодействуя революционным движениям, в том числе и националистическому. Российское правительство никогда последовательно не поддерживало панславизм, так как такая политика привела бы страну к войне с Габсбургами и Османами, а возможно, даже вызвала бы всеобщую европейскую войну. Кроме того, по существу это была революционная стратегия, направленная против легитимных суверенных государств. Для Российской империи поддержка принципа мятежного национализма, по меньшей мере, была чревата внутренними потрясениями.

Тем не менее сербское и болгарское восстания 1875–1876 годов против османского правления стали удобным предлогом для панславянской агитации и доставили российскому правительству немало проблем. Армейские офицеры, светские дамы и купцы создали «Славянские благотворительные общества», которые проводили собрания, собирали деньги и даже начали запись добровольцев в сербскую армию. Достоевский, как мы уже видели, призывал к войне против турок, считая её средством достижения «вечного мира». Власти решили, что не могут осудить подобные действия, и дали согласие, чтобы русские офицеры вступали в сербскую армию: среди них был и друг Фадеева, генерал Михаил Черняев, вскоре ставший символическим героем панславистов.

Поражение сербов поставило российское правительство перед острой дилеммой. Вместе с другими европейскими державами Россия пыталась навязать Османской империи программу реформ, способных устранить или, по меньшей мере, смягчить те причины недовольства, которые и вызвали восстание. Турки всячески сопротивлялись предложениям, и это ставило Россию перед выбором: либо помочь сербам и болгарам, либо утратить влияние на Балканах.

Таким образом, Россия в конце концов ответила на панславистские призывы и объявила войну Турции, думая скорее о сохранении своей позиции в европейском балансе сил, чем о целях панславистов. На одном из заседаний Славянского благотворительного общества Иван Аксаков объявил русско-турецкую войну «исторической необходимостью» и добавил, что «никогда ни к какой войне не относился народ с таким сознательным участием».

Действительно, войну поддержали многие крестьяне, видевшие в ней помощь православным братьям в борьбе с жестокими неверными. Один крестьянский староста из Смоленской губернии вспоминал через много лет, что крестьяне часто задавали друг другу вопрос, почему «царь-батюшка» допускает, чтобы его православный народ страдал от неверных турок, и встретили вступление России в войну с удовлетворением и облегчением. Но не у всех представление о войне было таким ясным: в письмах из той же губернии помещик Александр Энгельгардт отмечал, что крестьяне проявляют к войне большой интерес, но объясняют её по-своему: «Турки обеднели, все бунтует. Нужно его усмирить». Так или иначе, крестьяне поставили необходимое количество добровольцев и оказали немалую помощь деньгами, продовольствием и рабочей силой.

Благодаря панславизму первым российским героем эпохи масс-медиа стал генерал М.Д. Скобелев. Герой Шипки (1877) и Геок Тепе (1881), Скобелев получил известность благодаря блестящим победам, одержанным вопреки приказам сверху, и за обличение ползучего германского влияния при дворе. Прославленный как «славянский Гарибальди», Скобелев носил белый мундир, разъезжал на белом жеребце и всегда имел при себе одного-двух журналистов. Портрет генерала продавался всеми уличными торговцами. В 1882 году, после смерти, случившейся при весьма подозрительных обстоятельствах, газеты вознесли Скобелева в ранг мученика. В некотором смысле, как заметил американский историк Ганс Роггер, Скобелев олицетворял «неосознанное стремление к нединастическому национализму», национальному сознанию, коренящемуся в среде рабочих, крестьян и торговцев. Такой национальный символ скрывал в себе, между прочим, протест против существующих элит.

Однако каково бы ни было настроение масс, правительство вовсе не собиралось использовать плоды военной победы над Османами так, чтобы это ставило под угрозу европейский баланс сил. Сан-Стефанский договор с Турцией, подписанный в марте 1878 года, возводил Россию в ранг гаранта реформ в Османской империи и предусматривал создание Болгарского государства с выходом к Эгейскому морю и включением в него почти всей Македонии. Однако когда другие европейские державы выступили против подобного усиления российского влияния на Балканах, Министерство иностранных дел отступило и согласилось на проведение международного конгресса в Берлине для пересмотра границ. В результате территория Болгарии была урезана и разделена на два государства, а Македония осталась под властью турок; Россия также утратила право считаться «гарантом» реформ в Оттоманской империи.

На банкете Славянского благотворительного общества в июне 1878 года Иван Аксаков яростно выступил против решений Берлинского конгресса, назвав его «открытым заговором против русского народа», заговором «с участием самих представителей России!»

Тем не менее в результате войны и последующих дипломатических манёвров Россия вновь получила плацдарм в устье Дуная (аннексировав Южную Бессарабию, утраченную после Крымской войны) и приобрела важную территорию на Кавказе, включая порт Батуми, позднее сыгравший важную роль в развитии нефтяной промышленности. В Европе на некоторое время восстановилось относительное равновесие. Однако на фоне блестящих — пусть и мимолётных — достижений Сан-Стефано все эти приобретения казались панславистам незначительными.

Панславизм представлял собой попытку сблизить империю и народ с помощью агрессивной, национально ориентированной и полудемократической внешней политики по образу немецкой унификации. Но, получив значительную поддержку в образованных кругах общества и в прессе, панславизм всё же остался лишь частично понятным большинству простых россиян и, в любом случае, нёс в себе значительный элемент социального протеста. Самое главное — панславизм плохо подходил многонациональной империи, страшившейся демократии, войны и этнического конфликта, а потому так и не стал официальной политикой.

Демократический аспект панславизма также был неприемлем для России в качестве практической внутренней политики. Наиболее близко подошёл к этому бывший посол в Константинополе и тогдашний (1882) министр внутренних дел граф Н.П. Игнатьев, когда предложил оживить Земский Собор. Идея состояла в том, чтобы на Пасху 1883 года короновать царя в новом соборе Христа Спасителя в Москве в присутствии Собора, состоящего из высших чиновников, духовенства и выборных представителей от каждого уезда крестьянства, купечества и дворянства. Численное преимущество на таком собрании имели бы крестьяне, избираемые напрямую. Делегаты от нерусских народов должны были сидеть отдельно «для сохранения порядка, а также для предупреждения нежелательного поведения поляков, финнов и наших либералов».